Волчье (СИ) - "Happy demon" - Страница 111

Но сейчас выбора у меня уже не было, безумный план, составленный нами с Арагорном на скорую руку и, как недовольно бурчал Элрохир, на больную голову, в жизнь был приведен немедленно, войскам был отдан приказ готовиться к походу, и уже на следующее утро с первыми рассветными лучами огромная объединенная армия Гондора, Рохана и Серого Оплота выступила из Минас-Тирита. За крепкими, спешно отремонтированными воротами города вслед своим родным испуганно смотрели женщины, старики и дети, а у высоких белых стен, теряясь в дымке утренних костров, выстроился один из полков Серого Оплота под предводительством Первого Маршала Вестгейра и капитана королевских гончих Ингварра. В глазах своих командующих я видела хмурое осуждение, но даже не удивлялась подобному проявлению эмоций, вспоминая отчаянный, безобразный скандал, продлившийся почти до самой ночи.

Никто из моих подданных, присутствующих в королевском шатре на военном совете, не скрывал того, что вся сложившаяся ситуация им не нравится, Маршалы наперебой кричали и ругались, пытаясь достучаться до моего здравого смысла, равнодушная Маргрит, сложив руки на груди, даже не старалась вмешаться в спор, не видя в этом никакого смысла, а на Ингварра мне было попросту страшно смотреть. Полыхая янтарем в родных глазах и не сдерживая яростного рычания, брат шипел и плевался, сетовал на мое душевное здравие и всерьез рассуждал о том, не стоит ли королевским гончим попросту связать свою королеву и оттащить ее в Серый Оплот силой. На резонное замечание Маргрит о том, не планирует ли капитан государственный переворот, Ингварр лишь оскалился, пуще прежнего сверкнул золотыми глазами и пригрозил сделать из подопечной коврик для своего шатра.

Возмущенная таким отношением Маргрит с готовностью вскинулась, явно готовясь обороняться, и едва не начавшуюся драку мне удалось пресечь с огромным трудом, задействовав весь свой авторитет альфы. Впрочем, судя по выражением лиц оборотней, разошедшихся по углам шатра, как бойцы на поединке, это был тот приказ, подчиняться которому они совсем не хотели. Все еще суетящиеся Маршалы, не желая уступать, по-прежнему просили не глупить и попросту вернуться домой, забыть о войне, частью которой мы не были, но на этот раз прислушиваться к их, несомненно, рациональному мнению я не собиралась.

Да, я знала, что это самоубийство, я знала, что затея уже обречена на провал, как бы мы ни пытались хорохориться и делать вид, что у нас все получится, но не могла допустить, чтобы мой страх увидели другие. Слабой я могла быть наедине сама с собой, спрятавшись от любопытных глаз, но никак не перед теми, кто ожидал от меня решений, кто ожидал действий. Я видела недовольство в глазах Асбранда и Вестгейра, видела нетерпение Скьельда и задумчивую, молчаливую поддержку Халльгрима, и никогда еще мне не было так сложно собраться с мыслями и отдать приказ.

Приказ, который спасет одних, но отправит на смерть слишком многих.

Забавно, собой я готова была рисковать, не задумываясь, но заставить сделать то же самое других не могла.

Времени на то, чтобы спорить, у меня не было, как не было и времени убеждать других в своей правоте, и я, наверное, впервые позволила себе не просить — приказывать, прекрасно зная, что возразить не посмеют. Захлебнувшийся на вздохе Ингварр до последнего не верил, что я поступаю так с ним, верные Маршалы, пряча недовольство в поспешно отводимых взглядах, покорно склоняли головы, а я была слишком уставшей и измотанной, чтобы чувствовать себя виноватой. В Минас-Тирите нужно было оставить тех, кто действительно сможет защитить город, нужно было оставить тех, кому я полностью доверяла, а кроме того…

Если мне действительно не суждено было вернуться из похода к Плату Горгорот, я должна была убедиться в том, что оставлю Серый Оплот в надежных руках. Ингварр был именно тем, на кого я могла положиться, и я знала, что он справится, сумеет удержать власть и не позволит только вышедшим из тени оборотням пойти неправильным путем. Рядом с ним будет Вестгейр, самый мудрый, самый опытный, о таком Маршале королю можно только мечтать. И пусть брат злится, пусть ненавидит или презирает меня…

Главное, что он будет в безопасности.

