(не)хорошая девочка (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta" - Страница 36

Фрикции настолько медленные, насколько у Вадима вообще получается.

Проблема-то еще и в том, что от всего этого в ушах шумят ликующие пьяные галлы и требуют сорваться и броситься в танец непотребной страсти прямо сейчас. А надо держаться, надо балансировать, надо поберечь это дурное нетронутое создание.

— Больно тебе, заюшка?

Мотает головой, прикусывая губешку. Больно. Но видимо, терпимо и удовольствие все-таки есть. Хорошо, значит, можно продолжить. Первый секс штука такая… Желательна осторожность. И если бы было очень больно, то лучше бы прерваться, а прерываться Дягилев не хочется совершенно.

Хочется только продолжать. Подталкивать малышку все ближе к удовольствию. Ловить каждый жадный вдох, когда ей точно было хорошо. А уж когда вдохи переходят в слабые вскрики, душа Дягилева, вечно голодная до женских криков, начинает удовлетворенно гудить.

— Хорошо тебе, зайчонок?

— Да, — шепчет Соня, прикусывая губу. — Да, хозяин. Да! Можно сильнее?

— Ох, с удовольствием.

С огромным удовольствием. Засаживать в неё — это ли не кайф? Разве не кайф слышать из её рта вскрик, чистый, звонкий, полный боли и удовольствия, вырвать от неё это искреннее признание его как мужчины.

И все нутро от первой и до последней клеточки ликующе рычит.

— Да, моя девочка, не стесняйся!

Ей сложно не стесняться, это видно.

От каждого её стона хочется закрыть глаза и сорваться. Но Вадим продолжает это неторопливое завоевание. Каждый толчок внутрь тесной девичьей щели — еще один шаг в её присвоении.

Вся она — его. Девочка Дягилева. До дна этой сладкой вагины, до горла этого пьянящего рта, каждой клеточкой нежного тела. И он будет трахать её ровно столько, сколько понадобится, чтобы она эту ночь запомнила не только болью.

У него получается.

У него и не могло не получиться.

И когда Соня тихонько хнычет, сжавшись в комочек, пытаясь оклематься после своего первого оргазма и лишения девственности, так нежданно совпавших, Вадим только лежит и с удовольствием смотрит в её лицо. Пальцы рисуют что-то на её голой спине, но Вадим даже не заморачивается на тему, что именно.

— Ты у меня девочка с сюрпризами, да, зайчонок? — шепчет Дягилев, проводя пальцами по её скуле. — Ну, вот и попробуй теперь сказать, что ты не моя. Моя и ничья больше.

Хочется её целовать, пальцы, губы, пряди волос. Всю её, потому что… Потому что!

А Соня смотрит на него ошалевшими глазами, будто совершенно потеряв связь с реальностью.

— Сколько времени? — тихо спрашивает она, наконец.

Вадим косится на часы, раз уж их даже не снял.

— Полночь, ушастая. До утра у нас еще полно времени.

Соня жмурится, прижимаясь к его ладоням щекой.

— Спасибо, — тихонько шепчет она. Смешной зайчонок. Она подарила себя Вадиму и благодарит его.



— Тебе спасибо, зайчонок, — без тени иронии откликается Вадим, заглядывая в её голубые глаза. — Я уже довольно давно не получал таких подарков.

Она почему-то прячет глаза.

Красивая дурочка, такая желанная, что хоть прямо сейчас начинай все по новой, но надо ей дать перерыв.

— В душ пойдешь первой, ушастая моя? — мягко спрашивает Вадим. Он в иной ситуации потащил бы её и туда, чтобы поиметь и там, не теряя зря время, но… Обстоятельства просили пощадить зайку.

— Я полежу, можно? — виновато морщит нос Соня.

— Полежи.

В душе Вадим проводит не так уж долго времени. Все-таки жаль, что не получилось утащить Соню сюда. Не засадил бы, так хоть нацеловался бы до тумана в её глазах, натискался до её возбужденного писка. Руки хотят её, язык хочет её — вся сущность Дягилева алчно хочет Соню. Его зайку. Немедленно.

Выходя из ванной, Вадим намерен исправить свое упущение. Дойти до Сони, прижать к себе, а дальше уже можно подумать, что с ней можно делать, а что нельзя.

Вот только Сони в комнате нет. Как нет и брошенного у двери белого платья.

