Мой (не)сносный сосед (СИ) - Гранд Алекса - Страница 18

– Филатов, я все понимаю, но, блин! Когда все за мозгами стояли, ты наглость без очереди получал? – наткнувшись на уверенный утвердительный кивок, я громко фыркаю и, скрестив руки в защитном жесте на груди, заявляю: – я у тебя ничего не занимала, чтобы супружеский долг отдавать!

– Ну, Аленушка, солнце мое ясное, – забив на все мои возражения, Иван притягивает меня к себе, успокоительно гладит напрягшуюся спину и шепотом сообщает: – мама же не поверит.

И кто ж знает, что эта фраза станет неизбывным лейт-мотивом грядущей недели?

Иван

– Вы хоть понимаете, что это мой сын?

– Ну как не понять? У нас тоже дети... будут.

(с) к/ф «Временно недоступен».

– Ален, волнуешься? – я укладываюсь на свою сторону кровати и расслабленно наблюдаю за тем, как соседка смывает неброский макияж и становится еще лет на пять младше. Главное, успеть предупредить маму, что Васильевой есть восемнадцать и никаких несовершеннолетних я не совращаю, да.

– Филатов, отстань, или я все-таки убью, соседа, что мешает спать, – фыркает Кнопка, растягиваясь рядом, а я думаю, что ее плейлист обязательно нужно обновить, потому что сладкие апельсины я начинаю ненавидеть вместе с Земфирой.

Широко зевнув, я невольно восхищаюсь тем, сколько моя очаровательно ворчащая соседка успела переделать за один короткий день. И квартиру привести в состояние идеальной первозданной чистоты. И борщ вместе с пюрешкой сварить, и котлет нажарить, и даже запечь ягодный пирог. Который, правда, до маминого приезда в целости и сохранности не дожил, потому что мне ну очень хотелось его отдегустировать.

– Не девушка, а мечта, – роняю я, на автомате пытаясь придвинуть к себе Алену, и моментально получаю по загребущим конечностям.

– Не лезь на мою половину, – недовольно фырчит Васька и даже пытается соорудить что-то наподобие баррикады из подушек и одеяла посередине кровати, а наутро я обнаруживаю девушку запутавшейся в простыне и тесно прижавшейся к моему боку.

И пока я пытаюсь продрать глаза и сообразить, что к чему и как, мне дважды прилетает подушкой в лицо. И грозит прилететь в третий, но я успеваю перехватить Аленкину руку в воздухе и лишить ее орудия грозного возмездия.

– Вась, ты чего? – становится как-то обидно притом, что я откровенно не понимаю, где умудрился накосячить, при условии, что даже еще не успел встать.

– Мы так не договаривались! – Кнопка подозрительно косится чуть ниже моих бедер, я же, осознав, в чем собственно проблема, прикрываюсь простыней и начинаю объяснять соседке прописные истины.

– Ален, это утро, и это как бы… нормально.

– Черт с тобой, золотая рыбка, – обреченно махнув на меня рукой, соглашается Васильева и, сморщив аккуратный чуть вздернутый нос, оглушительно громко чихает. – Тебе вообще повезло. Я на новом месте обычно плохо сплю и могу случайно приложить чем потяжелее. Сестра со мной лет с тринадцати ложиться отказывается.

Я прикидываю масштаб гипотетических разрушений и давлюсь коротким смешком, представляя, в какой восторг пришла бы мать, если бы мы встретили ее не хлебом и солью. А кровавым побоищем с тяжкими телесными повреждениями, нанесенными ее отпрыску будущей женой. Кстати о маме…

В прихожей раздается звук лязгнувшего в замке ключа, а за ним по всей квартире разносится крик, способный поднять роту солдат на построение и возвещающий о начале конца. Тьфу, то есть о прибытии сиятельной Агаты Павловны Филатовой.

– Дети! Я дома!

– Тушите свет, – я прижимаю к себе активно сопротивляющуюся Аленку и носом зарываюсь в ее густые русые волосы, потому что мне срочно нужно познать дзен и пополнить запас терпения. Откидываюсь на спину, утягивая Кнопку за собой, и гробовым голосом выдаю: – и живые позавидуют мертвым.