Тяжелая печать хлопнула по желтоватой бумаге, которой я легко помахала в воздухе, ожидая, пока высохнут чернила, ловко перевязала тугой свиток широкой серой лентой, убедившись в том, что надежно закрепила узел, а после с трудом поднялась на затекшие ноги, чувствуя, как тут же начало покалывать сведенные судорогой мышцы. После долгого сидения в одном положении конечности отказывались двигаться, как следует, и мне пришлось потратить пару минут, пока я вновь смогла владеть своим телом. От души похрустела шеей, пройдясь по шатру, потерла воспаленные глаза, а после решительным шагом вышла на улицу.

Яркие лучи заходящего солнца мгновенно ослепили, равномерный гул тысяч голосов захватил в свой водоворот, а многочисленное живое море, разлившееся на огромном степном плато, шумело и плескалось вокруг, на мгновение совершенно сбив толку. Хлопали на ветру стяги, шелестела тяжелая ткань сотен палаток и трещали костры, а ароматы готовящегося ужина буквально сводили с ума, заставляя живот недовольно ворчать — последний раз я ела рано утром, а на протяжении целого дня длинного перехода меня куда больше донимали жажда и усталость, чем голод. Люди и оборотни сидели друг с другом вперемешку, со всех сторон слышался смех, мужские голоса и женские восклицания, три объединенные армии, уставшие не меньше моего, готовились отойти ко сну, чтобы набраться сил перед завтрашним днем, и каждый из воинов старательно не смотрел в сторону серых, хищных скал, которые отделяли нас от Мораннона.

Мы знали, что наше путешествие близится к концу, знали, что уже завтра достигнем Черных Врат, и все, кто сейчас находился в лагере, понимали, что для многих эта ночь станет последней. Они громко шутили, пили терпкий эль и травили веселые байки, старательно пытаясь не думать о том, что будет завтра, они пели походные песни и подбрасывали ветки в костер, ярко вспыхивающий искрами, и глядя на это отчаянное, словно бы беспомощное веселье, я чувствовала, как сильно сжимается в груди. Беспокойная волчица, сверкая золотом встревоженных глаз, наблюдала за своими сородичами, ради нее готовыми идти на смерть, и в своем чувстве вины мы с ней были солидарны.

Мотнув головой, чтобы избавиться от грустных мыслей, я огляделась по сторонам, а после, заметив неподалеку деревянную стойку с большой, просторной клеткой, решительным шагом направилась к ней. Несколько больших белоснежных голубей тихо ворковали, сонно спрятав головы под крыло, и их, кажется, совершенно не смущало присутствие рядом громадного бурого волка, выкусывающего из шерсти мелкие веточки и набившийся мусор. При моем появлении зверь поднял голову, сверкнув золотыми глазами, приветственно фыркнул, поведя широкой спиной, и я только кивнула в ответ, полностью сосредоточенная на оживившихся при моем появлении птицах.

— Вот так, иди сюда, красавец, — пробормотала я себе под нос, открыв клетку и протянув руку к одному из голубей. Тот совершенно безбоязненно спорхнул на мое запястье, вцепившись в кожу острыми коготками, склонил набок голову, рассматривая меня словно бы с интересом, а после тихо закурлыкал, деловито зарывшись клювом в перышки. Легко почесав изогнутую шейку пальцем, я сноровисто прикрепила свиток к специальным креплениям, убедилась, что он не упадет, а после усадила птицу на жердочку, отойдя на шаг, когда голубь на пробу распахнул широкие крылья. — Давай, лети к Ингварру. Он наверняка ждет этого письма.

Явно равнодушное к моим словам животное встопорщило белые перья, переступило с лапки на лапку, привыкая к дополнительному весу, а после стрелой взмыло в воздух. Яркие лучи закатного солнца ослепили, помешав проследить за полетом голубя, я приложила ладонь ко лбу, чтобы защититься от света, и тут же вздрогнула, когда совсем рядом послышался негромкий голос:

— Думаю, куда больше Ингварр ждет возращения своей королевы, чем письма от нее.