У Черных рыцарей - Дольд-Михайлик Юрий Петрович - Страница 8
- Предыдущая
- 8/85
- Следующая
— Всё-таки я хочу знать, почему твоя фирма…
— Секреты экспорта и импорта, моя милая! Бывают случаи, когда приходится действовать через подставных лиц. И не мучь этим свою хорошенькую головку. У неё и так много хлопот: надо обставить наш дом, как положено богатому коммерсанту, позаботиться о твоих туалетах. Мне придётся завести обширные знакомства. Надо будет выезжать в свет, принимать у себя… Ты довольна?
Берта головой прижалась к плечу мужа.
— Разве ты не соскучился по мне, Зефи? Разве тебе не хочется хоть немного пожить вдвоём? Помнишь, как тогда, во время свадебного путешествия?
Иоэеф Нунке вспомнил поездку в Италию. Денег у них было в обрез, и молодожёны вынуждены были останавливаться во второразрядных гостиницах, где всегда остро пахло кухней, приходилось умываться из фаянсового таза, а бельё меняли раз в две недели. Берта была очень мила и делала вид, что её это ни чуточки не трогает, но он, Иозеф, нестерпимо страдал от чувства унижения, возникавшего всякий раз, когда приходилось отказывать себе в удобствах или невинных развлечениях. Именно там, в Италии, он дал себе слово во что бы то ни стало при первой же возможности выбиться в люди. Наследник обедневшего юнкерского рода, он по приезде домой с упорством и педантичностью возобновлял старые родственные связи и вскоре стал завсегдатаем нескольких небольших салонов, где собирались в основном военные, близкие к околоправительственному окружению, мечтавшие о реванше после позорного поражения в войне четырнадцатого года. Молодой энергичный офицер привлёк к себе внимание тем, что уже в те годы призывал готовиться к реваншу. Его заметили. Вскоре одно важное лицо из одного влиятельного учреждения предложило ему должность, солидный оклад и специальные премиальные за выполнение особо деликатных поручений. Одним из них и была поездка на продолжительный срок в Севилью, большой портовый город с артиллерийскими, авиационными, оружейными и патронными заводами. Так появился «коммерсант» Иозеф Нунке — человек богатый, светский, любезный, которого охотно принимали в обществе.
— Ты не отвечаешь, Зефи?
— Прости, дорогая! Я вспомнил о нашем свадебном путешествии. Я не мог тогда предоставить тебе всё, что хотел. Зато теперь…
— Мы были богаче всех богачей: с нами была любовь. Мне обидно, что ты позабыл об этом. — В укоризненном взгляде Берты было ожидание, она надеялась: муж усыпит её ревнивые подозрения. Почти полгода они не виделись, мало ли что могло произойти за это время…
Но Нунке, поглощённый планами на будущее, только ласково потрепал жену по щеке.
— Причудница, как и все женщины! Утончённое чувство требует утончённой оправы. Теперь она у нас будет. И любовь наша расцветёт заново. Увидишь, как весело и счастливо мы тут заживём.
В тот же вечер Нунке потащил жену на плац Нуэва — излюбленное место прогулок горожан. В аллеях, протянувшихся среди апельсиновых деревьев, было людно. Берту удивило, как много знакомых у её мужа. С одними он просто здоровался, кивая издалека, к другим подходил, знакомил с женой. Берту бесцеремонно разглядывали, но встречали приветливо, она чувствовала, что нравится, и это тешило её женское самолюбие. Однако, возвращаясь домой, она была печальна. Молодая женщина хотела первый вечер на испанской земле провести с мужем наедине: поведать ему о всех горестях своей одинокой жизни, ощутить близость того, о ком так тосковала, убедиться, что чувство к ней не угасло.
— Что с тобой? — спросил Нунке, удивлённый тем, что жена молчит, не расспрашивает о новых знакомых, не замечает, кажется, прелести и своеобразия зданий, мимо которых они проходили.
— Обещай мне, что завтра мы будем только вдвоём, — вместо ответа попросила Берта. — Все эти сеньоры и сеньориты слишком болтливы, а обилие новых лиц меня просто ошеломляет. К тому же я очень плохо знаю испанский…
— Тебе придётся изучить его как можно скорее. И знаешь, я нашёл тебе чудесного учителя. Местный врач, влюблённый в старину. Он разговаривает по-немецки, правда с акцентом, и охотно будет сопровождать тебя в путешествиях по городу. Я уже договорился с ним.
