Маги и мошенники - Долгова Елена - Страница 82
- Предыдущая
- 82/93
- Следующая
– Нет, только не это!
Мокрый снег и холод исказили лицо покойного, но через минуту Людвиг немного успокоился – убитым оказался вовсе не кир Антисфен. По-видимому, румийского торговца подстрелили из засады и добили ножом – оперенье стрелы торчало из-под левой ключицы, на рубашке засохли бурые пятна. Фирхоф заставил себя склониться над соседним холмиком, им оказалось припорошенное снегом тело молодой женщины, сорванное и втоптанное в снег головное покрывало валялось рядом. Застывшие зрачки смотрели в пустое небо. Людвиг поправил юбку румийки, поднял покрывало и прикрыл им смуглое удлиненное лицо и голые, исцарапанные плечи.
– Есть здесь еще кто-нибудь?
Сквозь шум ветра пробился едва слышный писк. Из-под сугроба торчал край теплого плаща и советник поспешно расшвырял влажный снег. Под снегом оказалась смертельно испуганная девочка лет семи – ее утонченное, красивое личико посинело от холода и страха. Фирхоф поднял ребенка – дочь убитых не сопротивлялась, по-видимому оцепенев от потрясения. Она мелко тряслась и молчала, не отзываясь ни на церенские, ни на румийские слова утешения.
«Что я наделал!» – с запоздалым раскаянием подумал фон Фирхоф. «На моей совести теперь и эта резня. Я спас Хрониста – как врач и как человек, спас сначала от руки Магдалены, потом от гнева императора, потому что Россенхель понравился мне. Он выжил и безо всякого зла следовал своей природе, его бездумное вмешательство вызвало череду событий и в конце концов убило беззащитных».
– Вольф-Адальберт!
Портал открылся мгновенно – возле самого крутого склона, прямо в стене метели. У окна стоял встревоженный, почти потерявший самообладание Россенхель.
– Фирхоф, я не виноват! Клянусь святыми и собственной душой, я этого не хотел!
Советник поискал на поясе меч, Хронист заметил этот красноречивый жест.
– Разите меня, если хотите – все равно убить не сумеете. Вы уже пытались, Людвиг, – виновато сказал он. – Давайте попробуем обойтись миром, я ведь не собираюсь скрыться и бросить вас наедине с этой проблемой.
– Вы десятки тысяч смертей называете проблемой!?
– Найдите Антисфена. Отыщите лишний элемент. А сейчас…
Россенхель чутко прислушался, ловя недоступные бывшему магу колебания эфира:
– Скорее, Фирхоф, торопитесь, ваш император в опасности. Оставьте пока ребенка здесь. Живее! Я больше не могу вмешиваться в события…
Советник с трудом влез в седло:
– Хорош из меня теперь боец! Ведьма Магдалена отменно лечит настоем из лягушек и моли – чувствую себя разбитым, словно старик.
Людвиг тронул шпорами жеребца, углубляясь в метель, где-то впереди звенела сталь, он проехал еще пару десятков шагов, теснина несколько раздвинулась, позволяя фон Фирхофу обнаружить удивительное зрелище.
На истоптанном мокром пятачке, среди каши подтаявшего снега и грязи, собственной рукой бился наследственный император Церена. Двое противников, неразличимые словно близнецы, обступили его справа и слева – обильный снегопад скрадывал различия. Похожими этих людей делало еще и выражение алчного, грубого интереса на обветренных лицах.
– Уэстеры?
Гаген сражался пешим – лошадь только мешала ему на узкой скользкой тропе. Один из врагов императора попятился, пытаясь зажать рану у основания шеи, зато второй всерьез теснил церенского правителя. Рубака как раз устроился к фон Фирхофу спиной. Уэстокский кожаный с бляхами доспех наглухо закрывал его спину, и плечи. Гаген, почти лишенный защиты, бился с блеском отчаяния, но при этом заметно проигрывал врагу в уверенности.
Людвиг вздохнул, нагнулся с седла, зачерпнул полную пригоршню грязного снега, вылепил плотный шар и, прицелившись, метнул его точно в шею уэстера. Тот, ошеломленный внезапным толчком, наполовину обернулся, невольно подставляя незащищенный подбородок и горло под меч императора.
– …!
– Людвиг! Людвиг! Это было нечестно.
– Мы не на турнире, государь. Он еще дышит?
– Уже нет.
