Л 5 (СИ) - Малыгин Владимир - Страница 24

А ведь придётся эти деньги отдавать на нужды восставших. И я махнул рукой напарнику, привлекая его внимание и приглашая тем самым лезть на пассажирское место. Устроится как-нибудь на мешках.

Дальше всё просто. Прорулили до торца поля, как раз до сторожки, там развернулись на одной ноге, разбежались и взлетели. Дальше так и пошли вдоль реки с набором высоты, проскочили над портом и потянули над проливом. Через пять минут набрали высоту чуть больше четырёх тысяч футов по прибору. Здесь же все приборы в своей системе отградуированы. Хорошо хоть помню, что один метр приблизительно к трём футам идёт. Ну, чуть больше чем к трём, но это уже мелочи. Зато теперь можно и на обратный курс разворачиваться. Как раз перед разворотом внизу кораблик обнаружил. Наверняка тот самый, который завтра будет по восставшим из пушки стрелять. Дымит чёрным дымом из трубы, коптит гарью чистое голубое небо, пакостить торопится. Часика через четыре как раз к зданию таможни и подойдёт. А у меня ни пулемёта на борту, ни бомбочек каких-либо, да ничего нет, к огромному моему сожалению.

До берега немного не долетаем и режем курс чуть к западу от города, идём над железной дорогой. Но на железке пока никакого движения, ни одного военного состава не вижу. Получается, всё подкрепление к королевским войскам только завтра прибудет… Так что у меня есть немного времени на подготовку.

А от мелькнувшей мысли взять курс на Корнуолл я отмахнулся. Не сейчас…

Петроград

В большой гостиной Остроумовых собралась почти вся семья. Впрочем, семья не такая уж и большая, присутствовали всего-то старшая из дочерей и родители. Младшую решили не привлекать к серьёзному разговору.

А разговор шёл весьма непростой, решалась дальнейшая судьба дочери.

— Лизонька, ты пойми, мы же тебе только добра желаем! Ну сколько можно себя мучить? Ты на себя в зеркало посмотри. От моей дочери лишь бледная тень осталась. Пора бы уже смириться с этой потерей. Поверь, мы разделяем с тобой эту горечь, а время лечит. Сколько можно себе сердце рвать? Оно же не железное. И если раньше ещё оставалась хоть какая-то надежда, то появившиеся в городе последние слухи эту надежду полностью убили.

— И что же это за слухи? — слабым голосом произнесла Лиза.

— В городе появились беженцы из Кёнигсберга. Так вот, они уверяют, что из Дании их вывез твой Серёжа.

— Вот! Я же говорила, что с ним всё хорошо! — Лиза выпрямилась на стуле, глаза сверкнули, щёки окрасились лихорадочным румянцем.

— Погоди, выслушай до конца. Так вот, вместе с этими беженцами в город вернулся и экипаж Сергея. Весь экипаж, кроме него самого… — Остроумов-отец внимательно посмотрел на дочь. Посмотрел и отвёл в сторону глаза, стараясь скрыть блеснувшую в них влагу.

— Вернулся! Значит, всё хорошо? — вскинулась Лиза и тут же до неё дошёл смысл заключительных слов отца. И девушка насторожилась. — А-а… Почему без него? А Серёжа?

Отец только руками развёл и тяжко вздохнул. И посмотрел на супругу, словно этим взглядом попросил у неё помощи.

— Милая моя, ты только постарайся выслушать нас спокойно, — мягким голосом вступила в разговор мать.

— Я спокойна, как никогда, — отрезала Лиза. — Что я ещё не знаю?

— С их слов… Только это между нами… Говорят, что твой Грачёв перелетел к германцам вместе со своим самолётом! — выпалила одним духом мать. И не сумела сдержать торжества, добавила в конце довольно. — Я всегда говорила, что он тебе не пара! И он мне с самого начала не нравился!

— Мама! Прекрати!

— А что прекрати? Это ведь правда! И об этом вся столица судачит. Как же, герой войны и вдруг переметнулся на сторону врага! Если ты мне не веришь, то отца спроси. Уж он-то точно от тебя правду скрывать не станет!

— Папа, это… правда? — девушка подняла полные боли глаза на отца.

— Пока это точно не доказано, но…

— Продолжай, прошу тебя! — надавила голосом Лиза.

— Но все свидетели говорят одно и то же. Грачёв отпустил экипаж на отдых, словно избавился тем самым от свидетелей, сел в самолёт с какими-то своими знакомыми и улетел. Ходят негласные слухи, что самолёт видели на одном из аэродромов Германии… — Остроумов-старший с болью глядел на дочь.

