Тайна Святой Эльжбеты - Погонин Иван - Страница 16

Бумаги Тараканов исполнял до полуночи. Когда глаза начали слипаться, он отложил перо и откинулся на спинку стула. Только теперь он обратил внимание на стоявший на улице гул многотысячной толпы. Осип Григорьевич убрал бумаги в сейф, потушил лампу, надел тужурку и пошел домой. Когда он вышел на бульвар, ахнул: напротив дома градоначальника колыхалось людское море. Конца и края этому морю видно не было. То и дело из толпы раздавались крики «Ура!», «Долой Австрию!», «Долой Германию!», «Да здравствует Сербия!».

Тараканов остановился рядом с городовым, стоявшим у ворот дома градоначальника, и закурил.

— По какому поводу демонстрация? — спросил он у городового.

— Как по какому? Да нетто вы не знаете? Австрияки сербам войну объявили! Об этом все газеты пишут.

— Вот оно как. Значит, все-таки решились…

Тараканов выкинул недокуренную папиросу, переложил кошелек из заднего кармана брюк в карман тужурки и стал пробираться сквозь толпу в сторону дома. Когда он дошел до Страстной, с балкона ресторана Козлова грянул гимн.

Именины отмечали в узком семейном кругу, в Кашире.

Поставив на стол выпитую рюмку, теща спросила.

— Чего же вы, Осип Григорьевич, вчера не приехали, в свой день рождения? День-то был неприсутственный.

— Наша служба неприсутственных дней не знает, Генриетта Витольдовна. Меня и сегодня отпустили только потому, что я с завтрашнего числа в отпуске. Настя, чем будем завтра заниматься? Может, по грибы? Говорят, лисичек в лесу — пропасть.

— Можно и по грибы. Кстати, ты где собираешься товарищей по случаю отставки угощать? Дома или в кухмистерской? Я потому спрашиваю, что ежели дома, то мне надо будет в Москву съездить, все подготовить.

Тараканов замялся.

— Чего молчишь?

— Видишь ли, Настенька, я не считаю возможным сейчас уходить в отставку.

— Осип! Мы же обо всем договорились!

— Когда мы договаривались, войны не было.

Настя бросила салфетку на стол.

— Может быть, ты еще на фронт попросишься?!

На фронт Тараканов уже просился. 21 июля он пришел в городское по воинской повинности присутствие, безропотно отсидел два часа в очереди и предстал перед худым, как щепка, сорокапятилетним штабс-капитаном с испитым лицом.

— Да вы что! Какой фронт! Какой охотник[5]! Мы запасных по жребию призываем, да и тех размещать негде! Сапог на всех не хватает. У нас роты — сплошь из унтеров. А вы? Вам из винтовки стрелять приходилось?

— Нет.

— Ну вот. Да вас элементарным вещам учить надо, по крайней мере полгода. А через полгода, бог даст, мы уже Берлин возьмем. Где служить изволите?

— По полиции.

— Кхм. Занятие неплохое. И нужное. В каком участке?

— Я в сыскном…

— Тем более! Ворья-то сколько кругом развелось. Вот я в прошлом месяце задремал на скамеечке на бульваре, просыпаюсь, а бумажника-то и нет!

— Заявили?

— Не стал. Все равно не найдете.

— Откровенно сказать, найти украденное в данном случае действительно крайне тяжело.

— Вот-с! Но с ворьем бороться надо. Поэтому ступайте, молодой человек, и служите там, где служите. А у царя-батюшки и без вас штыки найдутся.

— А ты считаешь, что я должен сидеть в тылу?

— Я считаю, что в первую очередь ты должен думать о своем ребенке. Тебе и вправду не терпится сиротой его сделать?

— Да ты не переживай, Настенька, — вмешалась в разговор мать, — не возьмут Оську в солдаты, один он у меня, а таких не берут, я у нашего воинского начальника узнавала.

— Да он, маменька, охотником задумал поступать!

— Ничего я не задумал. А только службу оставить не могу. И все, хватит на эту тему говорить. Не портите мне праздник. До конца войны моя отставка отменяется.