– А второй экземпляр, этот великий воин с оцарапанной шеей?
– Этот – еще да, и даже пытается браниться на своем отвратительном наречии.
– Я некогда читал ученый труд, в котором автор, кстати, очень достойный и ученый человек, убедительно доказал, что язык уэстеров – только испорченный диалект церенского.
– Ну так спроси у нашего пленника все, что мы хотим узнать – если он желает остаться в живых, то просто обязан понимать правильный диалект.
Людвиг спешился. Император легко выбил меч у ослабевшего врага и прислонил раненого спиной к крутому склону.
– Он весь в крови. Я испачкал руки. Фирхоф, возьми в седельной сумке платок, мне надо вытереть пальцы. И еще второй – перевязать этого человека.
Тонкое полотно, пущенное на повязку, нехотя впитывало темную кровь. У уэстера оказались ярко-голубые глаза, бледное лицо, короткие, светлые, слегка вьющиеся волосы.
– Я думал, эти чужие воины близнецы, а теперь смотрю – они совсем друг на друга не похожи.
Людвиг медленно заговорил по-церенски, давая пленнику возможность понять вопросы; тот молчал, равнодушно рассматривая сломанный, распластанный, растоптанный куст позади советника. Фирхоф перешел на неплохой уэстокский, потом на латынь – и все с равным неуспехом.
– Мне кажется, этот пропащий негодяй не понимает не только своего языка, но и собственного положения, – покачал головой Справедливый.
– Или не ценит жизнь. И все-таки… Государь, я барон Империи, но давно уже не чиновник Трибунала, и, конечно, не исполнитель пыток.
– Ну что ты, Людвиг! Я никогда не поручу такое неподобающее дело министру и другу. Зачем? В двадцати шагах отсюда, на тропе, лежат тела двух зарезанных людей из румийской общины. Мы подберем их, в конце концов, нехорошо оставлять несчастных мучеников без церковного погребения. Отвезем тела невинных в торговую факторию, туда же доставим нашего молчаливого гостя – пусть разбираются сами. Румийцы – суровый, но справедливый народ и в таких случаях чрезвычайно изобретательны. А пока, чтобы не встретиться с друзьями нашего молчальника, вернемся и обойдем холмы стороной. Еще один вьюжный день на исходе и он не делает погоды в большой политике…
Прислушиваясь к этому разговору, пленник утратил изрядную долю хладнокровия и полностью – молчаливость. Его церенский оказался вполне приличен – с едва заметным протяжным акцентом.
– Я ее не трогал! Терпеть не могу грязных простолюдинок. Что касается мужчин – в бою, представьте, иногда убивают.
– Вы слышите, мой император? Наш гость острит. Можно сказать, он владеет словом – румийцы высоко оценят такой подарок, они любят умные беседы интересных людей.
Уэстер дернулся, словно пытаясь сбежать, но без сил рухнул обратно на мокрую землю.
– Кто вы такие, чтобы издеваться надо мной? Будьте вы прокляты! Один бродяга сколько угодно может называть другого императором, от этого они не перестанут быть оборванцами и бандитами.
– Фу, как грубо.
– Ладно, чего вы от меня хотите?
– Как тебя зовут?
– А какое это имеет значение? Вы прикончите меня не позднее, чем через срок, нужный для сгорания самой маленькой свечки.
– Где засели остальные?
– Южнее, на выезде из холмов.
– Сколько их?
– Сотни три.
Фирхоф выпрямился и горстью мокрого снега очистил испачканные в липкой чужой крови пальцы.
– Я был прав, государь. Возвращаемся, покуда не стемнело.
Советник молча показал на уэстера взглядом. Гаген, не отвечая, опустил веки. Фирхоф кивнул.
– Я сделаю это. У меня есть мизерекордия.
Пленник беспокойно завозился:
– Беру свои грубые слова обратно. Вообще-то, если выкуп хоть немного меняет дело, то я, конечно, могу сколько-то заплатить.
– Ты достаточно знатен и состоятелен, чтобы представлять ценность даже для казны Короны Церена? – ехидно спросил фон Фирхоф.
– Даже императорской казне не следует пренебрегать скромными доходами.
– Наглец! – отозвался Справедливый. – Как твое имя?
– Кевин Этторе. Вы ведь узнали все, что хотели, а теперь отпустите меня.
- Предыдущая
- 82/93
- Следующая
