Список обреченных (СИ) - Волховский Олег - Страница 28

— Пять процентов?.. — проговорил Дамир.

— Это вы где-то пару раз на красный свет проехали, — усмехнулся психолог. — Было?

— Было. Не заметил, — сказал Дамир. — Прошляпил.

— Ну, вот видите. Программа отловила.

— А оправдание терроризма?

— Есть у вас оправдание терроризма. Просто программа американская. Она этого не ловит. У них же первая поправка к конституции.

— Свобода слова?

— Она самая. В результате по Чикаго ходят нео-нацистские марши с факелами и свастиками прямо по еврейским кварталам и кричат: «Хайль!» Это по поводу первой поправки.

— Считаете, что за это надо сажать?

— Сажать перебор. В Европе сейчас решают вопрос более изобретательно. Например, приговаривают к экскурсиям по концлагерям. Вот! Самое оно! Плюс психокоррекция.

— У нас, по-моему, такого не предусмотрено.

— Для вас сделаем. В рамках психокоррекции. И фото жертв Лиги после их «акций», и выступления родственников. Так что морально готовьтесь.

Дамир вздохнул.

— Кстати, еще один момент, на котором вы прокололись, — продолжил психолог. — Его тоже программа не ловит в силу ее пиндосской сущности.

— Какой?

— Право на восстание. Это вторая поправка к конституции США. Ибо, по мнению авторов программы, каждый добропорядочный американец и должен одобрять право на восстание, ибо для того ему и товарищ кольт по конституции разрешен, чтобы власти не зарывались. А что у нас в России получается с правом на восстание, мы уже наблюдали в семнадцатом году прошлого века. Так что товарищ кольт не для русского человека. И даже товарищ маузер.

— И что теперь? — спросил Дамир.

— Вечером будет подробный анализ, уже с учетом специфики европейского и нашего законодательства. И с расшифровкой долговременной памяти. Ситуация может немного ухудшится, но не думаю, что радикально. Я вас позову.

Подробный анализ был готов около половины седьмого. Яков набросал психологическое заключение и отзвонился Медынцеву.

Алексей Матвеевич еще был на месте.

— Анализ и заключение по Рашитову готово. Карта чистая.

— Понятно, — вздохнул Алексей Матвеевич. — Сбрось материалы и заходи ко мне.

Когда Анисенко зашел в кабинет, Медынцев уже сидел за компьютером и пробегал глазами заключение.

— СБшники будут недовольны, — наконец, сказал он.

— Зачем им невиновный? По оправданию терроризма я положительное написал. Даже есть план психокоррекции, правда там мало.

— Угу! На три копейки. Как на полтора месяца растянул, кудесник!

— Чтобы они ему больше ничего не припаяли, если им покажется очень мало.

— Все равно покажется. Все равно припаяют. По этой статье нет условно, к сожалению. Хотя парня жалко, конечно.

— Лишь бы обвинение в убийстве сняли.

— Попробую договориться. А невиновный им для отчетности, Яша. Чтобы начальству оперативно доложить и получить премии, поощрения, погоны.

— А невиновному — пулю в затылок.

— Яша, не драматизируй. Это совсем не обязательно. Одно же убийство, хотя и терроризм. Могут лет двадцать дать.

— Какие двадцать лет, Алексей Матвеевич! Он невиновен.

— Постараюсь договориться, постараюсь.

— Мне его в коррекционное отделение переводить?

— Подожди пока. Поглядим.

— У него согласие.

— Я помню. Подожди.

Перед уходом с работы Яков еще успел заглянуть к Дамиру. Рашитов сидел на кровати и читал книгу.

— Дела такие, если кратко, — сказал психолог. — В общем, все по-прежнему. По убийству карта чистая. По оправданию терроризма будет коррекция. Завтра-послезавтра переведем в коррекционное отделение. Это не страшно. Там все тоже самое. Не волнуйтесь. Спите.

На следующий день Алексей Матвеевич вызвал Якова к себе.

— Надо подписать ПЗ Рашитова, — сказал он, когда Анисенко вошел. — Садись. Я тебе кинул на планшет. Только что.

Медынцев стоял у окна. Там, сквозь светлые жалюзи сияло еще холодное февральское солнце, но небо уже играло весенней лазурью, словно в марте.

