Над пропастью юности (СИ) - "Paper Doll" - Страница 113

— Ты действительно будешь терзать себя из-за этого ублюдка? Поднимайся с чёртовой постели и пошли дальше покупать чёртовы украшения и подарки, отсылать чёртовы открытки, пить чёртово вино и веселиться. Я могу сыграть на фортепиано, если тебе того захочеться. Могу пригласить к тебе Оливера, если от этого станет легче. Могу…

— Можешь, просто уйти? — ему показалось, что она всхлипнула. Похоже, так и было, покуда девушка спрятала лицо в подушку, тонкие плечи начали трястись.

— Не могу.

— Почему? — Фрея резко села в постели и наконец-то посмотрела на него. Она растерла глаза, из-за чего вокруг них образовались красные круги, кожа блестела от слез, волосы беспорядочно спутались. — Я не хочу видеть тебя, Джеймс, — он хотел возразить, но Фрея не позволила это сделать. — Ты последний человек, которого я сейчас бы хотела видеть! Оставь меня в покое!

Чтобы успокоить накаленные до предела нервы, Джеймсу нужно было выпить, а Фрее — порисовать. Произошедшее выбило обоих из колеи.

Возвращение Джона было несвоевременным, да и вряд ли могло бы быть в любое время. Отосланная ревнивой девушкой телеграмма стала для Фреи отдушиной, отпускным билетом, свежим глотком свободы. Преисполненная воодушевляющей решительности она поставила точку в их отношениях без намерения возвращаться к ним хотя бы мысленно, как Джон пришел и разворошил чувство вины, захороненное в крепкой уверенности, что больше им не придеться встретиться. Разве что случайно однажды, когда оба будут счастливы с теми, кого выбрали взамен друг другу. Но разрушив водночасье все ожидания, Джон как будто выбрался из самого худшего её кошмара, бросив в лицо уколы обвинений и грязных ругательств, вывернувшие наизнанку хрупкую душу Фреи, которая не могла теперь найти покоя.

Она знала, что погарячилась, когда накричала на Джеймса, который не был виноват в её подавленности. Парень напротив был достаточно учтив и заботлив, что шло вразнобой с тем, что наговорил о нем Джон. Ещё год назад Фрея и сама без зазрений совести не боялась бы высказать Джеймсу то самое в лицо, но теперь чувствовала себя виноватой ещё и за то, что необосновано сорвалась на нем, выплеснув всю злость, отвращение и раздражение, что испытывала по отношению к себе.

Поддаваясь остроте эмоций и чувств крайне редко, Фрея совершенно не умела ими управлять. Она была сдержанной, но в то же время достаточно прямолинейной, когда это было уместно. Когда её худший страх быть опозоренной, обвиненной и осужденной, да и к тому же в собственной доме перед глазами друзей и прислуги вышел из шкафа, Фрея не смогла справиться ни с ним, ни с собой. Он душил её, разрывал изнутри, топил в убеждении, что она заслуживала каждого занесенного чернилом под кожу слова.

Сердце упало в пятки, когда Джеймс молча вышел из комнаты и громко хлопнул за собой дверью, отчего, казалось, содрогнулись стены. Фрея перестала плакать и даже ненадолго задержала дыхание, прислушиваясь к торопливым шагам на лестнице. И только когда их эхо было прервано отголосом знакомых голосов из гостиной, она упала обратно на мягкую подушку, закрыла глаза и больно впилась ногтями в кожу на шее, сжимая её от злости, будто пыталась удушить саму себя.

Она продолжала лежать, зажмурив глаза настолько крепко, что в темноте начали вырисовываться цветные круги. В голове была ужасная суматоха, все мысли спутались в один большой ком, что бил болью по вискам. Ей хотелось разрыдаться, но это не представлялось возможным сделать. Она не могла подчинить себе даже слезы. Фрея закрыла лицо ладонями и начала с силой вдавливать пальцы в фарфоровою кожу, оставляя на ней красные следы. В едва зажившем от перелома носу почувствовала боль, заставившая её перестать совершать это безумие. Фрея опустила руки на живот, открыла глаза, перед которыми сперва замигали ослепительные блики, пока взгляд не сфокусировался на повисшей посреди комнаты большой люстре.

