Слепень (повести) - Любенко Иван Иванович - Страница 9

30 декабря 1908 года

Ставрополь уже отметил Рождество и теперь ждал прихода нового, 1909 года. Горожане ещё не устали от праздника. Днями они посещали рождественскую ярмарку, лавки и магазины Николаевского проспекта, где скупали всевозможные продукты, в особенности не забывая молочных поросят, без которых вечер 31 декабря, именуемый Васильевым (в честь святителя Василия Кесарийского), был не вечер. Казалось, что и достаток в новом году не появится в том доме, где хозяин не накроет богатый стол и не угостит всех родственников и друзей, зашедших в гости. Недаром в народе говорили: «Свинку да боровка припасай для Васильева вечерка». Другой весьма приметной особенностью Васильева дня было гадание. Народ говаривал, что всё нагаданное на вечер 31 декабря – сбудется. И погоду примечали. Не зря местные старики учили: «Если на Василия ветер дует с юга – год будет богатый; с востока – повезёт с урожаем фруктов, овощей да ягод; с запада – рыбы будут полные сети, а молока – полные крынки». «Вьюга будет – орехов полные корзины», «если тепло и без снега – к неурожаю и хворям, да и северный ветер – к беде, разрухе и голоду». А старая ворожея Кулешиха, помнившая ещё времена, когда казаки бились с горцами у стен крепости, а сам город состоял из казачьей станицы да десятка улиц, вещала детворе, что «на Василия ведьмы крадут месяц, чтобы он не освещал их ночных прогулок с нечистыми духами». Её слушали, крестились истово и уходили, не оглядываясь, подозревая, что и сама она по ночам летает на метле.

Едва только город погружался во власть фотогеновых, газовых, а кое-где и дуговых фонарей, наступала вторая часть уходящего дня – застолье и развлечения. Кто беднее – оставался дома или навещал родственников, а кто побогаче – хаживал по трактирам, ресторанам, кафешантанам и театрам. Правда, надо признаться, что синематограф любили все: крестьяне, приехавшие в город продать свой товар, мещанское сословие, интеллигенция, военные, чиновники. И даже сам… хозяин губернии не раз был замечен публикой в «Солее». Синематограф покорил всех, благо и цена на билеты была на любую толщину кошелька: от трёх рублей за ложу на четверых в «Биоскопе» до гривенника за место на лавке в «Синематографе Парфиняно».

Не стала исключением из общего правила и семья Клима Пантелеевича Ардашева – присяжного поверенного Ставропольского окружного суда, вернувшегося в город своего детства полгода назад.

Этот день адвокат вознамерился целиком посвятить супруге – Веронике Альбертовне, и потому с самого утра чета отправилась за покупками. К пяти часам пополудни горничная Варвара уже дважды нанимала извозчика, и сани, доверху гружённые коробками и свёртками, отсылались домой – на Николаевский проспект, 38, в большой одноэтажный особняк с причудливой стеклянной дверью в виде огромной замочной скважины.

Чего греха таить, денег для своей половины Клим Пантелеевич не жалел. И не только потому, что доходы позволяли, а главным образом оттого, что супружница, сменившая ещё в июне привычный Санкт-Петербург на провинциальный Ставрополь, с трудом привыкала к тихой и спокойной жизни южного патриархального городка, который хоть и был губернской столицей, но на самом деле больше походил на уездный город. Нет, тут, как и положено, присутствовали все атрибуты губернии, начиная от дворянского собрания и заканчивая театром, но сам городишко можно было проехать на извозчике из конца в конец за каких-нибудь полчаса, а при хорошей паре гнедых или чалых – всего за четверть часа.

Ещё недавно Ардашев – коллежский советник, чиновник по особым поручениям МИД России, а потом и начальник Азиатского департамента – проводил в тайных заграничных командировках немало времени, но всегда возвращался живым и здоровым. На счету сорокалетнего рыцаря плаща и кинжала было достаточно успехов: создание агентурной сети в Британской Ост-Индии (на Цейлоне, в Карачи, Бомбее и Хайдарабаде), вербовка высокопоставленного чиновника английской колониальной администрации в Дели и получение турецко-английского плана блокирования проливов Босфор и Дарданеллы.

