Зеркало Горгоны (СИ) - "Omega-in-exile" - Страница 94

В Андреасе зрело убеждение, что он обязан отыскать Антона. Во что бы то ни стало. И каким бы ни стал Антон. Да, Андреас понимал, что увидит парализованного, слабоумного инвалида, который, скорее всего, его даже не узнает. И это будет ужасно. Но еще ужаснее будет не увидеть его. Это значило бы отвернуться от Антона. Предать его. Как предал Кронберг. Кронберг. Кронберг…

Андреас знал, что Матиас любит его – глубоко, страстно и отчаянно. Но он не мог понять нечеловеческой безжалостности Кронберга. Нездоровой страсти втаптывать в грязь все, что для других было свято. Зачем вообще Матиас рассказал ему историю о том, что на самом деле случилось с Антоном? Он же понимал, что вызовет у Андреаса лишь отвращение. То есть Матиас сознательно его отталкивал. Хотя и любил. И Андреас чувствовал, что здесь скрыта какая-то чудовищная ложь.

Кронберг был мастером лжи. И потому Андреас не хотел его видеть. Зачем? Кронберг все равно не скажет правды. Он будет лгать, лгать и лгать. Но почему? Почему?

Андреас чувствовал, что ответ он найдет лишь тогда, когда разыщет Антона. И не просто разыщет, но узнает правду о том, что случилось много лет назад в Москве.

Странно, но за этими мыслями он мало думал о том, что удар молотка по кисти навсегда оборвал его карьеру пианиста. Андреас понимал, что о выступлениях надо забыть. Навсегда. По всей логике это должно было ввергнуть Андреаса в отчаяние. Но отчаяния не было. Было лишь нечто вроде холодного безразличия. У него даже не было ненависти к Бреннану. Андреас ничего не сообщил о своих подозрениях (точнее, об уверенности) допрашивавшим его полицейским. Не потому что боялся Бреннана. Андреас боялся другого: что ненависть ввергнет его в бездну отчаяния, из которой он уже не выберется. И что встреча с Кронбергом затянет его в ту же бездну.

Матиас, с которым он отказался встречаться, прислал ему послание:

«Я все понимаю. Хочу тебя увидеть. Напиши, я прилечу мгновенно»

Андреас оставил это послание без ответа.

Другим он отвечал. Родителям, которые, похоже, были не столько потрясены случившимся с ним, сколько сожалели, что теперь не смогут при случае говорить, что «тот самый Фелнер» - их сын. Потому что «того самого Фелнера» больше не будет. Андреас отвечал и на звонки многочисленных знакомых, но они его лишь угнетали. Все уверяли, что он, конечно же, все преодолеет, вернется на сцену и так далее. Фальшивое ободрение, на которое требовалось отвечать фальшивым оптимизмом. Ну, и удовлетворять плохо скрытое любопытство: а что все-таки случилось там, в парке? Все это высасывало душевные силы, и Андреас чувствовал, что идет ко дну.

С ним пытался встретиться и Клаус, который пока оставался в Нью-Йорке, но должен был вылететь вместе с оркестром в гастрольный тур по США. И тут Андреасу был нанесен новый удар. С неизвестного номера пришли видеофайлы: Том Бреннан занимается сексом с Клаусом. Затем к ним присоединяется Матиас. У Андреаса не было ни малейших сомнений: это пакость Бреннана. Ему было мало искалечить руку музыканта, лишить его возможности играть. Теперь он хотел показать, что отобрал у Андреаса и любовников. Но у Андреаса эта глупая месть не вызвала ни гнева, ни унижения, ни досады. Он и так знал, что Кронберг является официальным любовником Бреннана. А участие в этих играх Клауса, клявшегося ему в любви… За что ему было осуждать Клауса? Андреас сам сказал, что у них секс и ничего больше. И он не ждал от Клауса верности. Пожалуй, эти файлы лишь усилили презрение Андреаса к Бреннану.

К нему прилетел Кренц, буквально через день после случившегося. Вместе они встретили Рождество, а затем Новый год. Андреас пытался возражать: зачем Кренцу встречать праздники с ним, в госпитале, но возражения были тут же отметены.

- У меня было три жены, сейчас я развожусь с четвертой. Зачем мне проводить с ней Рождество, если нам предстоит феерическая встреча в суде? Мои дети от трех браков уже выросли и давно с удовольствием послали меня к черту. Кстати, на их месте я поступил бы точно так же. Поэтому извини, тебе придется меня терпеть.

