Над пропастью юности (СИ) - "Paper Doll" - Страница 22

— Сеньорита, возмте со стла чистй лист бумги и крндаш, — сходу начал мужчина. Он даже не посмотрел в сторону девушки, будто её присутствие его вовсе не побеспокоило. Изучал заинтересованно вид за окном и дышал сигаретным дымом. — И набрсайте мой портрет.

Фрея послушно сделала то, что он просил. Подошла к столу, взяла белоснежный лист, хрустящий от своей белизны, и самый остро наточенный карандаш, среди всех тех, что там были. Села на диван, подпирающий стену, не обнаружив более удобного места.

Ей сложно было рисовать, когда Инканти стоял вполоборота, и тень падала на часть лица, но не стала возражать. Не потому, что побоялась, но посчитала это лишним. Из того, что ей пришлось услышать о нем, подобное поведение не вызывало удивления, но волнение всё ещё кололо кончики пальцев.

Шуршание карандаша, оставляющего свой след на бумаге, заполняло пустоту комнаты. Ладонь, сжимающая инструмент, вспотела, но держала его крепко, не позволяя выскользнуть и оставить хоть единую лишнюю линию, что могла в одночасье разрушить всё. Единственным отвлекающим звуком были чужие голоса, доносящиеся из открытого окна, которое скоро было прихлопнуто, сразу после того, как через него полетел окурок.

Мужчина сел на край стола, наблюдая за тем, как Фрея работала. Она уже успела начертить линию челюсти, силуэт крючковатого носа и полных губ, как прицел сбился.

— Продлжайте, — мужчина улыбнулся, глядя Фрее в глаза, когда та неуверенно улыбнулась в ответ. Поверх уже нарисованного профиля, она начала рисовать его лицо, таким, каким оно было теперь. Голова чуть опущена, вместе с глазами. И это заняло всего несколько точных движений, чтобы с нескольких штрихов сотворить подобие человека, сидящего напротив. Затем он вовсе отвернул от неё голову в другую сторону и, подавляя смех, произнес: Продлжайте.

Фрея будто сама не понимала, что делала. Поверх двух других зарисовок начала делать третью. И когда закончила, то посмотрела на своё творение с ужасом. Хаос и сумятица, под которыми был похоронен её талант. Все черты смыты, нечетки, и всё будто не имело смысла.

— Движние, — только и произнес Инканти, выдернув из её ладоней лист с собственным портретом, которым Фрея судя по поникшему выражению лица была недовольна. Тем не менее, он продолжал улыбаться, рассматривая проделанную работу. — Смтение. Неувернсть. Мятеж, — последнее слово произнес настолько четко, что оно будто прогремело в воздухе.

— Я вижу в этом лишь беспорядок, — разочаровано произнесла Фрея, выпрямив резко спину, будто внезапно вспомнила об этом.

— И рзве не в этм крсота?

Она наклонила голову, посмотрев на неудавшейся портрет ещё раз. Нечеткие линии ко всему остальному ужасу оказались затерты ребром ладони, на котором остался графитовый след. Лица не было видно, но Инканти был прав. Фрея запечатлела движение и если присмотреться, то в нем заметна была некая тревожность. Это не просто три поворота головы, это спектр эмоций, пульсирующий в крови, которому она не могла сопротивляться.

— Это то, что я хчу от вс плучить к концу учебного семестра, — Инканти отложил рисунок на стол, прихлопнув его ладонью. — Мжте дать собствнное опрделние тому, что в кнечном счте получться, но это должно быть оно — двжение.

Фрея умолкла, собирая в голове мозаику его не весьма внятной речи. Нахмурилась, кивая всё время головой, вторя каждому слову, что до неё доходило с неким опозданием. Ещё бы мужчина чуть медленнее говорил, не говоря уже о четкости, найти с ним общий язык было бы в разы проще.

— Это моё семестровое задание? — переспросила Фрея, чувствуя себя слишком уж глупо.

— Мжно и так скзать, — Инканти улыбнулся. — Но по ходу я бду давть и другие задния, — он предложил Фрее сигарету, но она отказалась. Затем обошел свой стол и достал из-под него бутылку бурбона и два стакана. Вспомнив наставление Джеймса, Фрея не побоялась и в этот раз отказаться. Инканти хмыкнул, но не стал настаивать.

