Отголосок (ЛП) - Блэр Э. К. - Страница 22

Он никак не комментирует, и в воздухе повисает беспокойная тишина. Когда я, наконец, поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него, я нахожу на его лице намек на жалость. Это раздражает меня, но я сохраняю вежливость, потому что давайте посмотрим правде в глаза, кроме пожилой леди, у которой я остановилась, это первый настоящий разговор, который был у меня за последнее время.

― Если ты жалеешь меня, то не надо.

Он удивляет меня своей беспечной прямотой, когда спрашивает:

― Что с ней случилось?

― Ты не ходишь вокруг да около, не так ли?

― Что я теряю? Ты покидаешь Шотландию, мы никогда не увидимся снова.

― Тогда хорошо, ― отвечаю я, когда поворачиваюсь к нему лицом, принимая его предложение. Почему, черт побери, это должно меня заботить? Он прав. Я никогда не увижу его снова. ― Я не знаю, что случилось с ней. Я ничего не помню о ней, поэтому предполагаю, что она мертва. Всегда были только я и мой отец.

― Ты никогда не спрашивала?

― Мой отец умер, прежде чем я смогла его спросить, ― отвечаю я.

― Ты пыталась найти ее?

― Нет.

― Почему?

― Какой смысл? ― говорю я, пожимая плечом.

― Тебе не любопытно, откуда ты? Что, если она не мертва, как ты предполагаешь? Что, если она ищет тебя?

И когда он задает последний вопрос, я начинаю размышлять — гипотетически — если эта женщина действительно жива, у нее не было бы шанса найти меня. Я сбежала. Невидимый ребенок. И затем я стала Ниной Вандервол. Как она вообще могла найти меня, когда я сделала это невозможным?

Все, что у меня есть от мамы — это ее старое фото. Некоторое время у меня была привычка много думать о ней, задаваться вопросом, какой бы она была.

― Никогда не поздно, ― говорит Лаклан, и я позволяю его словам осесть в моей голове.

Я потеряла все, но что если... что если это не так? Что если есть шанс, что что—то осталось в моей жизни? Стоит ли пытаться найти? Стоит ли верить в надежду, когда мечты рушились бесчисленное количество раз? Выдержу ли я еще одно разочарование?

Вопросы.

У меня их сотни.

Снова смотря на Лаклана, я хочу защитить себя, но я так одинока. Одинокая и нуждающаяся в комфорте, нуждающаяся в причине двигаться дальше. Потому что в моем сегодняшнем положении я начинаю задаваться вопросом, почему я все еще здесь — двигаюсь, дышу, живу.

― Почему тебя так это заботит? ― спрашиваю я мужчину, которого не должно это заботить, потому что не заботит меня.

― В тебе что—то есть, ― говорит он со всей серьезностью.

― Но ты ничего не знаешь обо мне.

― Это не значит, что я не хочу узнать, ― признает он, прежде чем продолжает: ― Вся дружба с чего—то начинается. Позволь мне помочь тебе.

Но у меня никогда не было друзей. Я навязывалась в школе, в то время как все надо мной издевались. Пик был моим единственным другом, не только когда я была ребенком, но и когда стала взрослой. И давайте посмотрим правде в лицо, так называемые друзья, которые у меня были, когда я вышла за Беннетта, были просто для галочки.

Поэтому я принимаю его предложение и неохотно соглашаюсь, слегка кивая ему.

― Тогда ладно.

Я собирала свои вещи с того момента, как вернулась из Эдинбурга. Сейчас все мои вещи были готовы к тому, чтобы их отправили обратно в Штат. Я сажусь на пол рядом с кроватью, в которой спала на протяжении нескольких недель, пока жила у Айлы. Мой разум возвращается к разговору, который произошел чуть ранее сегодня. Он был довольно—таки странным. Упоминание моей матери в разговоре — такого никогда не происходит. Эта часть моей жизни еле затрагивается мной. Но сейчас она затронута, и я толком не могу понять, как это произошло.

В детстве было время, когда я скучала по ней. Но та, по кому я скучала, не была реальной; это все было лишь проделками моего воображения. Я никогда не знала, как это ощущается, когда у тебя есть мама. Но больше всего я тосковала и горевала по моему отцу. Но когда Лаклан предложил найти мою маму, я с легкостью согласилась. Я даже не знаю почему. Мое согласие на его предложение вышло неосознанно. Возможно, я просто настолько одинока, что готова ухватиться за все в данный момент.

