Накануне (СИ) - Кротов Сергей Владимирович - Страница 66

– Боюсь что не смогу разорваться на всё… – хитро прищуривается хозяин. – не хотелось бы забрасывать и научную работу. Вот если бы вы освободили "Лёву-худого" и "Лёву-толстого"…

"Похоже на шантаж".

– У вас, Пётр Леонидович, превратное мнение об НКВД… – Капица упрямо смотрит на меня в упор. – граждане Шубников и Ландау осуждены Особым Совещанием по закону. Освобождены они могут быть тоже только по закону, а не решением НКВД.

– Я слышал и о таких случаях… – поджимает губы профессор.

– По закону… – добавляю я металла в голос. – осуждённый может быть освобожден или его срок может быть сокращён если, находясь в заключении, внесёт значительный личный вклад в дело военного, промышленного или научного развития страны. Если Шубников под вашим руководством создаст действующий макет криогенной машины Стирлинга, то я уверен, что ОСО положительно решит с его освобождением…

– Ландау может произвести необходимые расчёты для этой машины… – веселеет Капица.

– …Вы меня простите, Пётр Леонидович, но такие расчёты может произвести любой инженер-теплотехник…

"Есть у меня один на примете… Стоп, только не это, если к ним ещё добавить Седова, то Институт Физических Проблем смело можно переименовывать в институт проблем политических колючей и ограждать его периметр колючей проволокой".

– Ландау у меня безработным не останется, – огоньки запылали в больших серых глазах учёного. – будет работать над теорией сверхтекучести гелия-два.

– А не боитесь что он навсегда останется заключённым, так и не создав её?

– Ландау – выдающийся физик-теоретик, таких как он во всём мире можно сосчитать на пальцах одной руки!

В памяти неожиданно возник образ знакомого студента по кличке "Зануда", который бросил том "Курса теоретической физики" Ландау и Лифшица в стену комнаты в общежитии и обернувшись ко мне с ненавистью прохрипел: "Он специально пишет так чтобы никто ничего не понял… Встретишь Ландау – дай ему в глаз"!

"Пророк, блин… хотя может быть действительно пришёл час расплаты"?

– Мы считать не обучены, товарищ Капица, только отнимать и делить.

– Я серьёзно, товарищ Чаганов, – пожевал он губами. – Ландау мне нужен здесь, он нужен здесь мировой науке.

– Недавно созданный "Спецкомитет"… – продолжаю немигающе смотреть на огонь камина. – объединил усилия учёных и промышленности в области чёрной металлургии, переработки нефти, азотной промышленности и других отраслей. Есть мнение, что было б неплохо создать в нём новый главк, скажем "Главкислород", для производства рабочего образца вашего детандера и быстрейшего внедрения его в конверторном производстве. Вы могли бы вступить в научный совет "Спецкомитета".

– Вы что ставите мне условия? – Возмущённо фыркает Капица.

– Ставлю.

– Я буду жаловаться, я напишу Сталину, – нервно разрывает пачку иностранного табака профессор. – а-а-а я понял… это его условия вы мне передаёте!

"Никаких комментариев по этому поводу не будет".

– Пётр Леонидович, подумайте ведь от этих предложений вам одна сплошная польза: во-первых, снимаются проблемы финансирования и производства турбодетандера; во-вторых, ваш коллектив пополнится ценными научными кадрами; в-третьих, у вас появится перспективная тематика, связанная с криогенной машиной Стирлинга, завтра же подпишем с вами договор и наконец в-четвёртых, а для вас быть может в первых… Нет об этом расскажу если вы скажете "да".

Капица долго и сосредоточенно набивает свою трубку табаком.

– Вы что хотите чтобы я кровью подписал кабальную бумагу? – Хозяин достаёт щипчиками из камина уголёк и раскуривает трубку.

– Достаточно вашего слова.

– Ну хорошо, я согласен, – выпускает он дым через нос. – так что там было четвёртое?

