Встретимся в Загсе или на небесах (СИ) - "Iva River" - Страница 4

Задача, откровенно говоря, казалась непосильной, так как я пребывала в полной уверенности, что, открыв рот, никаких звуков издать не смогу. Но как ни странно, мой хриплый от ужаса голос чётко сообщил в трубку всё, что в таких случаях положено.

Приближаться к Кате было страшно до судорог, да и при таком количестве крови вокруг надежды, что она жива, почти не было… Но я, отчаянно борясь с дурнотой и пытаясь не вдыхать спёртый удушливый воздух, заставила себя сделать эти несколько тяжких шагов.

Я и не сомневалась, что обнаружить пульс не удастся, но всё же, всё же… а вдруг?

«Вдруг» не произошло — девушка была мертва. Я выпрямилась и, стараясь не наступать на кровь, пошла к окну. Отодвинув жалюзи, дёрнула створку и сделала жадный вдох, затем села на широкий подоконник, достала пачку сигарет и закурила. Дым показался тошнотворно горьким. Сделав пару затяжек, я затушила сигарету и уставилась в сгустившиеся сумерки невидящим взглядом.

Мозг отказывался воспринимать происходящее и вообще не хотел шевелиться, тоже оцепенев при виде жуткой картины. Заставить его работать никак не удавалось, и я так и сидела в прострации до самого приезда оперативной группы.

Следователь оказался знакомым, и это каким-то образом вернуло мне способность соображать.

— О, Королева! Опять вы?! — воскликнул он, завидев меня. Его ироничная манера искажать мою фамилию, вместо «ё» произнося «е», порядком раздражала ещё при прошлом столкновении, а сейчас так и вовсе покоробила.

— Здравствуйте, господин Кондратенко, — буркнула я, сползая с подоконника.

— Так, так… — осматриваясь, проговорил он уже куда более серьёзно. — Пройдите в другое помещение, — приказал мне и обратился к судмедэксперту: — Труп?

— Да, без шансов, — кивнул тот, а у меня что-то оборвалось внутри.

Пока это безнадёжное слово не было произнесено профессионалом, ещё теплилась чахлая надежда, что я ошиблась, посчитав Катю мёртвой. Теперь же приговор был объявлен и обжалованию не подлежал.

Я сидела в соседнем кабинете и раздумывала, кому понадобилось убивать девушку, да ещё таким изуверским способом. Если это дело рук человека, на встречу с которым я не успела, то какой у него мог быть мотив? Зачем убивать первую встречную? С какой целью? Ограбление? Но на первый взгляд в офисе ничего не тронуто. Техника на месте, сейф на замке, да и не хранится там ничего сверхценного. Уставные документы, печати, да кое-какие договоры, ни для кого не представляющие особого интереса.

Может быть, у самой Кати что-то украли? Забрёл какой-нибудь утырок, жаждущий дозу, и убил девушку ради «трёх рублей» в кошельке и золотых побрякушек…

Я напрягла память, пытаясь вспомнить, заметила ли на убитой украшения. Из глубин подсознания услужливо выплыла зафиксированная недремлющими мозговыми нейронами деталь: свесившись с Катиного плеча, длинная цепь крупных золотых звеньев скрывается в кровавой жиже.

Нет, отморозок не оставил бы на месте такой улов. Значит, не случайный ломщик… А кто же тогда? И за что? Кто-то из окружения? Но исходя из того, что мне известно про Катю, причин убивать её ни у кого быть не могло. Хотя… что мне известно-то по большому счёту? Что она учится в магистратуре, подрабатывает написанием контрольных и влюблена в моего бывшего бой-френда? Мама, папа, сестра-преступница, не без моего участия попавшая в тюрьму, всё?.. Знакомы мы были совсем недолго, да и не близко…

Однако вошедший вскоре следователь объяснил мне, что искать какие-то более-менее логичные объяснения вообще не стоит.

— Дело рук маньяка, — со вздохом сказал Добромир Петрович, присаживаясь напротив. — Пятый случай за последнее время. Видно, обострение у психов началось…

— И что, прямо в офисах нападает? — с трудом произнесла я, невольно вздрогнув от мысли, что сложись обстоятельства иначе, на полу могло лежать не Катино тело, а моё.

