Сыграем на любовь (СИ) - Дока Анастасия Константиновна - Страница 30

— Не смей о ней говорить плохо, — бросил Петя сначала слово, а затем салфетку, Анька всегда брала салфетки, когда они с Тохой ели в комнате. — Я её не знаю. Но и ты её совсем не знаешь. — Петя пошёл к двери.

— Ты куда? Я чипсы захватила, сушёных кальмаров, — улыбнулась вернувшаяся Анька. Она стояла в двери, не пропуская. — Давай-давай, разворачивайся. Поговоришь со своей Лилей потом. А сейчас отдых желудка и души. Я предлагаю боевичок какой-нибудь глянуть. Как ты на это смотришь?

Петя никак не смотрел. Ни на кино. Ни на Аню.

Из комнаты вылез Тоха с салфеткой у рта. Аня взглянула на него, и тяжёлый вздох вырвался из её груди. Она отошла в сторону, освобождая дорогу. Петя вышел, не обернувшись.

— Что ты ему сказал, Тош?

Он передал свои реплики.

— Дурак, — обиженно произнесла Аня и прошла мимо.

— Почему дурак, Анют? Её мы не знаем, и с богачами опасно иметь дело. А он мой друг! Лучший друг!

— Если лучший, то почему ты не пощадил его чувств? Он же влюбился!

— Я… мужик, — другого ответа у Антона не было. — Что я ещё должен был сказать? Пожалеть? Поплакать вместе с ним?

— А ты боишься слёз?

Он как-то растерялся.

— Короче, Тоша, лучше бы ты молчал и просто слушал. Ты так умеешь?

— Я хотел как лучше. Он мой друг, — упрямо пробубнил Антон.

— Друг? Тогда надо помочь! А не вгонять его в гроб!

— Я дурак? — спросил Антон, осторожно обнимая любимую девушку.

— Ещё какой… — вздохнула Аня.

Петя не часто звонил маме. Ещё реже делился с ней личным. Все прочие истории любви не стоили её внимания и нервов. Но то были прочие. В эту минуту он отчаянно нуждался в родном голосе. В совете. Он долго пялился в экран и наконец набрался смелости: начал издалека, спросил, как у родителей дела, вспомнил о любви мамы к выпечке и попросил совета. Конечно, она всё сразу поняла. Пускай голос сына звучал как обычно, пускай он отшучивался и говорил, что всё хорошо. Но вопрос о выпечке сразу всё расставил по местам. Он выдал искренние чувства.

— Ты о чём-то умалчиваешь. Всё в порядке?

— Да, просто мы с Антохой решили устроить что-то вроде вечеринки, и я пообещал, что никто не будет голодать.

— Ясно. Я дам рецепт, Петь. Но в последний раз ты вспоминал о выпечке, когда заболел папа. Помнишь?

Петя понял: прокололся. Шумно выдохнул в трубку.

— Ему делали операцию по удалению кисты. Ты тогда не показывал, как нервничаешь и всё время расспрашивал меня о выпечке. Тебя она вдруг стала резко интересовать. Когда папу выписали, мы испекли пирог с брусникой. Помнишь?

— Да.

— Ты можешь испечь его же. Рецепт я продиктую. Но у тебя точно всё в порядке? Ты не связался с плохими парнями? Не попробовал наркотики?

— Мама!

— Да, Петь, сколько бы тебе не было лет, а я всегда буду твоей мамой и буду беспокоиться. Если нужна помощь, скажи. Мы с папой сумеем помочь, — добавила со смешком, — если твоя проблема не выбор между девушками.

— Мама!

— Ты взрослый, знаю. Ты сам справишься.

— У меня никогда не было сразу нескольких девушек.

— Да. Но ты в большом городе, там жизнь другая. Да и ты меняешься. Твой папа до знакомства со мной встречался с двумя одновременно. Он тебе не рассказывал? Спроси его потом. Так что и такое бывает. Но в таком случае помочь себе можешь только ты. Петь?

— Что?

— У тебя точно нет проблем?

Какое-то время он молчал. Мама нервничала, теребила пальцами рукав кофты, и он так живо себе это представил, будто видел прямо сейчас. Когда она вздохнула, его сердце не выдержало.

— Мам…

— Да, Петь.

— Ты права. У меня проблема.

— Говори. Нам с папой приехать?

— Нет. Я… я влюбился.

— Это не проблема, Петь, это счастье.

— Да. Наверное.

— У вас что-то не так?

