Над пропастью юности (СИ) - "Paper Doll" - Страница 57

— Всё ты понимаешь, — Рейчел поднялась с места и медленно лавировала обратно в свою комнату. Разжав ладони, Фрея даже не заметила, как на внутренней стороне вместе с полумесяцами тисненных ногтей на них остался и кровавый след от сжатого комочка ваты, что выпал из рассеянных рук. Она последовала за Рейчел в её комнату, полную того же беспорядка, что творился в голове.

— Разве дело может быть только в этом? — спросила, чувствуя новый прилив жара к щекам. Почему-то ощущение того, что речь шла именно о ней, было таким сильным, что Фрея и представить не могла, что Рейчел могла иметь в виду кого-то другого, ей прежде незнакомого. И она испытывала вину за то, чего наверняка не знала, но самым ужасным было то, что сердце Фреи предательски откликнулось на выдуманное предположение. — Разве он тебе что-то говорил об этом?

— В таком он никогда и ни за что не признался бы, за что его едва можно винить, — Рейчел грустно засмеялась, выискивая в платяном шкафу платье, которое намеревалась надеть. — Я узнала об этом ненароком, и это разбило мне сердце. Парни только и способны на то, чтобы разбивать наши нежные сердца, — последние слова она почти что пропела.

— Так ты знаешь, о ком идет речь? — спросила Фрея, заламывая руки за спиной от волнения.

— Да, как и ты, — Рейчел вытащила из шкафа дурацкое платье и посмотрела на Фрею с загадочной полуулыбкой на розовых губах. — Впрочем, я не хочу этого обсуждать. Это разбивает мне сердце. Парни остаются парнями, но мы должны держаться вместе до самого конца, — она подошла к Фрее, чтобы положить на её плечо руку и сжать дважды. Полупрозрачные намеки были всё более явственны, но всё же уверенности в действительности предположения было мало.

— Ладно, — только и смогла выдавить из себя Фрея, растянув губы в неуверенной улыбке. — Надеюсь, всё будет хорошо.

— Надеюсь, скоро я смогу влюбиться снова. Порой это проще, чем кажется, — Рейчел снова весело хохотнула. — А прежде не хочешь спуститься позавтракать вместе? Затем мы могли бы прогуляться. Ты всегда предпочитаешь для этого занятия Алиссу, но в этот раз у тебя нет выбора.

Фрея могла бы возразить, что это Рейчел предпочитала их с Алиссой компанию другим своим подругам, но не стала этого делать. Она оставалась в оцепенении, поэтому даже когда случайно обнаружила на столике Рейчел вскрытый конверт, подписанный именем Марты Каннингем, то не вспомнила о том, что была с ней на самом деле знакома.

Мистер Кромфорд заявился в город не для того, чтобы просто повидаться с сыном, за которым успел соскучиться спустя несколько месяцев проведенных порознь в ссоре, но для того, чтобы выразить Джеймсу своё одобрение. Осведомленный в положении дел, отец был рад, что Джеймс сумел взяться за голову и начать последний учебный год с большей решимостью и усердием, чем были впустую истрачены предыдущие два. Он хвалил парня, от чего тому становилось тошно и неприятно. Отец добился того, чего намеревался, но в то же время и сам Джеймс не многое потерял.

Невзирая на те скромные хвальбы, которыми мистер Кромфорд не обделил сына, потешаясь его успехами в учебе, на большие привилегии Джеймсу не стоило надеяться. Банковский счет продолжал быть закрытым, отец не оставил ни единого фунта, но к удивлению самого парня, его это нисколько не задело и не покоробило. Напротив он даже подумал о том, что если бы отец вернул всё, как было, он смог бы от этого отказаться. Потешать эго отца собственной слабостью Джеймс не был намерен, а потому и словом не обмолвился о собственном затруднительном положении.

Оба изрядно напились, но стойкий к алкоголю Джеймс не стал рассказывать мистеру Кромфорду ни о своей работе, ни о длинном списке долгов, ни о друзьях, ни о девушках. Он никогда не был близок с отцом и сближаться с ним уже не был намерен, считая это лишним. Они были во многом схожими, но отрицание этого Джеймсом отталкивало его от родителя. Мистер Кромфорд без особой охоты хотел делиться с сыном положением собственных дел, а потому их разговор касался общих тем, обсуждения чего-то далекого, вовсе не связанного с ними напрямую.

