Знахарь - Доленга-Мостович Тадеуш - Страница 33

• Предыдущая
• 33/65
• Следующая

Знахарь покивал головой.

– Грустная история, но вины твоей, девочка, в том нет.

– Что ж из того, что нет? Когда все тыкают пальцами, как будто я преступница, волком на меня смотрят… И даже пани Шкопкова против меня настроена. Сама слышала, как один столяр говорил ей:

– На беду людям и на оскорбление Божье держите вы у себя эту приблуду.

Марыся закрыла лицо руками и расплакалась.

– Я знаю, знаю, – всхлипывала она, – чем все это кончится… Загрызут меня… лишат работы… А ведь я хотела как лучше… Если бы пан Лешек приехал, на коленях выпросила бы у него прощение для Зенона… Но он… он не приезжает… Не подает признаков жизни. Этого несчастья еще для меня не хватало… О Боже, милый Боже!

Антон Косиба сидел, безвольно опустив между колен большие руки. Лицо его от волнения побледнело. Он бы душу отдал, чтобы освободить от страданий эту девушку, которую полюбил всем сердцем. Его охватывал то гнев и желание немедленно действовать, то чувство собственного бессилия.

Он не находил слов, которыми мог бы успокоить ее. Тогда он встал, обнял ее и стал нежно, ласково гладить по волосам своей жесткой, натруженной ладонью, повторяя:

– Успокойся, голубка, успокойся!.. Она прижалась к нему, дрожа от сдерживаемых рыданий. И такая безграничная жалость к ней охватила его, что слезы покатились по его лицу, седеющей бороде, по пальцам, нежно двигающимся по светлой головке девушки.

– Успокойся, голубка моя, не плачь, не плачь, – говорил он едва слышно, точно убаюкивая ее.

– Только ты один у меня, дядя Антоний… единственный на свете… приблуда…

– Оба мы среди людей чужие, оба приблуды, голубка. И не переживай, не выплакивай глаза. Никому не позволю тебя обидеть. Хоть и старый я, но сил у меня хватит. Пока у меня будет хлеб, у тебя, голубка моя, будет все. Тише, тише, девочка ты моя, бедняжка моя милая, тише.

– Какой же ты добрый, дядя Антоний, какой добрый! – успокаивалась Марыся. – Наверное, даже родной отец не может быть лучше… Чем я это заслужила?..

– Чем? – задумался знахарь. – Кто может это знать? А чем же я заслужил, что ты так ласкова со мной, голубка моя, что мое старое сердце, которое билось только по привычке, а не по необходимости, разожгла, как солнце… Один Бог знает, а я хоть не знаю, все равно благодарю его за это и не перестану благодарить до смерти.

Возле магазина остановилась бричка, и спустя минуту вошел покупатель. Он покупал цветную бумагу для фонариков, наверное на приближающиеся дожинки. Он долго выбирал, торговался и жаловался на высокие цены.

И когда, наконец, покупатель вышел, знахарь сказал:

– Если позволишь, голубка моя, я тебе честно скажу, что думаю.

– Конечно. – улыбнулась она не без опасения, что после такого вступления ничего приятного не услышит.

И она не ошиблась: Знахарь стал говорить о Лешеке.

– Из-за него все неприятности и переживания. Что тебе до него, голубка моя? Я не говорю, что он плохой или вредный, глаза у него добротой светятся, но он совсем молодой еще, нет у него своего мнения, ветрогон. Не один раз я смотрел на него, видел, как он сюда приходил и просиживал здесь… Да и люди говорили… Молодой он и легкомысленный, поэтому неудивительно, что подозревают в нем несерьезные намерения. Я сам, Бог мне свидетель, ему не верю! Знаю, все, о чем говорят – это собачий лай. Но, моя милая, зачем, чтобы люди лишнее говорили?.. Языки им не завяжешь, глаза не закроешь. Смотрят и говорят. А тебе, девочка, что от этих заигрываний? Только одни неприятности. Ты молодая и неопытная, легко веришь каждому обещанию.

– Он никогда мне ничего не обещает, – прервала знахаря сконфуженная и покрасневшая Марыся.

– Не обещает? А чего же он хочет? Помни, что он большой пан, богатый, известный. Что ты для него? Так, игрушка. А сердце привыкнет. Вот и сейчас: его нет, и тебе тяжело.

– Это по другой причине…

– Может, по другой, а может, и по этой. Он ведь не женится на тебе. Тогда зачем?..

