Сфера Маальфаса - Долгова Елена - Страница 52

• Предыдущая
• 52/89
• Следующая

Посол тщетно пытается подавить тошноту. Шаткая позиция меж горбами этому не способствует, и бунтующий желудок приходится успокаивать остатками вина из фляги. Пустой бочонок брошен этим утром, остался на вытоптанной траве пройденного пути – сейчас пополнить запас нечем, а будущее ведомо лишь провидению. Неторопливо шагают верблюды, однако слуга императора знает, что порой они могут бежать весьма проворно, и тогда к мучениям, причиняемым жителю запада блохами, странной едой и зрелищем диких нравов, прибавляется страх упасть под дьявольски раздвоенные копыта горбатого скакуна. Посол старается не вспоминать про то, что тесто походного хлеба варвары выпекают, засунув под брюхо этим же верблюдам.

Ровная, плоская, как оловянное блюдо, равнина обступает со всех сторон. Дрожит марево перегретого воздуха. Небо выцвело от жары. Ветра нет, и метелки степной травы стоят неподвижно – разве что заденет их прошмыгнувший мимо юркий суслик. Порой послу кажется, что он один посреди заколдованной земли, границы которой с каждым сделанным шагом все удаляются. Тем не менее, из полускрытой дымкой неизвестности, оттуда, где земля и небо вступили в недобрый союз, наблюдают за людской суетой чьи-то внимательные, недобрые глаза. Глаза голодного хищника.

Посол Церена преодолевает внезапный приступ постыдного страха. Пустое – это ложная тревога, рожденная жарой и жаждой.

Скачет посольская свита, скрипит колесами обоз армии Саргана, ревут верблюды, взбивают в пыль и прах иссушенную землю копыта коней, тяжело катятся повозки с метательными машинами. За колесами глубокая колея – мета войны.

Идут варвары. Что ведет их? Жажда наживы? Жадность? И она тоже – но это не вся правда. Жадность без мечты мелка, а мелкое не способно на большие победы. Грязный варвар среди голых пустошей одержим мечтами – быть может, более чем благонравный житель Церена.

И вот – скачет легконогая конница, не знающая себе равных – ее лучники без труда стреляют на скаку, с седла. Сверкают панцири тяжеловооруженных воинов. Их клинки легче, острее и опаснее имперских, легко просекают простой доспех церенского пехотинца. Вождь варваров любит войну и сам ведет нашествие. Орда джете торопится, задержки ни к чему – десятки тысяч лошадей съедают степную траву под корень. «Саранча дьявола» – соглядатай Империи морщится от боли в разбитой тряской рысью спине.

Ночь падает внезапно, толстым черным войлоком наглухо отгораживая ненавистную бесконечность равнины. Насмешливо мерцает звезда Зухр, которую в Империи называют Венерой. Барон покидает спину верблюда, который ради этого снисходительно опускается на мозолистые колени, плывут, качаются перед глазами силуэты.

– Господин посол! Позвольте вам помочь!

Слуга торопится, угодничая. Уже раскинута палатка, пылает в костре сухая колючка. Хозяин, отмахнувшись, садится на расстеленный ковер. Еда не вызывает аппетита, лица бессмысленны, слова напрасны.

– Оставь меня, Петер. Иди спать.

Шум лагеря почти стих, лишь неподалеку в смоляной темноте вздыхают усталые животные. Так и не уснувший посол выходит из палатки, вновь садится на забытый ковер и всматривается в ночь. Млечный Путь серебряным клинком прорезал ночь. Пахнет дымом, верблюдами и горькой степной травой. Полог черноты неожиданно помогает неокрепшим замыслам, скрывая то, что мучило разум днем. Задуманное дразнит двойственностью исхода – такое может обернуться как блестящей победой, так и безысходным поражением. Неспешно проходят ночные часы.

…Снова день. Который? Разве есть разница? Посол не считает – пусть хронист миссии сделает хотя бы это несложное дело.

– Чу! Ташель-Харна!

Прищуриваются глаза на круглом лице воина, загорелом, цвета меди. Варвар широко улыбается. Добродушие кочевника сродни мягкости лапы барса – когти-то никуда не делись. Посол чуть-чуть вздыхает – так, что вздох остается незамеченным. Гонец – телохранитель правителя? Сарган хочет видеть его? Значит, предстоит очередная беседа – осторожная, как блуждание в сумерках, не первая и наверняка не последняя. Верблюд ускоряет шаг, остаются за спиной телеги, катапульты, стихает в отдалении хриплый рев вьючных животных.