Снова вздох. А затем он всё рассказал, ничего не утаил. Мама замолчала. Петя ждал совета, поддержки. Ждал от неё готового решения. Но мама сказала лишь одно:

— Значит, ты оставил её одну? Что ж… Нельзя совершать ошибки за другого. Здесь я тебе не помощник.

— Я понял. Спасибо. — Петя положил трубку и ещё долго размышлял над словами мамы.

«Нельзя совершать ошибки за другого».

Неужели, сегодня он совершил ошибку?

В тишине, колкой от сомнений, дошёл до дома, залез в Сеть, почитал новости и жутко разозлился. Весь вечер не находил себе места, не мог понять собственных эмоций. Не понимал на кого больше злится. Уснул с трудом. Ненавидя весь мир.

Лиля добралась до дома и, обессилев, рухнула на кровать. Её била дрожь, душили слёзы. Ей ненавистен был целый мир. Она хотела бы закрыть глаза, уснуть, исчезнуть, но телефон в руке надрывался от сообщений и звонков. Краем глаза она увидела начало одного из СМС: «Я всегда знала, что ты из себя представляешь, Карелина! Ты…»

Открывать и читать продолжение не стала. Выключила звук, надеясь, что к утру всё это закончится, что рано или поздно все поймут, она уже не такая. Она изменилась. Но с каждым часом агрессивных посланий становилось всё больше. Лиля видела вспышки экрана. Огорчалась.

Всю ночь её кусали оборотни: волки представлялись людьми, а сами разевали огромные пасти и клацали острыми зубами в её сторону.

Во сне Лиля звала маму, папу. Просила помощи у Пети.

Проснулась, когда толстая луна смотрела в окно. Страх сжимал в тесных объятьях, а телефон, не замолкая, сыпал угрозами, издевательствами, оскорблениями. Лиля знала: большинство принадлежит журналистам, блогерам — всем тем, кому когда-то не повезло с ней. Тем, кто считал, что им перешёл дорогу её папа. Лилю вся эта ситуация, выплывшая из далёкого детства, ужасно бесила. Жалость к себе, Пете, к папе заполняла сердце. Разрывала.

Лиля вдруг осознала: нелегко не только ей, но и отцу. На нём, наверное, отыгрываются настоящие оборотни. Конкуренты. Поспешила в кабинет, почти не сомневаясь: он там, обдумывает действия, ругает свою непутёвую дочь. Переживает.

Нашла его на ковре. Он спал и пах алкоголем. Доказательство того, что он сорвался, стояло на столе. Пустое. А со стены смотрела мама. Прямо на Лилю.

Лиля провела тыльной стороной ладони по щеке отца и прошептала:

— Прости, папа, прости. Я рядом. Всё будет хорошо.

Но утром стало лишь хуже. На дом Карелиных обрушились все недоброжелатели, злопыхатели и сенсации-собиратели, какие только жили в Питере. Так казалось.

Лужайка возле дома, да вся территория при коттедже кричала разными голосами, сверкала ослепляюще-злыми вспышками. Бурлила руганью и желанием стать первым, кто окончательно втопчет в грязь известных богачей. Конечно, за ними стояло не только видео с качелями, не только сплетни, разлетевшиеся по интернету со скоростью света. За всеми обсуждениями и осуждениями стоял Шепелев. Он был тем, кто помог разнести грязь по городу. Он полнился ненавистью к тому, кто всегда был впереди.

Утро, не принёсшее облегчения, пахло крепким кофе и подгоревшей яичницей. Петя передвигался по квартире с трудом. Ноги не слушались, из рук всё валилось. Он чувствовал себя одновременно и тряпкой, и лужей, которую эта самая тряпка вытирала. В общем, ощущение было ужасное. Цифры на листе радости тоже не добавляли: они подчёркивали ничтожность финансов и убеждали в необходимости найти работу. Если у кого-то финансы пели романсы, то у Пети они издавали предсмертные хрипы. Но о борьбе за права и возвращение к прежнему работодателю больше не было и мысли.

Бросив сначала печальный взгляд на оставшуюся сумму, а затем и бросив подгоревшую яичницу в мусорное ведро, Петя откинулся на спинку стула и закрыл глаза с тяжёлым вздохом. Он бы хотел взять себя в руки и подумать о будущем, но не мог. Перед глазами закрытыми и открытыми стояла Лиля: её улыбка, глаза. Петя слышал Лилин смех и голос. Чувствовал запах волос и кожи. Они отличались. Волосы пахли сладким шампунем, а кожа чем-то едва уловимым и тонким.