Он и Я (СИ) - Тодорова Елена - Страница 5

Вспышка радости опаляет грудь. Сердце, будто нарвавшись на трамплин, куда-то летит… Плевать.

Практически сразу же мне и этого становится мало.

— Совсем никого?

— Никого, о ком бы стоило тебе рассказывать.

Шмякаюсь обратно на землю. Отрезвляюще, прямо на задницу. Но быстро справляюсь с эмоциями. Скрещивая руки на груди, задираю нос.

Следовало бы гордо удалиться. Только вместо этого…

— Ты можешь меня обнять? Мне холодно и страшно, — выдаю требовательным тоном то, что вовсе не планировала.

Сама своей наглости и смелости поражаюсь.

Таир — не плюшевый медведь. Не добрый и не отзывчивый. Рассчитывать на подобное — верх идиотизма.

— Можно, я хоть сама тебя обниму? — заметно сбавляю обороты и голос разительно смягчаю. — Ненадолго.

Да, это, определенно, выглядит так же жалко, как и звучит. Вот только, кроме него, мне больше не у кого просить поддержки.

— Две минуты.

Едва Тарский заканчивает, налетаю на него, как безумный вихрь. Обхватываю руками, вжимаюсь, пытаюсь впитать тепло и силу.

Он огромный, горячий и будто каменный. Мне нравится. Очень нравится. Лучше этого ничего не испытывала. Поднимаясь на носочки, касаюсь его шеи носом. Вдыхаю дурманящий аромат: концентрированное сочетание его собственного запаха и резковатых древесно-цитрусовых ноток парфюма.

И это слишком быстро заканчивается. Единственный раз ко мне прикасается, когда сжимает плечи и решительно отодвигает, словно ему, в самом деле, буквально невыносима близость со мной.

Стараюсь не принимать на свой счет. Для себя самой сочиняю теорию, что он так со всеми.

— Придумай что-нибудь, чтобы я могла выбраться из дома, — выпаливаю, как обычно, нахально, игнорируя заливающий щеки жар. — Иначе я сойду с ума и сама кого-нибудь пристрелю.

— Главное, не себя, — все, что он говорит, прежде чем выйти и оставить меня в состоянии очевидной растерянности.

На следующий день Таир куда-то с самого утра уезжает. Я психую, естественно. Как он мог бросить меня? Даже не объяснил ничего. От нижестоящих узнала, что дела, видите ли, у него срочные возникли.

Не день, а сказка!

Алевтина, кухарка, в плов лука натерла, будто сто раз ее не просила так не делать! Снова икру ложкой приходится есть. Черный хлеб закончился, а белый — совсем не то. Без ничего наворачиваю. Такая у меня извращенная натура.

— Ой, царевна, что творишь? Живот скрутит!

— И пусть! Кормить меня нужно вовремя, — продолжая махать ложкой, непонятно кому хуже сделать пытаюсь.

— Так я же все полезное, натуральное… — жужжит обиженно.

— Угу.

— Ну, хочешь, блинов тебе напеку?

— Поздно.

Накидавшись до тошноты, резко отодвигаю банку.

— Слушай, Алевтина, а Таир не сказал, вернется сегодня?

— Ничего он не говорил, — отвечает и пожимает плечами.

Ей-то все равно. А вот я… Пригорюнившись, нервно выстукиваю пальцами по крышке стола.

Обещал ведь, что будет со мной, пока отца нет. Хоть и не было озвучено, что круглые сутки напролет. Но все же… Я просила куда-нибудь меня вывести. Как он мог проигнорировать? Я ведь правда скоро с ума сойду! Если еще не двинулась…

Господи, а вдруг он к женщине помчался?

— Ой-й-й… — неосознанно громко вздыхаю.

— Что такое? — всполошившись, оборачивается Алевтина.

— Что-то нехорошо мне, — для наглядности за живот хватаюсь. — Пойду я… — добавляю умирающим тоном.

— Мать честная… Катерина! Давай риса наварю или вот перца горошка глотни.

— Бог с тобой, Алевтина, и твоими знахарскими припарками! Отстань. Полежу, пойду. Ты пока блинов мне напеки.

Внутри действительно боль ощущаю. Только выше желудочно-кишечного тракта. Грудь жгучими кольцами опоясывает и внутренности заламывает. Так странно пульсирует, дышать полноценно не позволяет.

