Отголосок (ЛП) - Блэр Э. К. - Страница 20

Мне прекрасно известно, что я убил невиновного человека, и сейчас, когда я слушаю ее ненормальные объяснения, у меня ощущение, что в голове полная путаница. Как я мог быть влюблен в кого—то настолько ненормального, как она?

― Черт возьми, что со мной не так?

― Деклан, пожалуйста. Скажи что—нибудь. Что угодно, ― просит ее низкий голос.

Мое тело — это скопление напряженных мышц, которым я не позволял расслабиться из—за страха того, что я могу совершить. Поэтому я держусь неумолимо и отстраненно, когда произношу:

― Так он никогда не делал тебе больно?

― Нет.

― Никогда не относился к тебе жестоко?

― Нет. Беннетт любил меня. Он не знал, кто я на самом деле.

― Тогда как ты получала те синяки? ― спрашиваю я, вспоминая, как безобразно она смотрелась, покрытая теми ужасными синяками. Иногда ее кожа была покрыта ранами из—за опухших и кровоточащих участков. Свернувшиеся сгустки крови, которые собирались под ее кожей всегда покрывали ее тело. Это запутывало меня. Гнев и ярость наполняли меня по отношению к человеку, который, как мне казалось, наносил эти побои, заставляли меня испытывать неподдельные мучения за женщину, которую я любил, и насыщали мое тело непреодолимым чувством вины за то, что я был не способен защитить ее. Понимание того, что она выставляла меня подкаблучником, означало то, что она чертовски хорошо крутила мной. И сейчас, сидя здесь, я чувствую себя абсолютным слабаком, которым манипулировал не кто иной, как бездомный уличный подросток.

― Мой брат.

― Брат?

― Он был замешан в этом тоже. Я ходила к нему, чтобы он оставил синяки на моем теле.

― Твой брат тот, кто избивал тебя? Чтобы обмануть меня?

Она пристыженно кивает головой в ответ.

― Господь Всемогущий, ты ненормальная на всю голову...

Я наблюдаю, как ее слезы катятся по ее подбородку, и желаю, чтобы они были кислотой, которой она так коварно заполнила мое сердце.

― Я знаю. Но...

― Просто остановись, ― рявкаю я. Я не могу больше вынести этой херни, но она не затыкается.

Ее слова вылетают панически быстро.

― Когда я говорила, что люблю тебя. Когда я говорила эти слова — я говорила правду. Я не хотела использовать тебя. Я хотела выйти из всего этого и оградить тебя от того, что ты должен был сделать.

― Но ты не оградила, так ведь?

― Все так быстро вышло из—под контроля.

― Ты была счастлива? Когда узнала, что Беннетт мертв, ты была счастлива?

― Осознание того, что я подтолкнула тебя на это, разрушило меня, ― отвечает она.

― Ответь на мой гребаный вопрос! ― кричу я, встаю и пялюсь в ее глаза. ― Это осчастливило тебя?

Ее тело дрожит, когда она закрывает глаза и шепчет:

― Да.

― Значит, ты получила то, чего так хотела?

― Нет.

― Нет?

Она наклоняет голову назад, чтобы взглянуть на меня, и все мое тело молит ударить ее, выбить из нее все дерьмо, наказать так, чтобы она никогда не забыла. Так, чтобы это оставило ее искалеченной на всю жизнь.

― Нет. Это было не то, чего я хотела. Это не стоило того, чтобы принести тебя в жертву, потому что все чего я хотела в тот момент — это спасти тебя.

Я фыркаю на ее абсурдные слова.

― Ты хотела так сильно спасти меня, что бросила умирать в луже крови?

Ее глаза источают ужас.

― Да—да, дорогуша. Я был в сознании. Я чувствовал тебя, твое прикосновение и поцелуй. Но хватило лишь того, чтобы тот парень, что выстрелил в меня, произнес: "пошли", чтобы ты бросила меня умирать. Так ты себе представляешь спасение?

― Нет, Деклан, ― говорит она сквозь слезы, которые не останавливаются. ― Я была напугана. Это все произошло так быстро. Я не понимала, что делала. Я думала, что ты мертв.

Ее слова — выплюнутый яд, и я не могу смотреть в ее лицо без желания ударить его...

― Ты, черт побери, оставила меня там умирать, ты, сука! ― рычу я, с силой хватая ее за руку и дергая ее вверх, тряся ее, когда зло говорю: ― Твои слова — ложь. Ничего из того, что ты говоришь, не имеет гребаного смысла.

