Зеленый фронт (СИ) - Агишев Руслан - Страница 24

Вроде бы ничего не случилось. Страшные образы растаяли, словно их и не было; ужасные слова, не высказанные вслух, разлетелись… Все было как и всегда. Почти все, за исключением совсем крошечных мелочей!

… Здоровенный сапог, с подбитыми снизу блестящими гвоздями, припечатал муравейник. Тащивший тяжеленную катушку с проводами, солдат ничего не заметил. Да, если бы и заметил, все равно бы не остановился. Что для человека несколько сотен крошечных муравьев, которых с высоты полутора — двух метров заметить-то сложно? Это пыль под ногами! Каждый из нас ежедневно делает тоже самое, не испытывая не то что угрызений совести, но и даже легкого сожаления… Шмяк! Сапоги второго оставили точно такой же след рядом, довершив то, что не доделал первый. И он тоже не обернулся!

Огромный дом, с десятками метров прорытых ходов, с сотнями заботливо сложенных яиц, с кучами схороненных припасов, превратился в ничто… Муравья бегали словно заведенные. Палочки, какие-то комочки из грязи, мертвые личинки, сероватые яйца, — все это куда-то передвигалось и пряталось. Раздавленный муравейник, если бы в этот момент кто-нибудь на секунду остановился и посмотрел на него внимательно, казался грандиозной стройкой. Все шевелилось и передвигалось с неимоверной скоростью! То тут то там мелькали длинные золотистые червячки, ворошившие втоптанные ходы. Немыслимым образом извиваясь, они приподнимали уплотнившийся верхний слой земли. Из глубины выплевывались множество яиц, раздавленный муравьи… Откуда-то сбоку, куда вдавилась пятка сапога, начал вылезать червяк побольше. Действительно, там земля была плотнее всего, и, соответственно, силы было нужно гораздо больше. Сантиметр за сантиметров тельце вылезало на поверхность, становясь, наконец, обыкновенным еловым корешком…

Дальше, километрах в в двух, при сооружения укрытия для танка, солдаты подрубили невысокую березку. Ствол-то был всего ничего — сантиметров двадцать в обхвате. Ей хватило пару ударов топора… Ближе к вечеру слом с шевелящимися щепами начал покрываться капельками смолы. Вязкая, желтая жидкость появлялась прямо из сердцевины ствола. Капля за каплей, она стекала по слому и накапливалась в углублении. За какие-то несколько часов «открытая рана» заполнилась на глазах твердеющей пленкой. Издалека могло показаться, что на согнувшемся дерево какой-то безумный мастер приладил увесистый кусок янтаря.

На другом конце леса в нескольких шагах от тракта трепыхалась подстреленная ворона. Солдаты, носящихся туда сюда грузовиков, развлекались… В этом месте обычно водитель притормаживал, объезжая глубокую лужу, и солдатам предоставлялась прекрасная возможность развлечься. Обычно это не приветствовалось, но в этот раз офицера поблизости не было, да и настроение было на высоте. Потребовался меткий стрелок и черная фигура, каркавшая с дерева, оказалась на земле… Трепыхалась она уже давно! Часа два, наверное. Клюв бессильно открывался, словно выкрикивал слова о помощи. Растопыренные перышки уже покрылись пылью, молотя о землю… Хлясть! Хлясть! Движения нет! Только пыль поднимается в воздух! Хотя нет, движение все-таки было. Из под мха вытянулось тонкое щупальце и осторожно обхватило ворону, затрепетавшую еще сильнее. Мох призывно приподнялся, открывая темнеющий провал. Медленно птицы затянуло в темноту…

Молодая женщина со вздохом опустилась на землю. Идти больше не было сил. Высокая грудь приподнималась и опускалась, словно детали хорошо отлаженного механизма.

— Садись, Леся, — потянула она за собой стоявшую рядом девчонку. — Не могу больше! Всю ночь шли… Нету больше моих сил.

Подросток примостился рядом. Сложив руки на передник, она с тревогой посмотрела на мать.

— Мамуль, а как же она? — ей даже имени не нужно было называть и так, о своей спасительнице думал каждый из них все это время. — Она ведь там осталась?

— Да, дочка, — прошептала Фекла, затуманившимися глаза всматриваясь в сторону дома. — Спасла она нас… Спаси бог, матушку Милениху! В ножки мы должны ей поклониться и руки целовать, что спасла она нас от смерти… Сожгли бы ироды, как есть сожгли! Или того хуже.