Что такое? Кто бы сказал?

В спальне, едва вхожу, натыкаюсь взглядом на оставленные Кариной солнцезащитные очки, и меня вдруг как будто прорывает. Да с такой силой, что страшно становится. Перед глазами все расплывается. Практически вслепую пробираюсь в ванную, включаю на всю мощность воду и рыдаю белугой.

В какой-то момент воздуха недостаточно становится. Икаю и пытаюсь ухватить побольше, но это кажется физически невозможным. Не получается нормально вдохнуть, пока не подставляю лицо под струи холодной воды.

Забираюсь полностью в душ. Долго стою. Постепенно успокаиваюсь, привожу себя в порядок и медленно бреду из ванной.

Какое же изумление меня постигает, когда в спальне натыкаюсь на Тарского.

— Почему так долго? — припечатывает требовательным тоном.

— В смысле?

— В прямом. Минут пятнадцать тут караулю. Что там так долго делать можно?

Все сказанное обращено по отношению ко мне с конкретным наездом. Я и без того в его присутствии теряюсь, а под таким напором и вовсе оторопело замираю.

Потом сержусь, конечно.

Таир, как всегда, идеально выглядит. Синяя рубашка, темные брюки. Все по фигуре сидит, идеально подчеркивая рост и внушительную мышечную массу.

Я же рядом с ним снова как мокрая курица. В сердцах сдергиваю с волос полотенце.

— Мне что, теперь купаться по какому-то особому расписанию? — в голосе все возмущение отражаю.

— Да. И с открытыми дверями.

— Ч-что? Это еще зачем?

— Чтобы я при необходимости проверил тебя, а не выносил их.

От шока рот открываю. Пока слова подбираю, вдруг замечаю, что Тарский задерживает на нем взгляд. Мимолетное мгновение… Ах, нет, я, должно быть, на эмоциях брежу. Показалось, конечно.

— Знаешь что… — обида раскурочивает в груди рану, которую я годами усиленно лечу еще после маминой смерти. Ненавижу, когда она открывается. — Утром нужно было так волноваться. Где был? — бросаюсь с ответными претензиями.

Только у Таира все по делу, а я, кажется, как обычно, истерично звучу.

— Я заходил, — холодно информирует он. — Спишь, как сурок. Пришлось даже пульс проверить.

— Что? — задыхаюсь от сумасшедшего волнения. — Ты трогал меня? Вообще уже?!

Сама не пойму, из-за чего меня так раскатывает. Несет черте куда! Берегов не вижу.

Тарский же в ответ смотрит, словно на гуляющий по двору ветер. То есть сквозь меня, абсолютно равнодушно.

— Ты просилась выйти из дома, — сухим тоном припоминает вчерашний разговор. Не сразу врубаюсь, о чем речь. — Я решил вопрос.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Так бы сразу и сказал!

Настрой кардинально меняется. Позабыв об обиде и ворохе неопознанных эмоций, подобострастно взираю на Таира. Еще и ладошки, будто перед Богом, складываю.

— Куда мы пойдем? — вопрошаю шепотом.

— В театр.

Ну… Это не совсем то, о чем я мечтаю. Но, учитывая сложившуюся ситуацию, решаю радоваться тому, что перепадает.

Пока Тарский не пихает мне в руки какую-то странную амуницию.

— Что это?

— Твой билет, — так же хладнокровно отбивает он.

— В смысле? — выдыхаю со свистом.

— Бронежилет и каска.

Он издевается?

Почему я такая дурочка? Господи, за что???

— Это шутка? — теперь шиплю, даже там, где буквы звучные.

— Похоже, что я шучу?

Мне дико хочется стукнуть его кулаками. Не знаю, каким чудом удается совладать с собой. Нервно дернув отвороты халата, с силой сжимаю их кулаками у груди.

— Я не буду… Не буду, как какой-то Дарт Вейдер, ходить! Ты меня не заставишь! Нет, нет и нет!

Пока я расхожусь в истерике, он в лице не меняется.

— Надеваешь, и едем. Нет — нет. Выбирай.

Других вариантов Тарский не предоставляет.

Слезы унижения душат горло и жгут глаза. Взращиваю внутри себя злость, чтобы как-то справиться.