Его моя малышка (СИ) - Лабрус Елена - Страница 27

— Девочка моя, — обняла её Марина, — чем же я могу тебе помочь?

— Если он со мной разведётся, я к родителям не вернусь. А мне ведь надо на что-то жить. Самой зарабатывать. Я хочу часть денег вложить в дело.

— Хочешь открыть свой интернет-магазин на базе моего? — переспросила Марина, помня, что именно об этом изначально и шёл разговор: если Лиза откроет свою компанию, Марина предоставит ей площадку для работы.

Лиза кивнула. И Марина согласилась:

— Хорошо. Лен, поговоришь с юристами. Мы же оформляли свой Восточный филиал как отдельное юрлицо?

— Да, но они оба были оформлены на тебя. А здесь… — встретив Маринин взгляд, она осеклась и кивнула. — Хорошо, я узнаю, как и что нужно сделать.

— Ладно, поеду я, — отстранилась Лиза, тяжело вздохнув. — Спасибо вам большое!

— А малышка? Отдашь мужу? — не сдержалась помощница Марины от вопроса, который у Марины и самой рвался с языка.

— Ни за что! — вскинув подбородок, упрямо покачала головой Елизавета.

— Ну, правильно, — поддержала её Ленка, правда вяло и как-то неискренне, словно врала, скрестив за спиной пальцы. — Это же бред: воспитывать девочку мужику.

«И логично. А какие у этой достойной «маминой дочки» ещё варианты? — устало опустилась на стул Марина, пока Ленка пошла провожать гостью. — Добровольно отдать ему дочь и право опеки она никогда не согласится. Сначала будет всеми силами затягивать развод, в надежде, что Гомельский одумается. Потом будет судиться за ребёнка и, если отсудит, то никуда он от неё не денется. Так и будет содержать и дочь, и жену. Так же как поступили с ней её родители, Лиза выпустила ценную бумагу «Диана». И тоже постарается продать её подороже».

— Вагнер меня, конечно, убьёт, — включила она комп. — За нерациональность.

Но ради того, чтобы встать на страже судьбы маленькой девочки в кудряшках, Марина была готова и не на такую лишнюю суету, как открывать на базе своего магазин «Зюйд-Вест». И пусть эта Гомельская крутится здесь хоть каждый день. Информация в наше время стоит куда дороже инвестиций. Хотя от инвестиций самого Гомельского Марина тоже пока отказываться не собиралась, рискуя погибнуть от рук Вагнера дважды.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Марина надеялась хоть до обеда поработать. Но куда там! В голове словно поселился рой пчёл: столько мыслей крутилось там сразу, что, казалось, и за пределами черепной коробки стоит гул.

А сколько чувств и эмоций одолевали сразу, что она даже сидеть не смогла, ходила по кабинету как медведь-шатун, поднятый с берлоги блохами, и невольно чесалась.

«Неужели он решил развестись из-за меня?» — робко мелькнула надежда.

«Значит, я разрушила семью», — кольнуло виной.

«У них и так всё было плохо, — прозвучало оправданием — Он же не слепой. Видит, как она относится к нему, к обязанностям жены и матери, к ребёнку».

«Но я напомнила, что он женат и стала невольным катализатором, за которым последовал взрыв, — упрямилась Марина, не желая предавать веру в то, что всё же небезразлична этому мужчине, и тут же спорила с собой: — Не преувеличивай! Нужна ты ему, как же! Просто совпало. И у него просто планы на твой бизнес».

Но вот только в искренность Гомельского она, вопреки всему, верила. И как ни старалась, не могла себя убедить, что корысти ради, он за ней ухаживает. Что хочет усыпить её бдительность, очаровать, сделать зависимой от него, подчинить и тем добиться от неё нужных ему решений. Хотя такая опасность была. Он, к несчастью, уже ей нравился.

А если копать глубже, то даже операция «развод» могла быть спланированной акцией — показать Марине насколько она ему важна. Когда на кону такие деньги люди на что только не идут. Он даже жену мог использовать «вслепую», устроив заодно ей образцово-показательную порку. Уже видела Марина подобное не раз, и далеко за примерами ходить не надо — та же Зойка. Уж сколько стоял перед ней на коленях Дороганов, сколько обещаний давал, что вот-вот, что уже даже начал процесс. Только пять лет прошло, а жена четвёртого собралась рожать под старость лет, а Зоя так и осталась просто содержанкой.