Действительнось напоминала кошмарный сон. Благо тому, что отца не было дома, хотя она не могла быть уверенной, что Дункан не расскажет ему обо всем. А если по всему городу Лесли разнесет слухи? За несколько минут Фрея предвидела смерть собственной репутации и чести, что нагоняло ещё больше злости и ненависти к себе. Сомнения и страхи медленно разрушали девушку изнутри, питаясь её неуверенностью.

Дверь скрипнула, подавая условный знак, что она снова была не одна. Сердце пропустило несколько ударов, когда Фрея почти была уверена в том, что это был Джеймс, который сходу начал бы давить на неё, уверенный в том, что поддержка выглядит именно так. И она громко вздохнула, намерена объявить перемирие, но когда приподнялась в постели, то заметила рядом с собой лишь Алиссу.

— Он ушел. Вылетел из дому, как ужаленный, — матрас прогнулся под весом девушки. Она села рядом, обернувшись к панорамному окну, вид за которым всё ещё оставался уютным. Фрея откинула в сторону одеяло, перекинула ноги и только успела нагнуться чуть вперед, чтобы подняться, как Алисса придержала её за руку. — Дункан ушел с ним. Ничего плохого не должно случиться.

— Худшее уже успело произойти, — Фрея вздохнула. Плечи опустились вниз, руки оказались сложенными впереди, глаза утопали в сверкающей белизне за окном.

— Поверь мне, это ещё не самое худшее, — Алисса покачала головой, когда Фрея сжала губы в тонкую полоску, испытывая вину за излишний драматизм.

— Прости, — произнесла, когда вспомнила историю подруги, что была ошеломляюще трагической. Для Фреи смерть матери не оказалась большим потрясением или утратой — констатация факта, не сумевшего её поразить. Она не была так близка с женщиной, чтобы проникнуться искреннем сожалением, оказавшимся для неё чуждым. Для Алиссы то же самое событие в жизни значило намного больше. Отчасти Фрея даже завидовала ей. По крайней мере, ей было что хорошего вспомнить о матери. Останься Ванесса О’Конелл в живых, дочь по-прежнему была бы ей безразлична.

Они продолжали сидеть молча, утопая в удушающей тишине. Присутствие подруги странно успокаивало, хоть та даже не пыталась убедить в бессмысленности испытываемых переживаний или доказать отсутствие в словах Джона правды. Впрочем Фрея и сама мысленно пришла к внезапному осознанию того, что в парне говорила задетая гордость. Её вины, в сущности, ни в чем не было, да и к тому же что-либо изменить уже было нельзя. Всё было пустым и неважным, пока не было вопросом жизни и смерти. Уверенности в том, что всё будет в порядке, никогда не было и вряд ли будет, но для этого была надежда. И, наверное, это единственное непостоянство, что можно было назвать утешительным.

— Даже не спросишь ничего о произодшем? — осторожно спросила Фрея, когда помалу начала испытывать облегчение. Стало свободнее дышать, взгляд не был затуманен, головная боль начала отступать. Она перестала так остро ощущать тревожность, парализовавшую рассудок, комок посреди горла развязался. Душа трепетала, избавленная груза злости, неуверенности и вины.

— Это меня не касаеться, — Алисса хмыкнула, пожав плечами.

— И ты даже не осуждаешь меня? — спросила с неуверенностью.

— За что? — девушка нахмурилась, обратив к подруге озадаченный взгляд. Фрея снова почувствовала в груди нарастающее волнение, что вот-вот должно было разорвать её изнутри, если она осмелиться произнести это вслух.

— У нас был секс. Мы сделали это, — Фрея зажмурила от испуга глаза, но ожидаемого взрыва не последовало. Ко рту подкатывала тошнота, предупредить которую могла только Алисса, от которой ожидалось что угодно, кроме молчания. — Я и Джеймс…

— И каково это было? — Алисса обернулась к подруге, удобнее устроившись на месте, и ожидала подробностей. Сухих губ коснулась улыбка, глаза игриво заблестели. Фрея посмотрела на подругу с неуверенностью, что сменилась расстерянностью. Бомба внутри неё не взорветься, тошнота не выйдет наружу. — Тебе понравилось?

— Это было странно, — было сложно определить, приятно ли ей было чувствовать Джеймса сквозь пульсирующую внизу живота боль, что теперь немного поутихла, заставив о себе забыть. — Первый раз, наверное, всегда так. Сложно определить, нравиться тебе или нет.