— Да почему? В разных местах. В предыдущих эпизодах, скорее всего, у баров жертву присматривал. Но сейчас все бдительность увеличили, в особо опасных местах наши сотрудники дежурят, дружинники везде. Да ещё и вояк подключили. Видно, перекрыли ему кислород, вот он и решил, гад, по-другому действовать. По крайней мере, почерк очень похож.

«Господи, зачем я позволила ей остаться здесь одной?!» — острый приступ вины заглушил все прочие эмоции, и смысл сказанного Добромиром тоже доходил с трудом.

— Странно… я даже не слышала, что в городе опять маньяк объявился… — пробормотала я, тупо перекладывая с места на место дырокол, папки и прочую канцелярскую дребедень.

Следователь бросил на меня скептический взгляд и хмыкнул:

— А я ещё при первой встрече заметил, что вы — девушка весьма оригинальная, много чего вокруг себя незамечающая. Интересно, если в городе вдруг бомбёжка начнётся, вы на это внимание обратите? Или решите, что салют?

Хороший такой, увесистый булыжник плюхнулся в мой огород. Можно было, конечно, оскорбиться и сказать, что он и сам не образец внимания — кто в прошлый раз улику проморгал?! — но я промолчала. Как ни горько это признавать, Кондратенко отчасти прав. Из-за своей неосторожности я уже не раз попадала в различные передряги. Так что если на кого и обижаться, так только на себя.

Домой я приехала далеко за полночь и долго не могла уснуть, представляя, каково сейчас Катиным родителям… Сообщить им о случившемся у меня не хватило духу, и со страшным известием отправился оперативник.

Был ли убийцей тот самый человек, что звонил мне насчёт покупки компании или он не пришёл, а вместо него явился маньяк, не знаю. Во всяком случае, на следующий день телефон покупателя оказался вне зоны действия, и сам он больше не объявился.

Виктору я ничего говорить не стала — незачем отрывать человека от дел лишними переживаниями, приедет, тогда и расскажу, а свой упаднический голос объяснила его отъездом. Да он и сам был не в лучшем настроении, сказал, что понимал, что будет тяжело, но не представлял, что настолько. Пришлось даже, собрав последние силы, немножко взбодриться, чтобы он не решил, что нужно всё бросить и срочно лететь обратно.

— Солнышко, я тебя прошу, только будь осторожна, что-то тревожно мне.

— Конечно, милый, — покладисто согласилась я. — Буду, как мышка, тихо сидеть в своей келье.

— Ох, не верится что-то…

Представляю, если бы я ему ещё про Катю рассказала!

Я попрощалась, отжала тряпку и пошла дальше драить помещение…

Говорят, с бедой надо переспать ночь, и к утру она… Не помню, что там она должна сделать к утру, мне не помогло. Никак. Я даже острее её почувствовала, как будто вчера ещё не до конца верила, и только сегодня полностью осознала. А надо ещё как-то заставить себя съездить к Катиным родителям…

Накануне у меня был хоть какой-то предлог к ним не ехать — вместе со спешно вызванной уборщицей мы до ночи убирали офис, хотя, если начистоту, очень хотелось всё бросить и бежать без оглядки.

Сегодня же никакая причина не прокатит. В моих же собственных глазах. К тому же, и деньги на похороны надо отвезти. Можно триста раз вздохнуть, а ехать придётся…

Вернулась я домой мрачнее тучи. Мне прямо в лицо выплеснули, что лучше бы убили меня, и открыто обвинили в гибели Кати.

Конечно, я понимала, что у людей страшное горе… но всё же не ожидала, что меня объявят главным врагом и пожелают смерти. Сама и казнила себя, и обвиняла, но вот услышать от других, что я и только я виновата во всех их бедах, была не готова.

Оправдываться не имело смысла и, оставив на столе деньги, я молча ушла раненым зверем.

А к вечеру за окном разразилась настоящая буря и параллельно с ураганом в моей душе бушевала до самого рассвета.

На следующий день, оставив после себя ворох облетевшей листвы, поломанные ветки и раскиданный всюду мусор, она, захватив с собой часть моей боли, отступила к морю. Над городом, не рискуя вернуться к штормящему водоёму, с отчаянным криком носились испуганные чайки.