Безумие на двоих (СИ) - Гранд Алекса - Страница 52

Я всегда очень сильно зависела от материнского одобрения, и сейчас простирающееся между нами затруднительное молчание причиняет мне боль.

– Саша, доченька…

И, пока я проигрываю в мозгу самые худшие варианты, мама аккуратно отталкивается ладонями от кровати и приближается ко мне, распахивая объятья. Прижимает к себе. Гладит по щекам, по волосам, по выпирающим лопаткам и в голос плачет вместе со мной.

– Конечно, я тебя поддержку. Как иначе? С Сережей, правда, будет непросто. Но мы придумаем, как его убедить.

От накатывающего облегчения во мне со звоном лопается несколько струн и окончательно рассыпаются в прах остатки сомнений. Так что я задыхаюсь от благодарности и не могу выразить, насколько важно для меня это мудрое принятие.

– Спасибо.

Наревевшись до опухших красных глаз, мы перемещаемся на кухню и направляем всю энергию в мирное бытовое русло. Перемываем посуду, перетираем хранящийся на полках хрусталь, замешиваем тесто на малиновый пирог и оказываемся совершенно не готовыми к приходу незваных визитеров.

– Зимина Вера Викторовна? Баринова Александра Кирилловна? Просим вас проехать с нами в отделение.

Без единого намека на сочувствие чеканит невысокий чуть полноватый мужчина в форме, а мы с мамой неловко топчемся в коридоре и стремительно впадаем в состояние, близкое к панике. Забрасываем его вопросами, которые повисают без ответа, и ведем себя, как любые нормальные люди, угодившие в подобную ситуацию впервые.

Демонстрируем служителю закона паспорта, не переодеваемся в цивильную одежду и испуганно жмемся друг другу в служебном автомобиле, катящемся по трассе с черепашьей скоростью. И, если маме удается созвониться со знакомым юристом и что-то обсудить до того, как у нее заберут телефон, то мне остается только жалеть, что я не успела ни о чем предупредить Матвея. Потому что мой мобильник сейчас валяется между складок одеяла полностью разряженный.

– На все говори, что имеешь право не свидетельствовать против себя и своих близких. Поняла?

Задушенным шепотом-шорохом инструктирует меня мама прежде, чем машина тормозит рядом с отделом полиции, после чего я теряю связь с реальностью. Происходящее несется навстречу подобно груженому товарняку и очень напоминает лишенное логики, здравого смысла и красок пятно.

Хмурый дежурный в вестибюле. Узкие обшарпанные коридоры. Крохотный душный кабинет, где я рассеянно жду своей очереди. Безбожно затянувшийся допрос, в ходе которого мне приходится по сто раз повторять одно и то же.

«Баринова Александра Кирилловна».

«Двадцать один год».

«Я не знаю».

«Я не буду свидетельствовать против себя и своих близких».

«Мне ничего неизвестно об этом».

Когда от моего терпения остаются жалкие крохи, а язык пухнет от однообразных предложений, худощавый следователь с острым носом все-таки протягивает мне выстраданный протокол. После долгого чтения получает необходимые подписи и обещает вызвать меня еще не один раз, если возникнет такая необходимость. Я же покидаю его клетушку, чувствуя себя, как прокрученный раз двадцать сквозь мясорубку несчастный лимон.

– Сергея Федоровича обвиняют в мошенничестве. Дело завели.

Вывалив на Мота сокрушительные новости, я утыкаюсь носом ему в шею и часто-часто дышу, пока он трепетно водит пальцами по моему позвоночнику. Постепенно отхожу от все еще гуляющего в крови ужаса и придвигаюсь к сводному брату ближе, надеясь восполнить недостающее тепло от его горячего тела.

До сих пор дрожу. Но уже не так интенсивно. Потому что у ребят в мастерской нашелся запасной комплект одежды Матвея. И теперь я сижу на том самом продавленном диване в безразмерной мужской толстовке ярко-красного цвета и старательно подкатываю брючины длиннющих спортивных штанов, в которых я утонула.

– А Вера Викторовна сейчас где?

– Посадила меня на такси, а сама поехала домой. Ждать Сергея Федоровича. Пытать знакомого юриста.

