В августе сорок первого (СИ) - Тарханов Влад - Страница 11

— Доктор, тебя в Москву переводят. Кому ты там понадобился, не знаю… — лениво сообщил расслабленный внешне охранник. Они стали идти по переходам, вертухай с вытащенным револьвером, не то, чтобы он боялся заключенного, порядок такой был. Они по переходам спустились в подвал, в прямой «тоннель», ведущий во внутренний двор тюрьмы. Тут и раздался выстрел, револьверная пуля вошла Рагуле в затылок, поставив точку в жизненном пути молодого националиста[5].

2 июля в Варшаве в десять часов поутру в старом отеле на Маршалковской открылось важное совещание, инициированное ксендзом Винцентом Годлевским. В совещании принимали участие видные белорусские националисты, пребывавшие за пределами родной страны: Щорс, Шкелёнок, Шкутка, Тумаш и многие другие. Было принято решение о создании Белорусской независимой партии, и Белорусского национального центра, который эту партию и будет создавать. Во время выборов председателя центра в комнате совещания прозвучал мощный взрыв. Погибло все руководство националистического движения вместе с куратором от Абвера, был тяжело ранен и агент РСХА, наблюдавший «издали» за этим трагическим сборищем. Никто не сомневался, чьих рук это дело, но на след исполнителей немецкие ищейки напасть смогли, а вот саму группу ликвидаторов взять не сумели. А тут, как говориться, не пойман, не вор.

В небольшом домике в районе Каваллинмяки жил человек, известный руководству ОУН как Тогобичный, мало кто знал, что этот человек, Кондрат Никитович Полуведько, еще и агент НКВД, почти десять лет выполнявший ответственные задания советской разведки. Во время гражданской войны Кондрат Полуведько был известным украинским эсером, сотрудничавшим с правительством Петлюры, но после разгрома петлюровщины отошел от политической деятельности, стал сотрудником украинского наркомпроса, был завербован НКВД. Ему разработали легенду, по которой он был осужден за участие в организации украинских националистов в Киеве, попал на Соловки откуда сбежал в Финляндию. Имея довольно авантюрный склад ума, хорошо поставленную речь, умение четко и ясно излагать свои мысли на бумаге, Кондрат Никитович стал писать статьи для украинских националистических изданий за рубежом СССР. Очень скоро он стал лидером оуновской организации в Хельсинки и организовав «надежную» связь с ленинградской ячейкой ОУН, благодаря его сообщениям и информации Писателя удалось обнаружить и скопировать архив ОУН, который хранился в отделе рукописей ленинградской библиотеки им. Салтыкова-Щедрина[6]. Тогобичный часто ездил по Европе (во время одной такой поездки участвовал в ликвидации Коновальца) и посещал СССР, так, после присоединения Западной Украины к СССР работал во Львове, поспособствовав выявлению оуновских ячеек.

Сейчас Тогобичный прощался с Хельсинки. Он пришел на берег расположенного неподалеку от его дома озера Липпа (Липпаярви). Это красивейшее огромное озеро с живописными берегами образовалось (как утверждал один знакомый Кондрата Полуведько) после удара огромного метеорита. Прозрачная искрящаяся яркой синевой вода приводила нервы разведчика в состояние спокойствия, не умиротворенности, а именно сосредоточенного спокойствия, так способствующего работе в самых напряженных условиях. А в оуновском подполье все следили друг за другом, малейшее непонятное движение — и в центр шел донос, после чего следовало разбирательство контрразведки ОУН, и часто такое делопроизводство кончалось пулей в затылок. Полуведько не знал тот факт, что его жизнь спас лично начальник ГРУ РККА, генерал-майор Виноградов, он же «попаданец» из двадцать первого века, Андрей Толоконников. Дело в том, что в сороковом году в городе Харьков на имя Полуведько была приобретена квартира. Ничего в этом криминального не было, но деньги на приобретение квартиры были перечислены со счета НКВД. Глупость? Ага! Еще какая! В сорок третьем, когда Тогобичный работал в управе Харькова, помогая партизанским и подпольным организациям, именно этот маленький ордер послужил основанием для его провала. Теперь эти документы были уничтожены, а деньги значились внесенными наличными лично товарищем Полуведько, подпись, печать, все как положено.