Ярость берет верх, и я теряю контроль, отшвыривая ее тело на пол. Она морщится, тяжело падая на пол. Я перешагиваю, хватаю сучку за свитер и снова дергаю ее с земли и наклоняюсь, смотря в ее лицо. Она не защищается от моих действий, охотно принимает их, так же, как и последние несколько раз, когда я был груб с ней, и я пользуюсь ее покорностью.

Ее руки сжимают мои запястья, когда я поднимаю ее с пола и отшвыриваю от себя.

― Убирайся, на хрен!

― Пожалуйста!

Ее голос пронзает мои уши так резко, что я чувствую, как это разрывает мои кишки. Боль резко отдается в моей голове, и я еще сильнее закипаю, сжимая ее хрупкую шею в своей руке, душа ее. Мое тело горит в костре горя и ярости, когда она цепляется за мою руку, и ее прикосновения побуждают меня сильнее обхватить ее плоть, сжимая трахею под пальцами, лишая ее воздуха.

Хриплое бульканье — это единственный звук, что она издает, кода ее заполненные слезами глаза смотрят в мои. Они ярко сияют от плача, и мои сухожилия стремятся сжать ее еще сильнее. Так много всего сталкивается внутри меня, я чувствую это в своих зубах, когда сжимаю их, чтобы удержать себя от желания кусать и рвать ее кожу.

Я хочу убить ее. Я хочу наказать ее самым худшим возможным способом, но, когда моя рука начинает сильно трястись, ее рот и глаза внезапно открываются шире, и я послабляю свою хватку.

Я не могу убить ее.

Она падает к моим ногам, тяжело дыша и кашляя, когда я провожу рукой по волосам.

Что, черт побери, происходит со мной?

Прикосновение ее рук к моей лодыжке привлекло мое внимание. Опустив взгляд на нее, вижу, что она прижалась щекой к моей туфле. Мое дыхание тяжелое, когда эмоции переполняют меня, и в этот момент она поднимает на меня взгляд, сломленная у моих ног, и я говорю свое последнее слово.

― Уходи.

Я отбрасываю ее руки со своей ноги и выхожу из комнаты, оставляя ее, чтобы увести себя подальше отсюда, потому что если я посмотрю на нее еще хоть секунду, я не смогу простить себя за то, что могу сделать.

Эта женщина разрушила меня.

Я гребаный монстр.

Превращенный в нечто неузнаваемое.

И все это было напрасно.

Косметика скрывает мою исполосованную отметинами шею, когда я осматриваю себя еще раз перед выходом. Мое тело покрыто восхитительными ушибами и струпьями, которые достались мне от мужчины, о котором до сих пор тоскует мое сердце. Когда я смотрю на них, это ощущается как будто он со мной — его прикосновения все еще ощущаются на моем теле.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы взять себя в руки и покинуть в тот день его дом. Безнадежность поглотила каждую частичку моего существования — и до сих пор продолжает поглощать. Я была слаба, свернулась клубочком у его ног, издавая рыдания на его до блеска начищенных туфлях, когда он оттолкнул меня ногой прочь и оставил лежать на полу. Мои слова только довели его до предела, когда он окончательно утратил свой контроль. Деклан никогда не терял контроль — он зависит от него, нуждается, чтобы он действовал. Но я могла видеть, как в его глазах плескался хаос, когда они смотрели на меня, пока он меня душил.

Я совершенно не боялась, потому что я бы с великим счастьем приняла смерть от рук моей истинной любви.

Я заказала обратный билет в Чикаго. Я не хотела уезжать, но я так же не хотела больше причинять Деклану боль. Он больше не тот мужчина, которым был, и все по моей вине. Его тепло было утрачено — нет искры, нет света, нет ни частички любви.

Меня ничего не ожидало в Чикаго за исключением моего пентхауса, скрывающего скелеты прошлого. У меня не было дома. Больше меня никто не ждал. Я думаю, что потихоньку прилечу в город, соберу свои вещи и покину страну. Я больше не смогу жить там, потому что я больше не являюсь Ниной. И не имеет значения, куда я решу направиться, эта мысль приводит в состояние полного опустошения. Поэтому я решаю предпринять попытку побега из моей жалкой реальности и направиться в Эдинбург, чтобы в течение дня побродить по городу.