— А что хуже? — несмотря на усталость, Олеся по прежнему, оставалась крайне неугомонным и шебутным ребенком. — В неметчину гнали бы? Да?

— Помолчи лучше! — неожиданно повысила голос женщина, строго посмотрев на подростка. — Силы береги… Нам до болота еще идти и идти. Даст бог до вечера дойдем.

— Скорей бы уж, — вновь подала свой голос Олеся, зашуршав ногами. — Хоть с людьми будем… Ой! Мама! Смотри!

Прыжку девочки позавидовала бы и испуганная антилопа. Вскочив, она вцепилась в мать и уставилась широко открытыми газа куда-то в сторону.

— Отцепись, коза неугомонная, — разозлилась, ничего не понимающая мать. — Чего там такое? Ежа что-ли увидела! Нет здесь никого! В сторону болот немцы бояться ходить… Боже ты мой! Свят! Свят! Свят!

На ногах они стояли уже вдвоём и с ужасом смотрели на землю. От раздвоенного дерева, свесившего свои ветки на добрые метры в стороны, на них тянулась трещина… Земля с неприятным чмокающим звуком раздвигалась в стороны, а напитанные влагой комья вместе с прошлогодней прелой листвой осыпались куда-то вниз.

— Мам, мам, ты что молчишь? — девчонка с силой теребила женщины за рукав. — Мам!

Фекла впала в легкий ступор. Необразованная, с трудом читавшая по слогам и дальше деревенской околицы не выходившая женщина сильно испугалась… В доли секунды вспомнился их местный ксендз, и в годы советской власти продолжавший мутить воды в селе. «Истинно говорю вам, братья и сестры, — звучал в ее ушах испитый голос, сейчас похожий на откровение. — Грядет время Антихриста! И спасутся только лишь званные, а иных поглотит геена огненная! Истинно реку вам, мои дорогие! Именно так все и будет! Загрохочут небеса, сверкнут молнии и разверзнется земля… Молитесь, братья и сестры, господу нашему Иисусу Христу и просите его сжалиться над нами. Только так спасемся мы, только там избегнем страданий в геене огненной».

С пылающим фанатичным блеском в глазах, женщина медленно опустилась на колени и истово забормотала молитвы Святого Августина:

— Господь Иисус, дай мне познать себя и познать Тебя и ни к чему иному не стремиться, как только к Тебе.

Дай мне отвратиться от себя, и полюбить Тебя, и все делать ради Тебя.

Дай мне смирить себя, и вознести Тебя, и ни о чем другом не помышлять, как только о Тебе.

Дай мне умертвить себя и ожить в Тебе, и все, что случится, принять от Тебя.

Дай мне уйти от себя и последовать Тебе, и всегда жаждать идти к Тебе.

Дай мне убежать от себя и поспешить к Тебе, чтобы заслужить мне покровительство Твое.

Дай мне устрашиться себя и убояться Тебя, чтобы быть среди избранных Твоих.

Дай мне не доверять себе, но уповать на Тебя, чтобы стать послушным Тебе.

Дай моему сердцу не стремиться ни к чему, кроме Тебя, и стану как нищий ради Тебя.

Взгляни на меня — и возлюблю Тебя.

Призови меня — и увижу Тебя.

И вечно возрадуюсь о Тебе. Аминь.

Стоявший на пути расширявшейся щели, дуб медленно стал заваливаться на бок. Мощные ветки цеплялись за краю увеличивающегося оврага, словно это человек висит над пропастью и в отчаянии цепляется за края утеса. Пару минут трещина боролась с деревом, копая под его корни. Наконец, с грохотом осыпающихся камней и земли великан стал погружаться под землю.

— Мама! — не выдержав зрелища завизжала девчонка, тряся мать. — Мама, вставай! Бежим отсюда!

Женщина на мгновение оторвалась от молитвы, посмотрев бездонными глазами на подростка, и прошептала:

— Вставай на колени, доча… Пришел наш последний час! Молись! Кайся в своих прегрешениях! Тогда может он нас и простит, как прощает Исус Христос своих заблудших овец…

Земля вздрогнула и начала проседать вниз. В нескольких метрах от них пробежали тоненькие трещины. Змейками они протиснулись вдоль густых кустов и начали охватывать коленопреклоненные фигуры. Девочка с ужасом следила за тонущим кустарником. Бледные губы еле слышно что-то шептали…