Тараканов пробыл в отпуске три недели. За это время он отоспался, поправился на 5 фунтов на матушкином молоке и сметане, съездил в Тулу, проинспектировал торговлю, попил водки с Масловым, купил домой новый самовар, а 25 августа вышел на службу.

На львовском направлении наступление вела 3-я армия генерала Н.В. Рузского.

13 августа части этой армии встретились с неприятелем на реке Золотая Липа, где до 15 августа происходило ожесточенное встречное сражение, которое закончилось нашей победой. В этот же день на львовский участок фронта было переброшено и три корпуса 8-й армии генерала Брусилова. Пройдя маршем за 19 часов более 50 верст, войска Брусилова на реке Гнилая Липа с ходу вступили в бой. После трехдневной кровопролитной битвы австрийцы стали отступать. Части 8-й армии двинулись вперед, обходя Львов с юга и угрожая тылам австро-венгерских войск. Это и решило участь города. Опасаясь обхода, командование противника решило оставить столицу Галиции.

Через три дня генерал Брусилов докладывал в штаб фронта:

«Сегодня, 21 августа, в 11 часов утра разъезды 12-й кавдивизии вошли в оставленный неприятелем город Львов; встречены жителями очень приветливо».

Сидевший в кабинете начальника сыскной пехотный полковник внимательно разглядывал Тараканова.

— Откуда немецкий знаете?

— Жена научила.

— Она у вас немка?

— Немка. Урожденная фон Клопп.

— Давно в России живет?

— Она родилась в Москве.

И зачем же вы учили немецкий?

— Для саморазвития.

— Понятно. Почему ушли с должности начальника сыскного отделения в Туле?

— Я не уходил. Меня отправили в отставку.

— За что?

— В личном деле же все написано.

— Будьте любезны, ответьте.

— За злоупотребление властью, мздоимство и вымогательство.

Полковник посмотрел на Тараканова еще внимательнее.

— Надоели мои вопросы?

— Признаться честно — да. Тем более я не знаю, по какому поводу они задаются.

— Ну что ж, я вам открою карты. Как вам, наверное, известно, в Галиции создано военное генерал-губернаторство, а в ее столице — Львове — градоначальство. На службу туда требуется множество чиновников. В том числе и начальник сыскного отделения. Выбор пал на вас. Вы ранее уже сыскным командовали, имеете опыт организации сыскного дела с нуля, знаете немецкий. Лучше бы, конечно, вы знали польский, но и немецкий сойдет, тамошние чиновники поголовно на нем разговаривают. А с обывателями можно и по-русски объясниться, населяющие край русины говорят на малорусском диалекте. Как вы смотрите на такое предложение?

— Оно, господин полковник, весьма неожиданно. Но отказываться от него я не считаю себя вправе.

— Вот и отлично. Во Львове спокойно, так что, как только обустроитесь, можете и семью туда перевести. Да и материальные условия весьма недурственные — кроме основного жалованья предусмотрены командировочные, а проживать станете на казенной квартире.

— Когда надо отправиться?

— На сборы — весь завтрашний день. Отправитесь послезавтра.

До Львова он добирался пять суток. Сначала, с комфортом, в вагоне второго класса — на поезде до Киева, оттуда на поезде же, но уже с меньшим комфортом — до бывшей австро-русской границы, а из пограничного Волочиска до столицы Восточной Галиции — трясся полтораста верст на подводе. Во Львов прибыл поздно вечером, голодным и совершенно разбитым. Вселившись в первую попавшуюся гостиницу, Тараканов потребовал нагреть ванну, с наслаждением вымылся, поужинал чаем и колбасой с хлебом (гостиничный ресторан уже был закрыт) и завалился спать, наказав разбудить его в 8 утра.

Утром он побрился, надел новенькую тужурку защитного цвета, съел скудный и удивительно дорогой завтрак и отправился представляться по начальству.

Градоначальство размещалось в здании бывшего Австро-венгерского банка на Мицкевича, 8.

Тараканов показал дежурному офицеру предписание и был направлен на второй этаж к помощнику градоначальника капитану Ясевичу.