[1] Правительство Литвы заседало в Каунасе, древней столице не этого молодого государства. Отсюда ироничное название буржуазного правительства Литвы, которое промелькнуло в советской прессе, да кому-то понравилось «каунасские сидельцы».

[2] В РИ профессор Вацлав Ивановский стал бургомистром Минска. Не зверствовал лично, но все решения немецкой оккупационной администрации, в том числе по репрессиям против минчан проводились с согласия Ивановского. Пытался установить контакт с англичанами, по-видимому через агентов АК. Был убит сотрудником НКВД в 1943-м году.

[3] Специальный десантный батальон Абвера, набранный из белорусских националистов

[4] По другим данным, погиб в 1945 году в Праге

[5] В РИ Рагулю не расстреляли, в суматохе первых дней войны он сумел освободиться, стал работать на немецкую администрацию, создал и возглавил конный эскадрон карателей-националистов в Новогрудском районе. Потом попал в разведшколу Абвера «Дальвитц», оттуда перебрался в американскую оккупационную зону, сотрудничал с ЦРУ, готовил к заброске в Белоруссию американских агентов, оказался в Канаде, где стал доктором наук, известным онкологом. В этой реальности … не судьба…

[6] В РИ от Полуведько НКВД знало о существовании в Ленинграде такого архива, но обнаружили его случайно в 1949 году.

Москва Здание Генерального штаба РККА 28 июня 1941 года

Начальник генерального штаба Александр Михайлович Василевский задерживался. Хотя генералу Виноградову было назначено на 10–00, уже четверть часа прошло в ожидании. В 10–19 появился чем-то раздраженный начальник, от сурового взгляда которого дежурный офицер сразу же съежился, а в приемную Василевский не вошел, а ворвался.

— Алексей Иванович! Ты уже тут! Извини! Никак не приучу этих остолопов подавать начальству рабочую машину, все время поломанную подать норовят! Разгоню гараж к чертовой матери! Проходи!

Надо сказать, что Александр Михайлович был к себе излишне строг: за то непродолжительное время, что он начальствовал над Генштабом, порядка в работе этой важнейшей организации стало намного больше. Шапошников был выдающийся военачальник, но при этом как менеджер (руководитель) откровенно слаб: слишком добрый, он был уверен в том, что люди ответственно относятся к порученному делу хотя бы потому, что присяга и воинский долг обязывают их к этому. Увы! Так не было ни в царской армии, ни в воинских формированиях Белого движения, ни в армии Временного правительства, да и в РККА люди были мало восприимчивы к таким понятиям как «совесть» и «честь», во всяком случае так, как это трактовал Борис Михайлович. А вот Василевский сантиментами не страдал от слова «вообще», умел быть жестким, терпеть не мог тех, кто выполнял свои служебные обязанности спустя рукава, повторял, что в армии ротами командовать некому, а если тут делать ничего не хочешь, то взвод для тебя всегда найдется! После нескольких переводов в полевые части с понижением звания самых отъявленных разгильдяев Генштаб притих. А потом начал работать как надо, поначалу скрипя и натужно, постепенно набирая обороты и решая реальные задачи.

С бывшим начальником ГРУ РККА у Василевского сложились если не дружественные, то вполне деловые отношения: многие усовершенствования в работе Генштаба, предложенные Виноградовым, пришлись ему по душе. Некоторые предложения казались избыточно радикальными, но в споре рождается не только истина, но и компромиссные варианты решений. А поспорить Василевский любил, к аргументам собеседника прислушивался, и не стеснялся изменить свою точку зрения, если был неправ.

— Тут такое дело. Тебе решили поручить серьезную задачу. Северный фронт. Кто против него сосредоточен ты в курсе. Седьмая, четырнадцатая и двадцать третья армии должны выдержать первый удар и не дать противнику прорваться к Ленинграду, Мурманску, их главная цель — выдержать первый удар. Они опираются на укрепрайоны: тут, тут и тут. В тылу решено сформировать твою, тринадцатую армию. Ты как, не суеверный? А то прикажу номер армии переменить. — пошутил Василевский.