Люди, дружившие со смертью (СИ) - Марченко Андрей Михайлович "Lawrence" - Страница 33

— Лет пять…

Я не сразу понял, что они говорят о смерти Буна. Они слишком долго ходили рядом со смертью, что не боялись и своей собственной.

Самогон и солнце сделали свое дело, я задремал, забылся. Не снилось мне ничего, да и дремал я недолго. То, что я спал, осталось незамеченным для моих спутников — они продолжали что-то оживленно обсуждать. Я прислушался — говорили то ли о последнем, то ли о предпоследнем заказе Буна.

Тогда он убил дракона.

— … Прислали гонца, говорят, мол, животина благородная нехорошо ее травить, или там по подлому из баллисты шарахнуть. Надобна ордалия один на один… Хотя, думаю, тут слукавили — думали, если он меня сожрет, то издохнет от лепры… Как тебе мысль — прокаженный дракон?..

Оба засмеялись.

— Причем, говорят, пришли ко мне первому. Ну я собрал манатки и в дорогу… Запросил, к слову, немного, но потребовал себе голову дракона. На этом заспорили. Только я сказал, а что будет, если я во время боя ему черепушку распанахаю? Припугнул, значит… Ну они согласились — там еще сочинили невесть, чего, мол дракон как есть треглавый… Был бы трехглавым — так, убить, верно, полегче. Три головы — в три разные стороны тянут, а ты с четвертой ему в задницу!.. Мдя… Значит, я пошел на дракона. В первый день выпил для храбрости одну, другую, третью… Ну напился вдрызг и тут же заснул.

Бун задумался, что-то припоминая.

— Короче, убил я его. Или ее… Высотой, может полторы сажени, что длинный — это да. Особенно хвост. Огнем не пыхал, врать не буду…

— И как ты его убил?

— В лес заманил, а когда он меж деревьев заплутал — меж ребер мечом ткнул… Оно, знаешь, все говорят: мудрый, мудрый, а ума у него не больше, чем у жабы. Но устал сильно, а тут еще дождь начался, похмелье, значится… Опять же на погоду зуб разнылся. Так я завалился спать, укрывшись драконьим крылом. Туша большая, остывает медленно, но к утру закоченело, я задубел просто, простыл, потом три дня в местном замке самогоном лечился… А после столько же — от похмелья…

— И чего ты на дракона поперся? А если б сжег?

— Но не сжег же?.. Мне голова была нужна, ну и кровь я слил. Один знакомый чародей сказал, что попробует сделать лекарство от болезни. Хотя, думаю, врет…

Он рассмеялся, и в его смехе слышалась печаль.

— Да ладно тебе, Бун… — начал было успокаивать его Ади. — Медицина ушла далеко вперед…

— Угу… Медицина ушла вперед, а мы, сиры, остались… Я так думаю, мне поможет только одно лекарство. То, что за могильной плитой. Ибо всем известны целебные свойства могилы, особенно в лечении горбунов…

Солнце закатилось за лес. Долго светило из-за него, потом наступила ночь. Костер у нас уже горел. Но весь самогон мы уже выпили, а все слова были сказаны.

В костер перестали подбрасывать щепки, и мы заснули прямо там, где и сидели.

-

Первое, что я увидел, когда проснулся, была клеверинка. По ней карабкалась букашка.

Я подумал, что в этом есть что-то не то.

Закрыл глаза, подождал пока сердце сделает пять ударов… И открыл глаза снова.

Ощущение неправильности не пропало.

Я снял букашку и осмотрел ее — она была самой обыкновенной — шесть лапок, броня, усики. Я дыхнул на нее. Она обиделась, выпустила крылышки и улетела. Мне стало немного завидно.

Меж тем, в ней все было нормально. Значит, что-то не так было в клевере.

Я сорвал его.

В голове отчего-то пронеслось: если бы у цветов был бы разум, то клевер, вероятно, стал бы наимудрейшим. Почему? Я и сам этого не знал…

Не знал я, и отчего говорили, будто четырехлистный клевер приносит счастье. Я не видел такого никогда — однажды я перелопатил полпуда клевера, но так и не нашел подобного. Потом я понял — удачи мне тогда хватало. Я запросто мог обойтись и без клевера, тем паче, что подков у меня было предостаточно — четыре на каждой ноге коня…

Но у сорванного клевера одна клеверинка была в два листа. Я осмотрел кустик повнимательней — третий лепесток не был сорван. Он не вырос изначально.