– Тьфу ты, балбес! – Васильева не без труда выбирается из моих медвежьих объятий, накидывает сверху симпатичной пижамки с шортиками короткий атласный халат насыщенного синего цвета с большими розовыми цветами и, запахнув полы, с грацией королевы выплывает в коридор.

Чтобы там встретить подтянутую сухопарую женщину невысокого роста, одетую в белоснежный брючный костюм-двойку и черную рубашку с приколотой к правому кармашку брошью, сверкающую россыпью больших и малых камней. И пусть кажущаяся хрупкость никого не смущает, сговорчивости в маме столько же, сколько и такта – то есть, ни грамма.

– Привет, мам, – не привыкший к таким ранним подъемам, я вырубаюсь буквально-таки на ходу и сонно щурюсь. Беспрестанно тру глаза и пытаюсь отогнать галлюцинацию в виде откормленного пушистого енота, одной лапой обхватившего шею моей досужей родительницы, а второй – вцепившегося в ее выкрашенные в ярко-рыжий цвет волосы.

– Ну, здравствуй, сын, – кивает мне мама, а галлюцинация нахально отказывается исчезать. Напротив, зверюга с громким фырчаньем перекочевывает ко мне в руки и гипнотизирует меня своими любопытными черными глазами-бусинами. – Это Гена, и до вечера он поживет с вами, пока мы с Лидочкой пробежимся по магазинам.

– Доброе утро, Агата Павловна, – все-таки произносит задыхающаяся от беззвучного хохота Аленка, явно не верящая в послушание и спокойствие на диво присмиревшей животинки. – Как доехали?

Моя эпатажная маман показательно игнорирует что вопрос, что приветствие, отодвигает меня вместе с Геной в сторону и тянется к бедру Васильевой. Обильно слюнявит указательный палец и со всевозможным усердием принимается оттирать въевшийся в кожу рисунок.

– Мам, – наступает моя очередь ржать во весь голос, и я, смирившись с копошащимся у меня в голове енотом, поясняю: – это татуировка. И она не смывается.

Изогнутые ниточки-брови резко взмывают вверх, возмущенная до глубины души мама буркает что-то похожее на «И куда только твои родители смотрят» и вихрем уносится в гостиную разбирать сумки. Пока я изо всех сил сдерживаю порыв рассказать ей о том, как отец отходил Аленку полотенцем по всем мягким местам за переливавшийся свежими чернилами сюрприз. Правда, воспитательная мера не возымела должного эффекта, а Васькино желание набить еще одну татушку под лопаткой только расцвело буйным цветом.

– Филатов Иван Геннадьевич! – леденящий кровь окрик заставляет меня вытянуться по струнке, а хихикающую Васильеву мгновенно посерьезнеть. И даже не лишенная инстинкта самосохранения животинка замирает, оторвавшись от моей многострадальной шевелюры. – Что. Это. Такое?

Мы с Кнопкой несемся к месту происшествия наперегонки и ожидаем увидеть там, как минимум, еще не остывший труп. Однако нам на обозрение предъявляют миниатюрный треугольник красной ткани, в миру именуемый «стринги», который Шерлок Павловна Холмс обнаружила глубоко застрявшим между спинкой и подлокотником раскладывающегося дивана. А дальше мой доморощенный следователь выдает поистине гениальное умозаключение.

– Сдается мне, милочка, что Ваня просто-напросто нанял тебя в агентстве эскорт-услуг, чтобы я от него отстала.

Признаться честно, подобный вариант я, действительно, рассматривал. Правда, сразу отмел как не состоятельный, ибо уже не раз обжигался на сыщицких навыках горячо любимой маман. Чего стоили только найденные ей в тубусе для чертежей сигареты!

Заметив складку, пролегшую посреди Аленкиного лба, я начинаю переживать, что наткнувшись на подобную бестактность и напор бронетранспортера, соседка пошлет меня кормить пингвинов в Антарктиду. Но Васька неожиданно расплывается в лучезарной улыбке и, широко раскинув руки, приближается к моей застывшей на месте родительнице.

– Даже если это и так, придется как-то потерпеть друг друга на одной территории две недели, – и, если я думаю, что ничего больше не сможет меня удивить сегодня, то Васька разбивает мою уверенность вдребезги, ласково выговаривая: – Мама.

Алена