Яков Борисович сел, открыл документ и начал читать.

Лучше бы он этого не делал!

Проклятая гиперответственность! Дурацкий синдром отличника. Что за глупость читать все, что нужно подписывать!

— Я немного отредактировал, — устало пояснил Медынцев.

Немного! «Рашитов Дамир Ринатович виновен в убийстве Анжелики Синепал, — гласило психологическое заключение, — что полностью подтверждается анализом эмоциональной и долговременной памяти. Необходимость психокоррекции: 100 %.

Учитывая наличие подписанного и оформленного в законном порядке согласия обвиняемого на психокоррекцию, рекомендуем перевод в коррекционное отделение. С учетом тяжести совершенного считаем, что обвиняемый должен содержаться в блоке F».

— Я этого не подпишу, — сказал Яков.

— Яша, они ни в какую, — проговорил Алексей Матвеевич и тяжело опустился в кресло.

И Яков вспомнил, что шефу уже хорошо за шестьдесят, что вдруг стало очень заметно.

— Блок F — это не смертельно, — продолжил Медынцев. — Ну, запрут его в палате, потерпит. Не можем же мы его на А поместить, если у него убийство.

— Какое убийство, Алексей Матвеевич!

— О котором мы пишем. Не можем не писать. Знаешь, что мне его следователь сказал? Что, если у Рашитова будет отрицательное ПЗ, у нас у всех будет статья о коррупции: у тебя, у меня, у наших сотрудников. Дамир из богатой семьи и всех нас подкупил, чтобы ему состряпали отрицательное ПЗ.

— Бред какой! Но есть же суд, Алексей Матвеевич!

— Яша, ты о чем? Какой суд? В России живем. Все что они скажут, суд пропечатает. И бороться с ними бесполезно. Ты молод еще, а я жизнь прожил. Только погубишь себя и ничего не добьешься. Здесь один выход: стараться ни с кем не ссориться и идти на компромиссы. Так есть надежда хоть кому-то помочь. Иначе они разгонят нас всех.

Заимствовали западную методику: моды, нейронные карты, коррекция. Психологических центров настроили, как в Европе. Чтобы казаться цивилизованной страной. Именно казаться, Яша! Не быть! Ни в коем случае!

Они полностью извратили суть. В том виде, как они задумывались на Западе, Пси-центры им не нужны. Цель ведь была, чтобы невиновные не попадали в тюрьму, не было судебных ошибок, а виновные могли вернуться в общество, больше не причиняя никому вреда.

Зачем им это? Невиновного посадили, сломали ему жизнь, лишили надежд и перспектив? Виновный вышел и опять кого-то убил? Ну и что! Бабы еще нарожают.

Центры нужны им только для того, чтобы подтверждать их обвинения. Пока мы это делаем, нас терпят, и мы можем хоть иногда служить тем целям, для которых центры были созданы.

Яша, понимаешь?

— Понимаю, но не принимаю, — тихо сказал Яков.

— Осел упрямый. Глупый упрямый ишак. Так, Дамира твоего продержим у нас, сколько сможем. Пусть отдыхает: спит, ест, книжки читает. Коррекцию сделаем по твоему плану. Хуже не будет.

— А потом они засадят его на двадцать лет.

— Яша, за двадцать лет может много всего случиться. Например, истинного убийцу могут найти.

— А могут и не найти, поскольку искать не будут, — хмыкнул Яков. — Понимаете, Алексей Матвеевич, есть компромисс и есть преступление. Это преступление. Ну, конечно, сделать небольшую коррекцию автору поста в интернете, который бы без этого вполне обошелся, и общество обошлось — это ок, хуже не будет. Отпустить взяточника, потому что начальство просит? Ок. Хуже, конечно, будет, но не радикально. Человек избежал тюрьмы — ну, и слава богу! От этого заведения точно никому пользы нет. Это ладно, это я могу, я не святой. Но положительное ПЗ невиновному по расстрельной статье — это за гранью! Алексей Матвеевич, я не буду подписывать!

— Ну, не подписывай, — вздохнул Медынцев. — Иди. Я сам подпишу.

Еще не было двенадцати, но Яков не стал ждать окончания рабочего дня и покинул Центр в полной уверенности, что больше никогда туда не вернется. Он жил не очень далеко, в Саларьево.