Что он мне предвещал? Неудачу? Смерть? Чью?

Кстати, о смерти…

— А где Бун? — спросил я.

— Он ушел… Если тебе от этого приятно — велел кланяться господину Кано.

— Отчего он ушел? Чтоб нас не заразить?

— Не говори глупостей. Это мы ему мешаем.

— Мешаем? Каким образом?

— Ну да. Видишь ли: два конных — обычное дело. Прокаженный же новость, что забывается через три дня. Меж тем, если нас троих будут видеть достаточно часто, то по провинции поползут слухи. Мне-то все равно — а вот Бун известности не ищет. Ему, напротив, нравится, что у прокаженных нет лица.

Я бросил клеверинку на землю и огляделся по сторонам.

Хотелось пить — я протянулся за водой, отставленной с вечера.

Ночью в чашку упал желтый лист и окрасил воду в свой цвет.

Понюхал воду — она была без запаха. Тогда я пригубил на глоток, покатав его во рту. Вкус был горьким как у остывшего отвара, но можно было пить.

Откинувшись спиной на дерево, сидел Ади и соломинкой ковырялся в зубах.

Я попытался вспомнить, что мне снилось — лучше бы это не удалось. Мне приснился прокаженный дракон. К чему бы это? Я выплюнул воду на землю:

— Что-то не так? — спросил Ади.

— Ты веришь во сны?

— В сонники не верю, а вот во сны — да…

Час от часу не легче.

Он протянул мне кусок колбасы и хлеба, я отказался. Затем Ади показал на бутылку самогона — я тоже покачал головой.

— Ну раз есть не хочешь, может и в дорогу?

Пока седлали коней, я осмотрелся по сторонам — погас не только наш костер. У селян костры тоже изошли дымом и полымем, и теперь только от одного подымалась в небо тонкая струйка. Стража тоже была невелика — лишь пару человек.

Под нашим деревом было не то, чтоб чисто — мы здорово намусорили, оставив, вытоптали траву. Впрочем, значения это не имело — наверняка после нашего отъезда сюда нанесут дров и выжгут все к чертям до полного остекленения земли.

Я запрыгнул в седло, Ади уже был на коне.

— Ну фто? — сказал он, дожевывая колбасу. — Поефали дальфе?…

— Поехали… Ади, скажи, но только чесно, ты хоть руки помыл после Буна?

— Как гофорил наф обфий друх Эрфаль: «Неа». А зафем?

-

— Тяжела, понимаешь, дорога к храму! Путь тернист и опасен — чтоб идти по нему надобно сердце храброе, дух твердый, да сталь каленую.

Ади безусловно кривлялся — дорога была не лучшей, но вполне терпимой.

Конечно же, она была несравнима с торговым трактом, на который мы ступили утром. Но ближе к полудню перед нами показался обелиск — солидный каменный, поросший мхом, побитый временем, морозами. Надпись на нем призывала путника преклонить если не колени, то на колено и помолиться. Так же сообщалось, что в восьми милях от тракта расположен монастырь братьев Ордена Пламенеющего меча.

Ади остановился у обелиска, недолго подумал и пустил коня на проселок. Дорога шла полями.

Здесь недавно прошел дождь. Вода собралась в колеях, и дорогой проехать было трудно, поэтому мы ехали по примятой придорожной траве.

— Твои друзья? — спросил я у Ади.

Все было понятно и так. Я мог бы не задавать этот вопрос, а Ади мог бы и не отвечать, но и ему, похоже не нравилась тишина:

— Ага. Друзья. Я тут часто отдыхал или отлеживался. А ты с ними не сталкивался?

— Именно с этим братством — нет. Слышал, но не сталкивался.

Как следовало из названия, монастырь принадлежал боевому ордену. Я не раз пересекался с монашескими войсками, дрался и с ними, и против них… Но мы никогда особо не дружили: я считал, что война — дело светское.

Меж тем, структура орденов позволяла создавать государство в государствах — одно во многих. Монастыри были экстерриториальными, налоги платили небольшие, если платили вовсе.

— Вот уж не думал, что ты верующий…

— Представь, я тоже во что-то верю… Но не до такой степени, чтоб поститься, молиться и бить поклоны. Я здесь бывал как светский гость — здесь тишина, мир… Иногда полезно отдохнуть от грехов мира…