Ощущение тепла, скользящего по моей шее, прерывает мои размышления, и когда я подношу руку к лицу, то вижу, что она покрыта кровью, а под ногтями виднеются темные корочки струпьев. Затем до меня доходит, что я неосознанно отдирала струпья, которые все еще напоминали мне о Деклане. Рана увеличилась в размере. Я потянулась назад и вонзила свои ногти в податливую, липкую, открытую рану, и пронзительная боль прошла насквозь через мою голову.

И наконец, мой разум свободен от всяких мыслей, и я впадаю в состояние оцепенения.

Мои глаза закрываются, и я опускаю голову вперед, позволяя ей находиться в таком состоянии. Пальцы проворно нащупывают оставшуюся с одной стороны корочку, и я зажимаю ее между ними. Проходит всего мгновение, прежде чем я быстро дергаю ее, отрывая вместе с кожей, из—за чего рана увеличивается чуть больше. Мое сердце покалывает в приятном освобождении. Выдыхая, я чувствую, как густая кровь стекает быстрой струйкой вниз по моей нежной коже на шее.

Момент ликования скрадывает внезапно открывающаяся дверь в комнату, я вижу лицо Деклана, на котором отражается неподдельный ужас.

Я грежу.

Он замирает на мгновение, затем входит в комнату и закрывает позади себя дверь. Я не двигаюсь, поднимая взгляд вверх, полностью ошеломленная.

― Господи, что произошло? ― задыхается он, но не смотрит на меня.

Я следую за его взглядом, когда мои глаза останавливаются на руке, лежащей на моих коленях, ― она покрыта алой кровью. Его ноги исчезают из поля моего зрения, когда мой взгляд затуманивается из—за вида моих пальцев, что служили оружием, и затем все проходит. Их накрывают теплым, влажным полотенцем.

Прикосновение.

Рука Деклана ловко орудует, когда он нежно прикасается, убирая кровь.

Прикосновение.

Мой сердечный ритм откликается, сменяясь на размеренные удары о мою измученную грудную клетку, постепенно возвращая мне ясность сознания.

Прикосновение.

Больше не озлобленное, не истязающее прикосновение; это просто прикосновение.

Я поднимаю свои глаза к его лицу, на котором воцаряется озадаченное выражение, он переворачивает мою ладонь вверх и затем опять вниз.

― Откуда кровь?

Я не отвечаю, и когда он встречается со мной взглядом, он произносит яростно:

― Нина, откуда кровь?

Не называй меня так.

Боль разрывает меня, когда он называет меня Ниной, сжимает мое горло от разнообразных эмоций. Прикосновение настолько неожиданное, что мое тело прибывает в полной растерянности, не зная, как реагировать. Оно находится в состоянии оцепенения и спокойствия, когда Деклан начинает трогать меня руками, поднимая рукава свитера, в попытке отыскать рану, из которой идет кровь.

Склоняя голову, я полностью растворяюсь в его прикосновениях, и когда его рука находит мой затылок, я полностью расслабляюсь, падая на его колени. Я лежу на полу, словно ребенок, моя голова лежит на его коленях, и я молча смаргиваю слезы. Я не знаю, являются ли они слезами печали или же счастья. Все что мне известно — они поддерживают мою молитву, ответом на которую являются его прикосновения, дающие утешение.

Его пальцы действуют нежно, когда он пытается позаботиться обо мне. Я продолжаю лежать, свернувшись в клубок, сжавшись, прося его о милосердии. Его брюки становятся влажными под моими щеками, пропитываясь соленой влагой моих слез.

Если бы желания исполнялись, то это было бы моим желанием. Я хотела бы остаться лежать на его коленях вечно, чтобы никогда не отпускать это чувство, потому что данный момент заключал в себе все. Нежность и любовь. Сейчас я чувствую себя ребенком. Маленькой девочкой, о которой заботится ее отец. И хотя он не приходится мне отцом, каким—то образом внутри него имелись частички этого мужчины. Он даже не догадывался об этом, но мне это было знакомо. Я видела это и чувствовала каждый раз, когда находилась рядом с Декланом. Он заключал все эти качества в себе: любовник, защитник, боец. Он был абсолютной сказкой, и я бы сделала все что угодно, чтобы вернуть ее обратно.