Кренц не утешал Андреаса, не уверял, что искалеченная кисть восстановится, и он снова будет покорять мировые сцены. Нет. Он просто был рядом. И своим присутствием не давал Андреасу рухнуть в бездну отчаяния.

- Ты не знаешь, какой будет твоя жизнь, - повторял Кренц. – Но ты должен знать одно: жизнь не кончена. Она просто станет другой. И ты сумеешь найти в ней себя.

Андреас кивал и улыбался, хотя на душе его было черным-черно.

- Эгон, - произнес он в минуту душевного упадка. – Я ведь больше не представляю для тебя никакого интереса. У меня не будет концертов…

- Заткнись, идиот! – оборвал его Кренц. – Чего у тебя точно никогда не будет, так это мозгов. Еще раз заговоришь на эту тему, и я вышибу из твоей головы все опилки, которыми она забита. Уясни, проблема не в том, что у тебя разбита рука. Проблема в том, что разбит ты сам. И тебе предстоит себя собрать. По кусочкам. Вот что важно. Ты сам должен себя собрать, - с нажимом повторил Кренц. – Ты сам!

Андреас понимал: Кренц прав. Он должен все сделать сам. Но первое, что он сделал, это обратился за помощью к Кренцу. Он рассказал, не вдаваясь в подробности, о том, что случилось с Антоном Вальковским. Версию, изложенную Кронбергом. И попросил попытаться подключить свои связи в России к тому, чтобы выяснить, где сейчас может находиться Антон. Кренц сразу принялся за дело. Несмотря на предновогодние дни, когда Россия и Европа уже пребывали в праздничном полупараличе, он постоянно названивал, что-то узнавал, требовал, просил, обещал, торговался.

Но на сей раз кипучая энергия Кренца не дала результатов. Ничего об Антоне Вальковском узнать не удалось. Кроме того, что его тело покоится на Домодедовском кладбище. Может быть, так и было. Может быть, Кронберг в очередной раз нагородил чудовищную ложь с одному ему понятной целью.

Андреас чувствовал, что оказался перед железным занавесом, закрывшим прошлое с его несбывшимися надеждами. И на этом занавесе был портрет Кронберга, который не сводил с Андреаса взгляда серо-голубых жестоких и влюбленных глаз.

Кронберг исчез. Проведя почти двое суток в приемном покое, он больше не звонил. И не присылал сообщений. Не поздравил с Рождеством. Но в новогоднюю ночь от него пришло послание:

«Я люблю тебя. Они заплатят за все»

И Андреасу стало по-настоящему страшно. Он знал, как сильно Кронберг может ненавидеть, и чувствовал, во что может вылиться его ненависть.

Держать смартфон одной рукой и что-то писать в нем было трудно. Андреасу все равно хотелось ответить, написать Кронбергу… но что? «Отомсти за меня»? Или «Пожалуйста, не делай этого»? Или «Я люблю тебя?» Все это казалось никчемным. Отвечать было нечего.

А Клаус снова пытался прийти. Оркестр улетал в тур по США, он хотел увидеть Андреаса перед отъездом.

- Не надо, - сказал ему Андреас по телефону.

- Но я буду тебе звонить, - потерянным голосом сказал Клаус.

- Как хочешь, - равнодушно сказал Андреас.

Сразу после звонка Клауса он заявил врачам о желании покинуть больницу. Врачи возражали, говоря, что ему нужно пробыть здесь еще две недели. Провести кучу исследований, анализов, посмотреть, как идет восстановление кисти. И вообще, мистеру Фелнеру лучше не передвигаться.

Андреас понимал, что врачи правы. И еще: что каждый час его пребывания в одном из лучших госпиталей Нью-Йорка стоит бешеных денег. Впрочем, расходы взял на себя благотворительный фонд, занимавшийся помощью пострадавшим музыкантам (оказывается, был и такой). Все это оперативно организовал Кренц.

Но Андреас твердо решил улететь. Улететь в чужое прошлое. В прошлое Антона Вальковского, чтобы, наконец, все узнать и все понять. И он, учась пользоваться левой рукой, умудрился через интернет заказать себе билет в Москву. Виза в Россию, полученная во время недавних гастролей, еще действовала.