Жизнь бросала Ардашева, как девятый вал, и в 1905 году, вернувшись в Одессу из заграничной командировки на борту греческого судна с документами на имя австро-венгерского подданного, тайный посланник Российской империи привёз с собой не только тяжёлую форму тропической лихорадки, но и сквозное ранение обеих ног. Это был результат очень опасной операции по перехвату личного послания премьер-министра Великобритании Артура Бальфура представителю Соединённого Королевства на ожидаемых российско-английских консультациях по разграничению сфер влияния в Персии.

Пули задели и мышцы, и суставы. После трёх перенесённых операций диагноз врачей был неутешителен: передвигаться начальник Азиатского департамента МИД России сможет только с помощью пары костылей. К глубочайшему сожалению, о выполнении деликатных поручений за границей не могло быть и речи.

По особому соизволению государя коллежский советник Ардашев получил из рук Николая Александровича золотой перстень с вензельным изображением «Высочайшего имени Его Императорского Величества», орден Владимира IV степени с бантом, а также единовременную денежную выплату в сто тысяч рублей. От любезно предложенной ему преподавательской работы на кафедре восточных языков при учебном отделении Министерства иностранных дел он отказался и вышел в отставку.

Рассудив здраво, Клим Пантелеевич пришёл к глубокомысленному заключению, что на тот момент закончилась только первая фаза его жизни, а новая может стать не менее интересной и захватывающей. Надо только принять правильные решения.

Прежде всего, следовало самостоятельно разработать методику лечения повреждённых суставов и начать их тренировку.

Не стоило также забывать, что оставались так и не оконченные два курса Петербургского университета, где юный и полный энергии студент постигал основы юридических наук, пока не увлёкся персидским и турецким языками. Внезапный интерес к Востоку и заставил бросить юридическое поприще, перейдя на факультет востоковедения, который он успешно окончил. Вот тогда-то и пригласили молодого выпускника на неведомую ему работу в недавно организованный специальный отдел при внешнеполитическом ведомстве Российской империи. Но всё это было в прошлом. Теперь следовало экстерном окончить факультет правоведения и потом, минуя обязательный пятилетний срок работы помощником присяжного поверенного, стать адвокатом. Если выполнение первого условия зависело всецело от Клима Пантелеевича, то второе казалось нереальным. Это правило никогда не нарушалось. Никогда до Ардашева. Потребовалось личное вмешательство его бывшего начальника, принца Ольденбургского, чтобы министр юстиции Щегловитов издал особое распоряжение, по которому Ардашев мог заняться адвокатской практикой уже в 1907 году.

Между тем предстояло решить, где пройдёт эта вторая часть его жизни. Ответ напрашивался сам собой: в тихом, сытом и солнечном, раскинувшемся на возвышенности в окружении лесов и бескрайних степей городе. Там, где прошло его детство и юность, в Ставрополе.

Для Вероники Альбертовны переезд в Ставрополь был не просто переменой места жительства, а трагедией. Здесь не устраивало буквально всё. И даже новый особняк в самом центре, с молодым садом и родниками, не радовал душу.

Отбоя от клиентов у столичного адвоката не было. Он занялся практикой по уголовным делам. Особенностью его работы было то, что Ардашев соглашался представлять интересы только тех подсудимых, в чьей невиновности был абсолютно уверен. Отсюда и метод защиты – отыскивание настоящего преступника. Только за полтора года ему удалось раскрыть более десятка злодеяний, оправдав тем самым своих подзащитных. Полицмейстер, начальник сыскного отделения, судебные следователи города и товарищ прокурора, участвовавший в судебных заседаниях, чувствовали себя посрамлёнными после каждого вердикта присяжных заседателей о полной невиновности клиентов Ардашева.