Дочери богини Воды (СИ) - Шурухина Мария - Страница 1

Мальчишки снова дрались. Глотали пыль на обочине, сцепившись, как дикие коты. Жители небольшой бедной деревушки настолько привыкли к этим дракам, что даже не пытались вмешаться. Укоризненно качали головами и проходили мимо, изредка косясь в сторону забияк.

— Ты мелкий вонючий таракан! — кричал тот, что постарше, смуглый, со смоляными волосами, в добротных, но теперь уже грязных, льняных штанах и безрукавке на голое тело.

— А ты — ворона, как есть ворона! Хватаешь то, что плохо лежит. Сказано же — моя рыбина! — верещал тот, что поменьше. У него были светлые выгоревшие волосы, которые уже слиплись от крови, текущей из раны на голове.

Смуглый держал в руке камень. Его лицо, с длинным заостренным носом было до того испачкано землей, что он и впрямь походил на вороненка, тощего и взъерошенного.

Рыбу они удили вместе. To есть, порознь, конечно. Но мелкая плотва и подлещик отменно клевали лишь в одной тихой заводи илистой речушки. Место делили. Косились друг на друга, втихую соревнуясь, кто больше поймает.

У одного начало клевать, второй с досады, что рыба не только сорвалась, но еще и червя обглодала, закинул удочку подальше. И обе лески сцепились. Из-за этого и рыбу вместе тянули. Крупная попалась. Даже не подлещик — целый лещ. За него и подрались.

— Моя она, — не унимался беловолосый. — Клевала у меня, значит моя!

— А кто тянул? Вытащил бы ты ее один, как же! — смуглый и не думал бросать камень, отстаивая свою правду. — Не подходи, вот как дам!

Беловолосый уже и слезы размазывал по лицу, отступал. В этой деревне никто не решался связываться с его противником. Смуглый был и высокий для своих одиннадцати, и сильный. И жестокий. Поговаривают, кошку как-то забил, тоже камнем. Она цыплят соседских передушила, не усмотрели. Цыплята — ценные в хозяйстве птицы. А то, что кошка была лучшей крысоловкой в хозяйстве, и грызунов этих у них отродясь не водилось, так что ему с того?

Смуглый видел, что беловолосый уже сдался. Ощущение легкой победы пьянило, захотелось крикнуть напоследок что-нибудь обидное, колкое. Он выбросил ненужный уже камень, подгреб себе рыбину и каркнул-выплюнул:

— А твоя сестра — ведьма.

Беловолосый побледнел. Он всего на год младше длинного задиры, а вон как… Ни сдачи дать, ни достойно ответить. Ведьма. Серьезное оскорбление.

Если твою сестру прилюдно обозвали ведьмой — это вызов. И не важно, что свидетелей не было. Важно, что он сам слышал. И от этого — мурашки по коже.

Беловолосый не удержался. Позорно развернулся и побежал. Дорожная пыль расплывалась перед глазами, и не видел он ни того, как смуглый выскочка довольно ухмыльнулся, ни того, как некоторое время спустя какой-то седой мужчина отвесил ему подзатыльник, вывернул руку и потащил к стоящему на особицу единственному новому дому в деревне.

А сразу за деревней начинался лес. Страшный, черный и выгоревший.

О том, почему лес сгорел, ходило много легенд. В одной из них говорилось про кузнеца, который жил здесь когда-то, на месте пожарища. Кузнец построил дом и привел в него молодую жену. Недолго прожили они в мире и согласии — жена кузнецу изменила. Как узнал он об этом — убил жену вместе с любовником. Закопал в саду и в тот же вечер запил с горя, забыв потушить на ночь горн в кузнице. Раскаленные угли вывалились на пол и дом загорелся. Вместе с ним сгорел и кузнец, а пламя переметнулось на деревья, стоящие рядом, а затем и на лес.