Из всех следов её удалось найти только трусы, забившиеся в складках простыни. Собиралась Соня явно второпях.

И глядя на тонкие кружевные стринги в своей ладони Вадим ощущает себя обломанным. Снова.

Убежала!

Убежала от хозяина.

Вот теперь её заднице точно мало не покажется!

Осталось только до неё добраться…

И понять, какого хрена?!



— Быстро ты, — с сарказмом говорит Эльза, докуривая тонкую вонючую дамскую сигаретку. — Я почти околела от холода, пока тебя дожидалась.

— Я пришла, как получилось, — отстраненно откликаюсь я.

Оправдываться перед этой женщиной у меня никакого желания нет. В конце концов, не в чем. У меня не будет больше шансов с Вадимом. Был всего один. И я не смогла от него отказаться.

— Ну, садись в машину, — Эльза раздраженно поджимает губы.

Этот разговор происходит на парковке у отеля.

Эльза. Высокая, худая, с длинными волосами. Брюнетка.

Какая несмешная ирония у этой гребаной жизни, ведь Эльза — именно та девушка в кружевной маске почти на все лицо и черном бархатном платье, которую я заметила на парковке. Ну, не девушка, больше женщина. Ей где-то за тридцать, хотя, разумеется, она все равно младше моего отца и моложе моей мамы.

Эльза. Женщина моего отца. Нижняя моего отца — если я правильно понимаю происходящее. Бывшая нижняя Вадима. Та, что называла его своим хозяином до меня.

Боже, только за одно последнее предложение мне хочется эту стерву убить и закопать в клумбу у отеля. И пусть она уже не называет. Все равно убить и закопать. Просто так. Ревность — штука нелогичная.

А еще она мне все испортила. Первый раз с Вадимом не должен был быть таким паршивым, будто насквозь отравленным. Дягилев имел право на гораздо большее, просто за то, насколько сильно сносил мне крышу.

Не её дело, что я не смогла просто взять и уйти от Вадима. Не её дело, что я хотела этого одного раза. Хотя бы одного. С ним. Просто для того, чтобы запомнить на всю жизнь, каково это — принадлежать ему.

Честно говоря, после комнаты шепотов, я была в таком отчаянии, что готова была дать Вадиму прямо посреди того коридора, забив на происходящую вокруг оргию.

Лишь бы побыть его, лишь бы успеть.

До того, как придется возвращаться домой и забывать само звучание его имени, не то что терпкий вкус его глубоких поцелуев.

Если честно, пока мы отъезжаем, я отчаянно пытаюсь не сдохнуть от тоски. Я должна это пережить. Я должна пережить Вадима. А как это сделать? Есть какое-нибудь пособие? Инструкция? Ну, хоть что-нибудь?

— Значит, отец при смерти, а доченька зажигает с его конкурентом на самой злачной московской оргии? — едко произносит Эльза.

Боже, как она меня бесит, никакими словами не передать.

— Да вы тоже не у папиной постели дежурите, — я не остаюсь в долгу. — Или вас он тоже из дома вышвырнул?

— Нет, меня не вышвыривал, — с превосходством откликается эта. — И я приехала только за тобой. И ни зачем больше.

— Восхитительно, — я презрительно кривлю губы. — Папочка выгнал из дома дочь, но оставил при себе содержанку. Семейные ценности новой эпохи просто. Главное прессе не рассказывать, а то она обкончается от восторга.

— Прекрати так об отце, — резко обрывает меня Эльза.

— Я не права? — я поднимаю брови. — Может, он вас и не "купил", как я слышала?

Эльза молчит, плотно сжав губы. Маленькая, но все равно приятная победа.

На её шее блестит крупная подвеска в виде лебедя. При одном только взгляде на неё я начинаю ненавидеть эту незнакомую мне Эльзу еще сильнее.

Кулон моей матери. Я знаю его наощупь пальцами, каждый изгиб, этого лебедя из белого золота, украшенного мелкими бриллиантами. Я его регулярно тискала в пальцах до семи лет. Я знаю, что одно из гнезд — пустое, потому что один раз я сорвала подвеску с маминой шеи и уронила её. Один из бриллиантов выпал. Его так и не нашли, а новый вставлять не стали. Мама говорила, что украшение с изъяном — ей дороже, потому что в нем есть история.