— Значит, это всё-таки правда… — по щекам девушки потекли слезинки, капнули на платье. — А как же я? А обо мне он подумал?

— А зачем ему о тебе думать? — заторопилась мать. — Он всегда себе на уме был, всё в каких-то облаках витал. Лиза, послушай. Если бы он тебя любил, разве оставил бы одну? Разве бы позволил тебе страдать и мучиться? Да он одной твоей слезинки не стоит!

Родительница обняла дочь, прижала к груди, вытащила из рукава платочек и промокнула дочери глаза.

— Доченька, да ты себе пару гораздо лучше найдёшь! От молодых людей ведь отбоя нет. Возьми хотя бы Алексея. Он давно от тебя без ума. И из хорошей семьи. Дворянин. А ты на него последнее время совершенно внимания не обращаешь. И совершенно зря! Такая отличная пара. Вы бы с ним так хорошо смотрелись вместе…

— Мама, позволь, я к себе пойду. Мне… Подумать нужно… — девушка отстранилась от материнской груди, взяла из рук матери платочек, промокнула глаза и выпрямилась. — Папа, а зачем он к германцам перелетел?

— Не знаю, — Сергей Васильевич нахмурился, замялся, словно раздумывал, говорить или нет.

Дочь чётко уловила эту заминку:

— Папа?

— Не хочу делать преждевременные выводы, это не моё дело, но со слов кое-кого из того же экипажа, незадолго до этого перелёта полковника видели входящим в банк Копенгагена…

— И-и? И что это значит? Подумаешь, банк? — не сообразила сразу Лиза.

— Доченька, даже у твоего отца нет счёта за границей… А тут простой полковник. Неспроста это всё, вот увидите, — и матушка замолчала с весьма многозначительным видом, предоставляя мужу и дочери самим догадаться о несказанном.

— Мама! Серёжа не такой! Он бы никогда себе не позволил ничего предосудительного! Мало ли по каким делам он в этот проклятый банк заходил! Папа, хоть ты скажи?! Папа?

И Остроумов-старший просто склонил голову, опуская глаза и впервые в жизни не зная, что ответить на вопрос дочери…

Дублин

Прошли над городом, посмотрели сверху на замок, на тот самый колледж, который вчера наши так и не смогли взять, и левым разворотом ушли за речку. Снизились над дорогой, распугали повстанцев в стороны, развернулись над домами и сразу же сели прямо у почтамта.

Пока остановились, пока выключили мотор, набежавшие со всех сторон волонтёры чуть было не выдернули из кабины нас обоих. Хорошо хоть моего напарника сразу же узнали, иначе точно быть беде. Но, обошлось. А там и начальство подоспело. Пришлось докладывать о захваченном самолёте. Ну и сразу же, но уже потихоньку, так, чтобы никто не слышал, о деньгах в кабине и подходящем к городу со стороны пролива английском корабле…

Остаток дня и весь вечер до ночи готовили адскую горючую смесь по моему рецепту. И что самое интересное, готовили её на какой-то кондитерской фабрике. Больше нигде подходящего материала и оборудования не нашлось. Думаю, что надолго перебили сладкие кондитерские ароматы ядрёной бензиновой вонью. Наполнили несколько небольших бочек из-под повидла, привязали их через деревянные прокладки-подложки к бортам самолёта и уже после полуночи наконец-то отправились на боковую.

А ранним утром повскакивали на ноги под грохот артиллерийского салюта с реки…

И сразу же заторопились поднять машину в небо, пока ещё дорожное покрытие цело, пока корабельные артиллеристы не пристрелялись. По мощёной мостовой самолёт разбежался не в пример легко, не то что по грунту. Единственное, так переживал за привязанные по бортам бочки. А ну как развяжутся от тряски? Не развязались и не выпали из верёвочной обвязки.

Подлётного времени до цели тут всего ничего, поэтому приходится действовать очень быстро. Летим над самыми крышами, выскакиваем на мост и сразу же выкручиваю левый вираж. Выход на прямую, и вот он, корабль, прямо по курсу. Заходим с носа. Напарник мой уже в полной готовности — держит в руках оба верёвочных конца. Ручку на себя, короткая горка… Чтобы мачты не зацепить… Пора! Мах рукой, рывок за верёвки и обвязка слетает с бочек. Груз уходит вниз.