Согласно другой легенде, как-то раз на краю опушки ребятня играла в разбойников. Лес и так негустой — березы да осины. А мальчишки еще и молодые побеги дергали, стругали из них мечи и копья. Не понравилось подобное самоуправство Лесному духу. Обманом и хитростью завел он мальчишек в самую чащу, да там и оставил. Долго искали их всей деревней, но не нашли. Устав от поисков, кто-то в сердцах то ли зажженный факел бросил, то ли фонарь масляный обронил. Лес вспыхнул. И потушить не получилось. Весь выгорел. Вместе с мальчишками и спасателями.

А еще говорили, что виновата во всем ведьма. Стоило ей только поселиться в деревне…

Как бы то ни было, а лес с тех пор считают проклятым, заколдованным. И все потому, что новые деревья на месте пожарища так и не выросли. На редких участках кое-где пробивалась травка, лишайники, несколько кустиков папоротника. Земля, покрытая запекшейся коркой пепла, не родила больше ничего. А вокруг торчали черные обугленные пеньки и полусгоревшие стволы. Разные по высоте, они тянулись кривыми страшными лапами в небо, не падая ни от дождя, ни от ветра.

Селение, ранее носившее красивое название Иллар, означавшее на древнем языке «колокольчик», сейчас иначе как Черные пеньки и не обзывали. Возле выжженного леса рассыпалось с десяток ветхих домов, в которых обретались местные жители: старики и старушки, доживавшие свой век со времен пожарища — они-то и передавали легенды, а может, сами их и сочиняли; работящее население — мужчины и женщины, занимавшиеся, в основном, огородничеством и скотоводством; дети, которых можно было пересчитать по пальцам одной руки. Молодые пары сторонились проклятой деревни, предпочитая селиться где-нибудь в другом месте.

Поэтому новый дом, построенный здесь два лета тому назад, добротный и богатый, огороженный высоким забором с красивыми резными воротами, смотрелся величественно и одиноко.

Сегодня нужно было наколоть дров. Именно эту работу Роанна всегда откладывала на потом, хотя понимала, что без дров не растопишь печь. А значит, не испечешь хлеб, не приготовишь суп, кашу или картошку.

Колоть дрова для нее было физически тяжело. Весной ей исполнилось восемнадцать, а на вид — подросток подростком. Щуплая, бледная, с толстой льняной косой и россыпью еле заметных веснушек на лице.

Брат, конечно, всегда вызывался помочь. Но у него, такого же щуплого, как Роанна, и всего десяти лет от роду, не получалось как следует размахнуться, удерживая двумя руками тяжелый топор, и точно ударить по чурке.

Роанна жалела брата, частенько подсовывая ему работу полегче.

У нее самой от постоянной колки руки еще совсем недавно покрылись жесткими мозолями, запястья болели, ломило поясницу.

Хорошо еще дед Кенн, сосед, напилил и сложил во дворе Роанниного дома огромную поленницу березовых чурок, на целое лето хватило. Не бесплатно, разумеется. У Роанны были деньги, припрятанные совсем уж на черный день. Сейчас монеты неотвратимо таяли, а цены на дрова в этой деревне, благодаря выгоревшему лесу, оказались непомерно высокими.

Роанна положила чурку на колоду, размахнулась, ударила — спина привычно кольнула в пояснице. С проклятого топора-колуна так и норовил слететь обух, и Роанна с ужасом думала, что будет, если однажды он все-таки сорвется. Дед Кенн посоветовал замачивать топор в воде, чтобы дерево разбухало, и обух не выскальзывал из топорища. Но, наверное, именно этому топору такое средство уже не помогало.

Она успела расколоть три чурки — каждую на четыре полена, когда скрипнула покосившаяся калитка.

— Льен? Вода Пречистая! — Роанна с трудом разогнулась, отбросила топор с застрявшим в обухе деревом. — Да что же это такое! Опять?

Мальчишка аккуратно затворил за собой калитку, набросил щеколду и повернулся к Роанне. Глаз у него слегка заплыл — будет фингал, губа разбита, волосы на голове слиплись, рубашка в бурых разводах.

Отряхнув от щепок простую юбку из некрашеной ткани, Роанна подошла к Льену, взяла за плечи, заглянула в глаза.