— Спасибо, — сухо ответила Берта.
— Ты напрасно обижаешься, дорогая. Я просто не могу уделить тебе столько времени, сколько хотел бы. Не забывай — у меня много служебных обязанностей.
— Понимаю, — сдержанно кивнула молодая женщина.
Нет, жизнь сложилась не так, как хотелось Берте. Мужа она видела только за обедом и вечером, да и то не каждый день. Если бы не хлопоты с устройством нового жилья, она просто не знала бы, куда себя девать. И если бы не дон Эмилио Эрнандес.
Человек далеко не молодой, немного меланхоличный, дон Эмилио вначале пугал Берту старомодной изысканностью манер, его присутствие сковывало её. Но доктор так чутко улавливал все оттенки её настроения, умел так тактично переключать её мысли на другое, когда она была чем-то недовольна или опечалена, так все хорошо знал, что вскоре стал для Берты незаменимым советчиком и чичероне.
Освободившись от забот по устройству дома, молодая женщина с удовольствием бродила по городу. Она научилась ощущать аромат его истории — ведь о каждом вновь увиденном памятнике старины дон Эмилио рассказывал так увлекательно! В его печальных глазах вспыхивала настоящая страсть, и мёртвые камни оживали, залы дворцов заполнялись призраками бывших их владельцев, на развалинах городского вала снова поднимались шестьдесят шесть башен двадцатиугольной Торе дель Оро — Золотой башни, построенной на Гвадалквивире. Сюда, как и в седую старину, приставали корабли, гружённые сокровищами испанских конквистадоров.
Вскоре Берта уже сама могла быть гидом. У Нунке выдалась свободная неделя, и она решила попробовать свои силы и проверить приобретённые знания.
— Дворцы Алькасар и Сан-Тельмо, библиотека Колумба, ратуша, университет, биржа, собор Пресвятой Девы… дорогая, неужели ты собираешься тащить меня туда? Все это я видел, и, признаться, из всех сооружений, какими здесь гордятся, меня больше всего интересует цирк для боя быков. После мадридского он, кажется, второй по величине во всей Испании. Вот это настоящая экзотика, а не изъеденные временем дворцы. Обязательно пойдём с тобой на корриду! Я один раз был — незабываемое зрелище и незабываемое ощущение…
— Но ведь Алькасар построен маврами! Представляешь, когда это было? Его начали возводить ещё в двенадцатом веке! Аюнтамьендо — ратуша, о которой ты с таким пренебрежением говоришь, — это же здание пятнадцатого века, стиль раннего Ренессанса. В библиотеке Колумба, основанной его сыном, кроме массы редчайших книг, хранится около двух тысяч древних рукописей. Что же до кафедрального собора, то я просто очарована его величием и красотой. Он весь словно тянется к небу. А его колокольня, прославленная «Ла хиральда»! Знаешь, её перестроили из минарета, да и весь собор возведён на фундаменте маврской мечети в самом начале пятнадцатого века. Правда, потом кое-что расширили, достроили… Ну, давай пойдём сегодня хоть в собор! Когда играет орган на пять тысяч труб… Или когда смотришь на святого Антонио, кисти Мурилъо… В 1812 году герцог Веллингтон пытался купить это полотно, предложив закрыть его золотыми монетами… Когда дон Эмилио рассказал мне об этом, я посмеялась над экстравагантностью герцога, но, увидев картину… Верно, будь я герцогиней, тоже не пожалела бы всего своего золота!
— Тогда я должен лицом к лицу встретить опасность, которая может разрушить наше благосостояние, — рассмеялся Нунке. — Что ж, пошли в собор!
Знаменитая картина Мурильо висела в правом алтаре храма. В этот день здесь, как обычно, толпилось немало туристов. Но Берте, привыкшей к этому, они не мешали. Она вся отдалась во власть любимого творения гениального мастера. И, как бывало всякий раз, сердце её нестерпимо забилось, словно и она приобщалась к чуду видения Антония Падуанского. Светозарное и впрямь неземное сияние освещает часть тёмной монастырской келий. Лучи проникли сюда не извне — их излучает тельце младенца Христа, по-человечески трогательного в своей земной наготе и безгранично величественного, благодаря силе проникновенного милосердия, которым дышит его личико. И другое лицо — самого Антония, который стоит на коленях. Высокое устремление духа, радостный восторг, экстаз полного самозабвения. Он, Антоний, живой, живее всех стоящих рядом с Бертой…
- Предыдущая
- 8/85
- Следующая