На взгляд жителя Империи правитель мало отличается от прочих кочевников, все они как братья – обветренные смуглые скулы, рысьи глаза. У вождя такой же, как у всех, лук за спиной, колчан, легкий изогнутый клинок, остроконечный шлем. Роскошен только панцирь – «лучистый» доспех искусной работы. Посол осторожно подбирает слова чужого языка. Вежливость ни к чему не обязывает, лишь скрывая до поры до времени намерения. Так простые ножны прячут дорогой клинок.

– Это честь для меня – разговаривать с повелителем, о доблести которого столь наслышаны мы, жители Церена.

Варвар невозмутимо слушает имперца, то ли пренебрегая дифирамбами, то ли полностью соглашаясь.

– Мы обдумали ваши просьбы о союзе. Этот союз нам неугоден.

– Государь, если бы наши державы объединились в единой святой вере, это, несомненно, было бы угодно Всевышнему.

– Как можешь ты судить о том, что угодно Всевышнему, посол? Всевышний сам сказал тебе об этом?

Посол мысленно проклинает варварскую прямоту.

– О, нет, но…

– Ты не можешь знать о том, что угодно Небу, иначе как наблюдая дозволенный им ход вещей. Если Всевышний отдал нам все пространство от восхода и до земли под копытами наших коней – это угодно Всевышнему.

Теперь посол слегка медлит, пробуя на вкус варварское богословие.

– Государь, мы не враги вам.

– Тогда отдайте нам ваши земли, ваше имущество и вашу покорность. Выполнив это, вы станете нашими подданными.

Посол невозмутим.

– Мы готовы встретить вас как подобает, государь. Но каким образом? Империя далеко. Между землями моего повелителя и вашими воинами – степь, реки, леса, множество укрепленных городов и отряды солдат.

Сарган невозмутим.

– Дорога ляжет под копыта коней.

Посол опять едва заметно вздыхает – опасность, опасность, она как черная грозовая туча. Может как родить огонь, так и развеяться по ветру. Пока вождь варваров джете удовлетворен. А когда бешеный волк выйдет на охоту, ему уже будет приготовлена соразмерная ловчая яма – с острыми кольями на дне.

Сарган равнодушно отворачивается. Небесной волей ему предназначена власть. Тот, кто не понимает очевидного, будет убит. Льстивой лисице, пришедшей с заката, еще предстоит в этом убедиться…

…И снова проходят недели пути под выцветающим от жары небом.

…Жирный дым стелется над покатыми крышами домов. Частокол вокруг жилья местами повален, местами обуглен. Исходят криком животные, сгорая в запертых хлевах, слитный гул боя уже распался на отдельные звуки: яростные выкрики бьющихся насмерть, плач бессильных, деловитую перебранку победителей, подбирающих добычу.

Сколько раз это уже повторялось? Впрочем, не имеет значения.

Посол отворачивается от пылающего поселка. За восточной рекой вечерняя тень укрывает прохладным покрывалом прокаленную за день землю. На западе лениво маячит равнодушное засыпающее светило. Скоро огонь пожара, такой тусклый в сравнении с солнечным светом, избавится от соперника и будет вольно гореть до утра. А возможно, не потухнет и весь следующий день – если пищи для него достаточно. Трещит горящее дерево, проваливаются кровли, выбрасывая россыпи искр.

Сарган поворачивается в седле, щурится, рассматривая захваченного «языка». Связанные руки мешают пленному вытереть кровь и убрать слипшиеся волосы с глаз – он лишь мотает головой, как лошадь, одолеваемая слепнями. Вождь улыбается.

– Позовите толмача.

Переводчик, худой безоружный мужчина в пестром балахоне, словно выныривает из-за спины повелителя.

– Спроси этого сына червя, кто он.

Пленник, наконец отбросив волосы резким движением головы, морщится от напряжения, пытаясь понять исковерканную речь.

Толмач, угодливо кланяясь, медлит с ответом.

– Говори, не бойся.

– Этот ничтожный говорит, что воин цезаря Хруста, сражается с такими, как ты, разбойниками и похитителями скота.

• Предыдущая
• 52/89
• Следующая