– Четвёртой была идея, – расплываюсь в улыбке. – представьте, что гелий-два состоит из двух взаимопроникающих компонент: "сверхтекучей" с нулевой вязкостью и обычной. Когда обычная вязкая компонента крутит "паучка", связанная с ней "сверхтекучая" – незаметно проходит сквозь выходящий поток вовнутрь, где превращается в обычную вязкую компоненту, чтобы восполнить её убыток…

Капица зависает.

"Квантовая, понимаешь, механика"…

Москва, ул. Большая Татарская, 35.

ОКБ спецотдела ГУГБ.

20 февраля 1938 года, 06:30.

– А я после того случая вообще спать почти перестала, – говорит Люба, откладывая щуп авометра. – где-нибудь среди ночи прикорну минут на двадцать и всё – чувствую себя отдохнувшей и бодрой. Паша удивляется, спрашивает – все женщины что ли такие…

– Закончила, – поспешно меняю тему. – молодец, теперь надевай перчатку и пройдись по выходам усилителей. Проверь дрейф, коэфициенты усиления всех каналов, самописец.

– Угу… – Встряхивает рыжей гривой Люба и кивает на большой деревянный ящик, стоящий на столе передо мной. – Слушай, Лёш, он что – американский? Просто я думаю – дорогой, взял бы наш Б-2 завода "Коминтерн" у него размер в два раза меньше.

– Наш не подойдёт, – осторожно снимаю заднюю крышку телевизора. – у нашего экранчик три на четыре сантиметра да и двадцать строк всего. А у этого – двести строк, чувствуешь разницу?

"Это ж HD тридцатых годов".

Люба уважительно рассматривает покрашеный в чёрный цвет перфорированный круг метрового диамера с тридцатисантиметровым матовым экраном, небольшой электромоторчик, алюминиевую подложку с двумя десятками аккуратно смонтированых электронных ламп.

"Почти всю электронику – долой… два независимых приёмных тракта изображения и звука мне без надобности. Двигатель постоянного тока – это хорошо, схема регулировки частоты вращения диска получается простой"…

Принцип работы моего тепловизора следующий: инфракрасные лучи от источника тепла после преломления в объективе (линза из германия по размеру нашей пластины со свинцовым просветляющим покрытием, отсекающая видимый свет), выстраиваются в плоскости ограничительной рамки, определяющей размер изображения. Сразу за рамкой вращается диск Нипкова, каждое отверстие которого вычерчивает одну строку, а все они за один оборот – полный кадр. Все элементы изображения последовательно попадают на светочувствительный элемент (тоже германий, но легированный медью), сигнал с которого усиливается и модулирует питание неоновой лампы. Мигающий видимый свет неонки попадает в отклоняющую из двух зеркал (стекло с напылённым алюминием-самое то для выбранного диапазона 1-15 мкм), которые "пишут тепловое изображение" на обычную киноплёнку (её прокрутка засинхронизирована с вращением диска Нипкова).

"Как-то вот так… Да ещё забыл, светочувствительный элемент надо охлаждать до температуры жидкого гелия, этому послужит сосуд Дюара с проводящим окошком, что я намедни получил у Капицы. Такой вот HD-тепловизор на элементной базе 30-х, отличающийся от несуществующих аналогов тем, что за изменением температуры объекта можно следить ускоренно, замедленно или даже делать стоп-кадр".

– А что это вы тут делаете? – Заглядывает в комнату Оля.

– В картишки дуемся… – Отвечает не оборачиваясь Люба.

"Твою же мать… А мы тут собрались точечно память пропалывать…. что если тут требуется тотальная зачистка".

– Здравствуй, Любочка, – приветливо улыбается не моргнув глазом подруга. – ну как спала?

– Ты знаешь, без водки много лучше… – со злинкой отвечает та, развернувшись всем корпусом. – а так, по прежнему.

– А что это вы тут делаете? – В комнату врывается весёлый Ощепков.

– В картишки дуемся… – хором отвечают девушки.

– Тьфу на вас… – Облегчённо выдыхаю я.

– Слушай, Алексей, – Паша замечает разобранный телевизор на столе. – а правда что твоё КБ занялось телевидением? Смотрю и вывеску сменили…