Блеск софитов (СИ) - Гранд Алекса - Страница 1

Марго

Я наклонился и посмотрел слева и справа за её спиной.

— Что там такое?

— Я ищу крылья. Ведь вы мой ангел-спаситель.

(с) «Шантарам», Грегори Дэвид Робертс.

Я безумно злилась.

На себя – за то, что позволила этим дурацким чувствам прорасти корнями глубоко в сердце. Никогда не прислушиваюсь к интуиции, а надо бы. Говорил же внутренний голос: «Держись от него подальше, Ритка!». И отец ведь предупреждал: «Не вздумай связаться с этим человеком, дочь!». Только вот кто и когда внимал советам родителей? Похоже, не в этой жизни мне побыть мудрой.

На него, этого упертого, словно бронетранспортер, кареглазого наглеца злилась еще больше. После всего, что между нами случилось, он посмел прийти и заявить, что я его зацепила. Видите ли, сильно. Что он не притворялся, не играл, а с самого начала был со мной настоящим. Нестерпимо захотелось плюнуть ему в лицо, ногтями вцепиться в смуглую кожу, но я держалась, держалась, как могла. Собрала все достоинство и самомнение Бельских, какое у меня только было, закусила нижнюю губу, лишь бы он не понял, как обливается кровью бедное глупое сердце.

– А знаешь что? Наплевать, – фыркнула я, изо всех сил стараясь спрятать за показной бравадой душевную боль. – Катись колбаской по Малой Спасской!

Все-таки не удержалась и огрызнулась, обнажая гребаное неравнодушие.

– Рит, – позвал он ласково, а я развернулась и припустила со всех ног, боясь, что его нежность прорвет возведенную мной хлипкую стену, как буйный водяной поток сметает плотину.

Покой я пыталась найти на крыше – когда-то давно я хитростью выпытала у усатого строгого консьержа, где хранится ключ, и тайком сделала дубликат от моей персональной лестницы в небо. В дни душевного ненастья я всегда находила умиротворение здесь. Вот и сейчас я подошла к карнизу и умостилась на самый край, свесив ноги вниз и рассматривая мелких букашек-таракашек людей. Металл подо мной нарочито медленно расставался с жаром полуденного зноя. Легкий ветерок взметнул волосы, обдул лицо, подгоняя хлынувшие от переизбытка эмоций слезы.

 – Маргарита! – раздался громкий крик за спиной, сильные мужские руки приподняли меня за плечи и потащили на середину крыши.

– Антон, ты с ума сошел?! – рыкнула сердито, еще не соображая, о чем именно думал мужчина.

– Ты не …? – горящий смесью бешенства и страха взгляд Антона постепенно становился более осмысленным, только крупная дрожь лихорадила его тело, а заодно и меня, застывшую в его ладонях.

– Боже, нет! – до меня дошло, что он там успел себе нафантазировать, и я искренне возмутилась: – да не собиралась я прыгать! Я, что, больная?

Он смотрел на меня неверующе, а я снова падала в его бездонные омуты, вспоминая, почему мы здесь очутились.  

Антон

Случайностей очень много. Человек случайно знакомится,

случайно принимает решения, случайно находит или теряет.

Каждый день полон случайностей. Они не изменяют

основного направления нашей жизни. Но стоит произойти

такой случайности, которая трогает основное человека —

будь то инстинкт или сознательное начало, — как начинают

происходить важные изменения жизни или остается глубокий след,

который непременно даст о себе знать впоследствии.

(с) «Дорога никуда», Александр Грин.

В заднем кармане джинс надсадно надрывался мобильник, а я и не замечал громкой трели, пока на меня не шикнула пробегающая мимо медсестра в кипенно-белом халате и такой же шапочке, из-под которой выбился озорной рыжий локон. Я поспешно вытащил устройство, перевел его на беззвучный режим и продолжил вместе с брательником мерить широкими шагами унылый больничный коридор с обшарпанными стенами.