— Вы ничего не сказали о картине, которую я представила перед экзаменационной комиссией, — задумчиво произнесла девушка, оглядывая всё вокруг. Оббитые деревянными панелями стены приятного каштанового оттенка, создающего в комнате затенённость, отдающую в эти жаркие дни прохладной тенью. Здесь было всего два книжных шкафа, доверху заполненных книгами, хоть Фрея ожидала, что ими будут заполнены стены, будто надеялась оказаться в библиотеке, а не кабинете профессора искусствоведенья. Вместо них здесь было очень много картин, которые подпирали стены, штабелями раскинувшись на полу. Фрея не подозревала, но среди них была и та, что она представила перед экзаменационной комиссией. Пустые мольберты, растения, листья которых были покрыты тонким слоем пыли, и незажжённые свечи.

Профессор вернулся на прежнее место. Сел на краешек стола, принявшись медленно распивать напиток.

Это был потрет её матери. Всё бы ничего, но много претензий возникло из-за того, что она изобразила женщину с короной на голове, вылитой из золота. Она росла из её черепа, совсем как рога у животных. Кроме того по лицу струились золотые слезы, что было «совсем уж перебором», как высказался один из преподавателей. Подобная фривольность и абстрактность впечатлила далеко не каждого, что её немного покоробило.

— Потму что она лишла мня дара речи, — и он начал вдруг во всех красках описывать свой восторг, предавая Фрею волнению. Щеки раскраснелись, улыбка расцвела, но в глазах всё ещё читалась неуверенность в том, не перехваливал ли он её. Инканти был образованным человеком, профессором, её наставником, но в то же время заставлял Фрею чувствовать важной и себя. — Только не потряйте себя срди этих похвл.

Фрея вовсе расслабилась, откинувшись на спинке дивана, когда присоединилась к обсуждению не только обсуждению собственного творения, но и своего виденья искусства в целом. Она потеряла счет времени, волнение испарилось в приятном разговоре.

— Мне пжалуй уже пора идти. Взьмите на послдок, — он взял со стола глубокую тарелку со сладостями, предложив их Фрее. — Засахренные лимны.

Она из вежливости взяла один ломтик, хоть и не была большой любительницей лимонов. Следом за этим протянул девушке и сложенную вдвое записку, преждевременно предупредив о том, чтобы она никому её не показывала и ни с кем не обсуждала содержимого.

Фрея развернула её по пути домой. Всё тем же неразборчивым почерком там было написано:

«Теперь вы одна из нас, сеньорита О’Конелл. Каждого месяца 13-о числа я устраиваю в своем доме встречи, которые большая часть молодых людей считает приятными. Приходите со свежими мыслями и светлой головой в 19.00 (можно с некоторым опозданием). И не забывайте об излюбленных сладостях».

И хоть она не собиралась ни с кем этого обсуждать, при следующей же внезапной встрече Джеймс напрямую спросил:

— Получила приглашение от Инканти? — а затем протянул ей такую же записку, сложенную вдвое, где значилось его имя. — Я бы не советовал пропускать.

Когда Фрея пыталась расспросить у него об этом немного больше, парень лишь пожал плечами.

— Прости, я должен держаться от тебя на расстоянии, — произнес иронично, вынудив Фрею лишь закатить глаза в то самое время, пока подавляла улыбку, что вовсе не должна была появляться на лице.

В последнем письме к Оливеру Фрея во всех красках описала своё первое знакомство с Инканти и сама не заметила, как упомянула между витиеватых строк Джеймса. Невзирая на привычку перечитывать написанное, она не обратила на это внимания, пропустила мимо себя, но осознание совершенной ошибки было запоздалым. В ответном письме Оливер написал, что ей стоило держаться от Джеймса подальше, и выражал чрезмерную обеспокоенность тем, каким было отношение подруги к брату, от которого «нельзя ждать чего-то хорошего». Фрея искренне недоумевала, как могла просчитаться и не заметить, как имя парня влилось в строки, будто там ему и было место, невзирая на то, что прежде уже соврала Оливеру о том, что не только не заговаривала с Джеймсом, но и вовсе с ним ещё не пересекалась.