Метро 2035: Клетка - Вардунас Игорь Владимирович - Страница 10

Калинин достал из нагрудного кармана аккуратно сложенный пополам конверт, не спеша достал из него лист бумаги, на котором были видны ровные линии уверенного почерка и, прислонившись к верстаку, начал читать:

– «Юрка, привет! Наконец-то смогу с тобой связаться, надеюсь, ты еще живой там, двадцать два года же прошло. Как у вас жизнь протекает? Сейчас с мировой обстановкой более-менее поспокойнее, я даже в отставку рванул, представляешь? Как вернулся из… Но это не для бумаги, увидимся – порассказываю. Всякого разного, ага. Только штаны просиживать не по мне, так что стал я инструктором, дрессирую служебных собак недалеко от Вязьмы. Ну, это помимо всего прочего, ты же понимаешь, Как говорится, в мои тридцать восемь – милости просим, хе. Жаль, что аномальный туман этот у вас не позволяет увидеться, но когда ученые наконец что-то придумают, обязательно накатим. И обязательно чего-нибудь очень-очень старого, пятизвездочного и дорогого. Я тебя жду, братуха! Пора вытаскивать тебя из этой клоаки. Выделим комнату, будем жить на Базе рядом, мы же семья. А если женой с детишками обзавелся, так и их тоже давай к нам, здесь-то экология и вообще житье что надо. Хозяйство крепкое, народ смелый и дружный. Короче, не ржавей, редиска! И береги себя, это главное. Прости, что так коротко: сам понимаешь, служба. Надеюсь, скоро увидимся. Никита».

– Хороший мужик вырос, – заключил Болт, когда Калинин закончил читать и, бережно свернув, убрал весточку от родственника в карман.

– Что есть, то есть… А ты свое прочитал уже?

Болт замялся, теребя в руках промасленную ветошь. Всмотревшись в его лицо, Калинин удивленно поднял брови.

– Так ты чего, боишься, что ли?

Да, Болотов боялся.

На его конверте графа «откуда» была пуста, а в графе «от кого» красивым почерком выведено «от Болотовых» – поди догадайся. От мамы? Тогда почему не «от Болотовой»? От дяди Кости с семьей? Может, мама в Последний день успела к ним уехать? От… от Светы и Полинки?

Он боялся, что сойдет с ума – если еще не сошел.

– Так и будешь мусолить? – отвлек от раздумий Калинин. – Только лишний раз себя накручиваешь. К тому же заму по БОРу поручено в течение сегодняшнего дня собрать ответные письма, произвести их проверку и завтра в двадцать два ноль-ноль вручить товарищу Чулкову. Не успеешь – пеняй на себя.

– Погоди, – опешил Болотов, – а потом-то что?

Калинин пожал плечами.

– Думаю, сложат в тот же мешок и выставят на то же место. Почтовых ящиков, как ты понимаешь, поблизости не наблюдается.

Болт еще раз вздохнул, набрался духу, зашелестел бумагой и почувствовал, как задрожали руки и моментально пересохли губы.

– «Папка, привет! Как ты? Я очень по тебе соскучилась. Просто не представляешь, насколько. Мама тоже, только на работе загоняется. Никого себе не нашла, так что на этот счет можешь быть спокоен»… Тут смайлик нарисован улыбающийся. – Болотов всхлипнул, сглотнул ком в горле и только спустя некоторое время продолжил: – «Дела у нас вроде ничего. Я учусь на педиатра, не отличница, но стараюсь. Может, и получится из меня нормальный детский врач, постучи по дереву! Скоро мой день рождения, а тебя снова не будет. Жалко, очень жалко! Двадцать шесть – это ж с ума сойти. Вот время летит, да? Мама все уши прожужжала, что рожать пора. Я давно уже встречаюсь с одним парнем, он тоже на врача учится, только на хирурга. Его зовут Егор, он такой хороший! И всегда обо мне заботится. Может, действительно пора, как думаешь? Небось, внука-то хочется? Или внучку. Хотя нет, пусть будет мальчик, а то ты с одними женщинами в семье с ума сойдешь, ха-ха, шучу. Ладно, посмотрим. Сначала с учебой и работой разберусь. Ты прости, что все так сумбурно, просто почтальон скоро уходит, а у нас от вестей, что за этим вашим туманом есть кто-то живой, голова кругом. Не сомневаюсь, что ты жив, вот нисколечко не сомневаюсь! И дядя Юра тоже. Передай, что я его помню! От мамы привет ему большой. Напиши, как только сможешь, хорошо? И вообще интересно, как у вас там житье-бытье, хотя как подумаю – мурашки по коже. Ну, пора закругляться. Надеюсь, мы скоро увидимся! Целую, люблю и очень скучаю! Твоя Мышка-Норушка».