Марыся опустила глаза.

– Я об этом вообще не думала. Просто с ним приятно разговаривать. Он много путешествовал, много видел, интересно рассказывает…

– Так пусть рассказывает другим, зачем же он тебя отыскал?

– Потому что… он говорит, что… я ему нравлюсь.

– Еще бы не нравилась. Он же не слепой.

– Не думала я, что и ты, дядя Антоний, увидишь в этом плохое.

Он закрыл руками лицо.

– Упаси Боже! Ничего плохого, но не нужно. И тебе от людей плохо, и сплетни отсюда всякие, а пользы ни для кого никакой. Нет, если бы он был вполне порядочным человеком, то не позволил бы, чтобы тебя обговаривали милая, не морочил бы твою головку, не сидел бы здесь сиднем.

– Но… но я же не могу его выгнать, – пыталась защищаться Марыся.

– И не нужно. Послушай добрый, искренний совет: перестань с ним разговаривать подолгу, и он перестанет приезжать. Больше ничего не могу тебе посоветовать.

Марыся глубоко задумалась. Она хорошо понимала, что совет знахаря и добрый, и разумный. Раньше или позже ее знакомству с паном Лешеком придет конец, у него появится новый интерес или он женится. Продолжение их дружбы ни к чему не приведет. Чем дольше, тем тяжелее будет ей с ним расстаться, тем мучительнее будет тоска. Только несколько дней его не было, а жизнь уже превратилась в пытку… Хотя, с другой стороны, разве не желала бы она ценой многих лет отчаяния заплатить за несколько месяцев счастья видеть его, смотреть в его глаза, слышать его голос?..

Воспоминания о кратковременном счастье останется в душе навсегда, до самой смерти. Можно ли отвернуться от такого сокровища? Неужели лучше отказаться от него из-за страха перед мучением и жить одной лишь пустотой?..

Знахарь такой добрый и умный, но не ошибается ли он на этот раз?

– Я подумаю над твоим советом, дядя Антоний, грустно ответила она, хотя он, наверное, больше сюда не приедет.

И, действительно, проходили дни, а молодого Чинского никто не видел ни в городке, ни в округе.

Тем временем страсти в Радолишках накалялись. Одни осуждали суровый поступок старого Войдылы, другие хвалили. Однако все как один сходились во мнении, что, во-первых, Зенон Войдыло плохо кончит, а во-вторых, во всем виновата Марыся.

Даже те, кто раньше приветливо с ней здоровался, сейчас старались пройти мимо, делая вид, что не замечают ее. Другие, наоборот, при каждом представившемся случае громко осуждали ее, не стесняясь в выборе выражений. Провинциальная жизнь приучила людей к определенным нормам поведения, и если кто-нибудь жил не по канону, то заслуживал в их глазах сурового порицания Связавшись с сыном богатого фабриканта, бедная девушка не могла надеяться на брак с ним, тогда на что она рассчитывала?.

Такая логика особенно устраивала тех, кто страстно хвалил шорника за то, что тот выставил своего сыночка, пустозвона и авантюриста, из родительского дома. Они придерживались такого мнения: если дожил до зрелого возраста и человеком не стал, значит, ему уже ничего не поможет. Не слушал отца и мать – пусть теперь его собаки воспитывают, пусть идет на все четыре стороны и не позорит семью.

Зенон, однако, не собирался уходить. Правда, в первый день он исчез куда-то, а назавтра вернулся и сразу же своим поведением подтвердил самые худшие предсказания. Он до бесчувствия напился в корчме Юдки, пропил все деньги, которые дал ему отец на выезд, а потом до самой ночи скандалил на улице, угрожая, что подожжет отцовский дом, перестреляет всех Чинских и разобьет голову этой вертихвостке Марысе. В конце концов, он бросился на полицейского и оборвал ему карман, после чего был доставлен в участок, где повыбивал окна и поломал мебель. Ему надели наручники и продержали целые сутки под арестом, составив протокол. Суд приговорил его к двум месяцам лишения свободы.

Выйдя на свободу, Зенон снова исчез из городка, но люди говорили, что он крутится где-то в окрестностях.

Все эти события всколыхнули не только городское общество. Узнали о них и в Людвикове. Пани Чинская тотчас же послала нарочного к шорнику, сказав, что считает наказание Зенона правильным, однако, желая спасти его от окончательного падения, решила возобновить прежние заказы и надеется, что пан Войдыло простит сына.

• Предыдущая
• 33/65
• Следующая