Дергать за ниточки, кому можно дать взятку.

На этом я решаю банально абстрагироваться и от осточертевших следователей, и от сидящих в печенках проблем, и от достигшей апогея семейной драмы. Истратив все мыслимые и немыслимые резервы, я устало замолкаю, устраивая голову у Матвея на груди. Млею от проникающего в каждую клеточку жара и стремительно уплываю в сон, сквозь дрему слыша немного грубоватое, но все же пропитанное щемящей нежностью.

– Я сегодня в аду побывал. Никуда тебя больше одну не отпущу.

Саша, спустя два года и несколько месяцев

– Мы на следующей неделе заскочим в гости, мам, хорошо?

Обмакнув хрустящий соленый огурец в чуть подтаявшее ванильное мороженое, я с удовольствием отправляю это странное лакомство в рот и блаженно щурюсь.

Теперь родители живут в небольшом, но уютном домике в Подмосковье. Потому что имевшее резонанс дело о мошенничестве закончилось для Сергея Федоровича условным сроком и необходимостью продать большую часть имущества, чтобы возместить причиненный ущерб фирме. И, если мама восприняла переезд в маленький куда менее суетливый город за благо, то отчим вряд ли наслаждается трудовыми буднями на новой должности менеджера среднего звена.

– Береги себя, ладно?

Покончив с третьим по счету огурцом, я завершаю телефонный разговор, подхожу к зеркалу и внимательно изучаю свое отражение. Хоть на этом сроке живот еще не заметен, обтягивающим платьям я предпочитаю летящие топы, вроде того атласного великолепия золотистого цвета, которое сейчас надето на мне. А также свободные удлиненные пиджаки, классические брюки и мягкие балетки из замши.

– Готова, принцесса?

На втором круге моего самолюбования в комнату вальяжно вплывает полуголый Матвей, щеголяет расстегнутой черной рубашкой, которая ему безумно идет, и промакивает полотенцем чуть влажные после душа волосы. А я залипаю на его порочные губы, как в первый день знакомства, спускаюсь жадным взглядом по каменным мышцам рельефного пресса и ничего не могу поделать с разыгравшимся либидо.

– А, может, останемся дома?.. Нет, нельзя.

Сама спрашиваю и сама же торопливо отвечаю, приближаясь к теперь уже мужу и обвивая его руками за талию. Вожу носом по мощной груди, впитывая родной запах, и с жалостью отстраняюсь.

Если бы нас ждал кто угодно, кроме Креста, мы бы с Зиминым без малейших угрызений избавились от одежды и долго и нудно испытывали бы новую двуспальную кровать на прочность. Возможно, сломали бы ее в нескольких местах и вернули в мебельный магазин по гарантии под бурные аплодисменты консультанта, убеждавшего нас, что их изделия служат века.

Но Игнат слишком много сделал для нас обоих, чтобы мы пропустили открытие его нового автомобильного салона. Тем более, когда на горизонте маячит стерва-бывшая Крестовского.

– Вечером все наверстаем. Обещаю.

Задев мочку моего уха губами, негромко выдыхает Матвей, когда мы усаживаемся в его бэху, сверкающую новенькими хромированными дисками. А я начинаю неловко ерзать на сидении от жара, прокатывающегося от макушки до пят и непостижимым образом концентрирующегося внизу живота.

Странно, но с тех пор, как Зимин перевез мои вещи к себе и надел полоску белого золота мне на безымянный палец, острота наших чувств ничуть не истерлась. Все так же сильно мне хочется прикасаться к мужу, вплавляться, таять, впаиваться и проводить с ним все свободное время.

Возможно, кто-то нашел бы причину в том, что Матвей пропадает в автосервисе, владельцем которого он стал с подачи Креста, и мы не так часто видимся. Но я бы сказала, что мы с Мотом просто два помешанных друг на друге двинутых фрика.

– Пойдем, красавица.

И, пока я любуюсь вылепленными талантливым скульптором идеальными чертами лица супруга, наша дорога быстро заканчивается, и Зимин успевает припарковать машину, заглушить двигатель и мазнуть подушечкой большого пальца по моей щеке.