Закончив читать, Болотов поднял на Калинина повлажневшие глаза. Тот смотрел на друга абсолютно стеклянным взглядом.

Война.

Третья мировая. Последняя. Шестого июля две тысячи тринадцатого.

Жирная точка в истории человечества, которым смерть наконец-то наелась досыта.

Болт первое время выспрашивал у тех, кто оказался в тот день на прогулке, как оно… Как оно вообще. И все рассказывали практически одно и то же.

Первыми были птицы.

Следом, подхватывая одна за другой, завыли по всем периметрам сторожевые собаки. Выведенные на прогулку во внутренний дворик заключенные, замерев и запрокинув головы, провожали взглядом чудовищную черную тучу, которая, оглушая окрестности испуганным граем, стремительно неслась прочь. А потом со стороны города заунывно потек сигнал воздушной тревоги.

– «Атом»! – донеслось из громкоговорителей по периметру.

– Война! – заорал страшное слово кто-то ярусом выше, гулко гремя подошвами по решетке-потолку…

– Чего орешь? – сипло окликнул кто-то.

– Мировая!

– Досиделись, – веско пробормотал тучный Сом с пышными, висящими подковой усами. Он кинул окурок на землю и, сунув руки в карманы брюк, основательно и неторопливо раздавил его носком ботинка, словно стоял в очереди к пивному ларьку.

– За неделю выпили всю водку, ожидал голодный рацион! – перекрикивая поднявшийся ор, заголосил Труха, оскалившись и воздев руки к забранному решеткой небу. – Заливать тогда мы стали в глотку керосин, бензин, одеколон!

Метались люди. Рвясь с поводков, выли сторожевые собаки. Кто-то не выдержал, врезал одной прикладом по морде – завизжала, брызгая красным…

Вдруг послышался гулкий грохот, и небо стало ослепительно белым. Задрожала земля – волнами, по нарастающей, от мелкой вибрации до утробно рокочущих ударов, сшибающих с ног. Охрана, надрывая глотки, гнала лебедей и сама бежала внутрь. Чудовищная волна с оглушительным воем смела с неба облака, превращая их в тонкие спицы и распыляя гущу ошалело мечущихся птиц. По решетке-потолку внутреннего дворика градом забарабанили голубиные головы, а со стороны Соликамска поднялись клочковатые дымные горбы.

Впоследствии Болт много думал о страшном Последнем дне и все никак не мог понять, почему его называли войной. Воевали всякие Кутузовы, Чапаевы, Гитлеры, Наполеоны со Сталиными. А тут всему пришел конец за каких-то насколько часов. Шарахнули друг по другу и разошлись. Выдернули шнур из розетки. Пумц. Game over.

Война – это люди, кровь, подорванные танки, огрызающиеся доты и кружащиеся в пляске смерти гулкие вертолеты. Это пустая рюмка, накрытая подсохшей краюшкой. Это бабушки и дедушки, от которых пахло еще «теми» духами. Застолья и обязательно истории с песнями. Бархатные шкатулки, в которых бережно хранились медали. Слезы, морщинистые улыбки, гвоздики. Навсегда изувеченные души, пытавшиеся приспособиться к миру, который спасли. Который с каждым годом забывал их все сильнее. Лепил из страны что-то уродливое и непонятное – сначала с толкучками в пустых магазинах, килограммом сахара в одни руки, размокшими в грязной луже картонками на стихийных рынках, а затем – с помпезно открывающимися на каждом углу храмами. Мир постепенно, но так неумолимо задвигал выживших куда-то в сторону как нечто неудобное и неуместное, что лучше прикрыть салфеточкой или спрятать за фикусом, а на заброшенных, прокопченных дотах, когда-то переделанных под склады или бани, теперь строил роскошные коттеджи.

А настоящих героев становилось все меньше, и память о страшнейшем времени в истории двадцатого века в глазах молодежи изжила себя до бренда. Просто в этот день уже практически не было кого навещать, разве только могилы, где оставалось лишь хлопнуть по поводу «Спасибо деду за победу»! Эту фразу Болт ненавидел больше всего. Сосед по гаражу такую наклейку на свою машину налепил, а через день ему неизвестно кто заднее стекло кирпичом вышиб.