Маму увезли со смены прямо на скорой, о чем мне сообщили на работу, а мелкому – в универ. Она у нас была несгибаемой, тащила на своем горбу всю семью, после того как отец оставил ее с двумя сыновьями на руках, не брала взаймы у родственников из принципа и никогда не жаловалась на плохое самочувствие. Поэтому новость о ее госпитализации воспринималась как гром среди ясного неба. Еще вчера вечером мы планировали, как на выходных выберемся на природу, нажарим шашлыков, запечем картошку в углях и будем играть в бадминтон где-нибудь на берегу реки. Увы, как любит говорить мой друг Мишка: «Человек предполагает, а Бог располагает». Наша блестящая идея полетела коту под хвост, но не это тревожило, а мамино состояние. Диагностика затягивалась, а мое терпение медленно, но верно иссякало. Ванька храбрился и напускал на себя невозмутимый вид, но по подрагивающей нижней губе можно было легко заметить, как сильно он беспокоится.   

– Серовы? – серьезно уточнил доктор перед тем, как выдать одноразовые халаты и бахилы. Только после соблюдения ритуала переодевания нам было дозволено пройти внутрь тесной палаты на троих.

В кровати подле окна на сероватой простыне лежала горячо любимая нами женщина – с синеватыми кругами под глазами и иглой, воткнутой в вену.

  – Вы зачем оторвали моих мальчиков от дел? – ее голос звучал надтреснуто, но уверенно. В этом была вся она, не любившая привлекать к себе излишнее внимание, не умевшая болеть и проявлять какую иную слабость.

Врач лишь осуждающе покачал головой, а я приблизился к ней, умостился на корточки рядом с постелью и заглянул в красивые улыбающиеся светло-карие глаза: только едва заметная паутинка морщин в уголках выдавала истинный возраст их обладательницы.

– Больше не пугай нас так, ладно? – попросил с шутливым укором, а она взъерошила мои и без того торчавшие в беспорядке темно-каштановые волосы – вторую неделю не могу дойти до парикмахерской.

Вскоре нас попросили на выход из палаты: маме был предписан покой и противопоказано волнение, которое мы могли спровоцировать своим присутствием. Потом нас ждал долгий и неприятный разговор в небольшом кабинете с опрятными ажурными занавесками на окне и одинокой геранью, расцветшей пышным красным облаком на подоконнике. Аркадий Павлович, мамин лечащий врач, сыпал заумными медицинскими терминами, неизвестными обычному человеку, а у меня на подкорке сознания обрывочным пятном отпечатались «митральный» и «аортальный».

– Доктор, – я задумчиво остановил поток слов этого интеллигентного мужчины лет сорока пяти с посеребренными сединой висками.

– Простите, профессиональная привычка, – он махнул рукой, сетуя на себя, и продолжил более понятным простому обывателю языком: – рекомендую заменить все три клапана. Конечно, операция не экстренная, но затягивать не стоит.

Врач озвучил примерную сумму расходов и срок, через который маму должны выписать, если не будет ухудшения состояния. Я крепко пожал ему руку, в уме прикидывая, где взять столько денег – брат все это время простоял молчаливой тенью за моей спиной. Мы с Иваном кубарем выкатились на больничный порог, я вытащил пачку мальборо, щелчком пальцев выбил одну сигарету и прикурил – застарелая привычка, которую я, наверное, утащу за собой в могилу. Мелкий достал новомодные айкос *[1], за что получил от меня увесистый подзатыльник.

– Да брось, Тоха, – по-детски насупился Ванька и неразборчиво пробурчал: – мне уже даже по законам Америки полгода как все можно.

– А твоему старшему брату все равно, – невозмутимо пожал плечами я и выпустил несколько колец дыма ему на зависть. – Гонял и буду гонять.

– Как думаешь, с ней все будет… – резко переменил тему он и осекся на полуслове: – в порядке?