Единственное, о чем Джеймс спросил у отца, это о Марте, а именно об их помолвке, обусловленной за закрытой дверью между родителей. Он был решителен в намерении не жениться на девушке, которую знал с самого детства и любил не более чем сестру, но которая, очевидно, предалась самоубеждению, что её любовь к нему была другого рода. Иллюзия и самообман — вот с чего была сделана её любовь. Или в этом напрасно убеждал себя сам Джеймс.

— Для меня не так важно женишься ты на Марте или ком-то другом. Для меня важно, чтобы ты остепенился, об остальном болтай с матерью. Это было её решение свести вас вместе, — только и ответил отец, поставив на этом деле точку.

Они спустились в бар. Оба пьяные, они ещё и немного прикурили. Невзирая на долги, Джеймса были рады видеть в этом грязном месте, вот только сам он уже не получал прежнего удовольствия от пребывания там. Когда отец занял место за карточным игральным столом, Джеймс уединился в темном углу с девушкой.

Они разошлись, когда было далеко за полночь. С отцом попрощался бегло, без лишних сантиментов. Не просил передать чего-либо матери, не давал обещания в дальнейшем писать. Отец в свою очередь не дал сыну напутственного слова, восхвалительной речи, не просил не беспокоить мать или написать брату хоть пару-тройку слов. Пожал его плечо, грустно улыбнулся и выдал вдруг пьяное — «И всё же чем-то она похожа на мать».

Следующие несколько дней Джеймс решил прогуливать занятия, будто бы отцу назло. Это было глупо и совершенно не имело смысла, но его похвалы более расстроили парня, нежели придали вдохновения продолжать в том же духе. Мистер Кромфорд был доволен, поскольку его дурацкая затея избавить сына в одночасье денег взяла вверх и заставила того суетиться. В конце концов, Джеймсу пришлось принять объявленные отцом правила, одна мысль о чем сильно угнетала.

Он шатался по городу без дела, что выдавалось не таким уж веселым занятием, когда карманы были пусты. Денежной платы мистера Клаффина вполне хватало на мелкие расходы, вроде еды, но на большее Джеймсу не стоило рассчитывать. Казалось, он успел забыть, каково это было сорить деньгами, терять счет дням в пьяном забвении, чувствовать приятное жжение глаз от разъедающего дыма чего-то более крепкого, чем сигареты. Посиделки до утра, веселая игра на фортепиано и пляшущие вокруг девушки, поднимающие юбки выше, чем следовало. Вместо тонких намеков — грубые поцелуи, вместо путающей недосказанности — молчаливое согласие и запретная близость.

В то же время Джеймс не испытывал большой необходимости в мнимых развлечениях. Даже мысли о них не приносили прежнего удовольствия. Оказавшись в баре вместе с отцом, Джеймс больше не чувствовал собственной причастности к этим людям, компания которых теперь ему была чужда. Он выпил, покурил, уединился с девушкой, но этого оказалось недостаточно. Это было вовсе не то, чего ему хотелось. Чего хотелось на самом деле, парень не стал себя спрашивать, предвещая разочарование от исходящего ответа.

Был последний день, прежде чем Джеймс решил вернуться к занятиям, осознавая всю важность их пропуска. Денег, как и заступничества, после приезда отца не прибавилось. Его жизнь по-прежнему зависела исключительно от него самого, с чем приходилось без особой охоты мириться.

Джеймс сидел в пабе, где была обусловлена встреча со Спенсером и Дунканом. Мистер Клаффин отпустил его намного раньше, поскольку вдохновение подводило, чего никто не мог изменить. Мужчина был сдержано раздражительным, и Джеймс не знал, в чем было дело. Его работой оставалась печать под диктовку и никакого вмешательства, с чем он справлялся, как нельзя лучше. Джеймс считал неуместным спрашивать, в чем было дело, а потому просто следовал всему, что ему говорили.

Он заказал бокал холодного пива и жареный картофель, но за время ожидания так и не притронулся к ним. По дороге в паб Джеймс встретил Джереми Мерелла, который был изрядно подвыпившим, да и к тому же обкуренным. Запах травы резал ноздри. Под воздействием смеси веществ он много болтал, но едва ли внятно, вынуждая Джеймса всякий раз улыбаться всему, что говорил. Глядя в упор на Джереми, Джеймс с грустью подумал о том, что тот был частью того общества, с которым он когда-то хотел себя связать и, в конце концов, так и сделал. Он уподоблялся этим людям, восхищался ими, но теперь наблюдая за ними со стороны, видел всё совершенно иначе. Джеймс хотел оставаться верным смыслу поиска удовольствия, но искать его теперь был намерен в другом месте.