Рука сама невольно потянулась к телефону. Пора бы уже поговорить с подругой по душам. И повод особо не придётся выдумывать: узнает, как там родители, не нужна ли помощь на праздники. Вот только что-то внутри сопротивлялось. Нет, уже не обида. И не детское упрямство: «Почему я? Пусть первая звонит!» Нет, этого не было. Но было какое-то гадкое чувство, что Зойкина правда правдивее. Что хоть Марина никогда её и не осуждала за то, что та пошла по такому пути к материнству. Но, справедливости ради, Зойка никогда не хотела разрушать чужую семью, и про беременность говорить отцу ребёнка не хотела. Вот только влюбилась, да и Дороганов, казалось, Луну ей с неба готов был достать. Вот и поверила. И в итоге осталась виноватой. А в чём? В том, что полюбила? В том, что доверилась мужчине, чей брак тоже трещал по швам? Что родила от него? Так и он сделал этот выбор в пользу ребёнка сознательно. И Марина сейчас стояла едва ли не на пороге такого же выбора. Только решила, что, если Гомельский тоже начнёт выдвигать свой намечающийся развод как аргумент, то отправится на хутор бабочек ловить пожизненно.

Но всё же Зойке не позвонила.

Зато почему-то вспомнила подслушанный разговор Лизы с матерью. В котором одна фраза всё не давала Марине покоя: «Иначе, сама знаешь, когда он узнает… А он однажды узнает! И не сносить тебе головы».

«Так, может, Он как раз узнал, поэтому разводится?» — как истинная женщина искала она причины, оправдывающие Гомельского. Туманов всегда говорил, что женщина так устроена: если она захочет обвинить, ей не нужны улики — обвинит всё равно, а если оправдать — оправдает, несмотря на тяжесть доказательств.

И тогда, в доме Гомельских, в этих словах тёщи Романа Марина услышала только одно: они забрали её малышку. Но сейчас это явное «тебе не сносить». Не «нам», а «тебе», словно делало Лизу единственно виноватой. Вот только в чём? И не пытается ли её мамаша, как в детстве, переложить вину на дочь за то, в чём та и не повинна?

— Блин, да что ж я эту Лизавету ни о чём не спросила? — мучаясь неведением и сомнениями села она за стол и набрала помощницу.

Впрочем, Ленку и саму подпирало поговорить, она прибежала, Марина и трубку положить не успела.

— А она вообще тебе что-нибудь о себе рассказывала? Или вы только о работе говорили? — постукивала Марина пальцами по столу.

— Я ж не знаю, насколько ей можно верить. Но болтала она без умолку. Особенно как из фляжки своей отхлебнёт, так всё треплется и в телефон поглядывает, сообщение ждёт. Потом получит его и всё, тут же убегает. Словно на встречу с кем-то.

— Думаешь, она эти поездки к нам просто как повод для своих встреч использовала? — скрестила Марина на груди руки, откинувшись к спинке. — То есть якобы она у нас, вникает, знания получает, если муж спросит: «Где была?», а сама просто ради алиби заскакивает и по своим делам уезжает?

— Это первое о чём я подумала. А ещё что муж о любовнике узнал, поэтому и разводится, — кивнула Ленка. — Но боюсь, всё не так просто. Кто-то ей даёт указания что прашивать и делать. И ровно в рамках этих наставлений она и действует. Интереса к нашей работе у неё нет, одна видимость. Но зато вопросы такие порой звучали, что ей хорошо если Вагнер бы на них ответил. Я так порой ни слова разобрать не могла. Даже загуглила. Вот, например, — полезла она в телефон. — Краудлендинг. Так во всём мире называется способ кредитования в обход банков, когда частные инвесторы кредитуют малый бизнес.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Мудрёно, — хмыкнула Марина.

Вот только кто ж тот кукловод? И не хочется верить, но ведь, может, и муж.