Дела святейшие - Дельвиг Полина Александровна - Страница 3

— Подожди, подожди... — Кардинал продолжал хмуриться, силясь разобраться в ситуации. — Ты же начал с того, что монахини ничего не знают о кладе...

— Это так и не так. Монашки знают, что клад существует, они даже знают, что там хранится крест. Но они не знают, как туда проникнуть. Есть ключ к разгадке. На двух предметах указан путь к хранилищу, но владеющий ими не знает, какие именно сокровища там хранятся.

— То есть ты хочешь сказать, что наследник существует, и он до сих пор не воспользовался своим правом?

— Да! — Монах хлопнул в ладоши. — Ия нашел его.

Кардинал все еще поглядывал недоверчиво:

— Может, все же скажешь, откуда у тебя такая информация?

Брат Антоний склонился низко, как мог:

— Позвольте мне унести эту тайну в могилу.

Его преосвященство усмехнулся уголком сухих губ:

— Что-то больно рано ты помирать собрался. Но воля твоя, выпытывать не стану. И не из-за отсутствия любопытства. — Кардинал встал, заложил руки за спину. — На все воля Божья... Коли решит Господь помочь нам — так тому и быть.

Поспешивший подняться следом брат Антоний быстро закивал:

— Иначе и быть не может, иначе бы я и не делал вам подобного предложения... Но все же... Все же потребуется кое-какие средства. Дело в том...

— Можешь не объяснять, — оборвал кардинал. — Я дам столько, сколько потребуется. А после благодарность моя и вовсе не будет знать границ.

— Нисколько в этом не сомневаюсь.

Круглые, водянистые глазки монаха насмешливо поблескивали.

Кардинал погрозил сухим пальцем:

— Не дерзи. Лучше назови нужную тебе сумму.

— Мне! Я бы не взял и копейки. — Брат Антоний мгновенно принял смиренный вид. — Но я вряд ли смогу справиться. Потому и вынужден перепоручить это одному человеку. — Заметив, что кардинал начал раздражаться, поспешил объяснить: — Поверьте, монсеньер, он — единственный, кто сможет нам помочь, но, к сожалению, в отличие от меня, не станет работать бескорыстно. Просит много, но он лучший.

Услышав, что в столь щекотливое дело будет вовлечен незнакомый человек, кардинал не на шутку встревожился:

— Ты подожди с деньгами. Можно ли доверять ему? Ведь речь, быть может, идет о нашей судьбе.

— Доверять нельзя никому. Но у нас нет иного выхода. Требуется сделать невозможное, а у него особый дар убеждать людей.

— И все же я опасаюсь.

— Воля ваша. Но учтите... — Монах замолчал, словно не решаясь продолжить.

— Что? — вновь занервничал кардинал Винченце.

— Говорят, что Молино ищет хорошего живописца для своего портрета в тиаре.

Кардинал побледнел:

— Этого нельзя допустить.

— Тогда вы должны решиться. — Голос монаха звучал все более настойчиво.

— Я одного не пойму — как твой человек сможет убедить наследника взять его с собой в подземелье? Что, если тот обладает несговорчивым характером?

— А зачем нам его согласие? — Монах нехорошо ухмыльнулся. — Разве я не сказал, что мой человек работает только с женщинами?

Из двери выглянула полная, ярко накрашенная женщина:

— Китайгородская Рогнеда Рог... — запнувшись, женщина бросила быстрый взгляд в бумаги: — Рог-вол-дов-на... здесь?

Посетители, томящиеся в очереди, с интересом заозирались.

— Да, здесь...

Высокая, худая девушка лет двадцати-двадцати трех, во всем черном, поспешно встала.

— Проходите, пожалуйста.

Стараясь не выдавать раздражения, охватывавшего каждый раз, когда приходилось слышать свое имя полностью, Рогнеда сняла' темные очки и зашла в кабинет с лаконичной и грустной надписью: «Регистрация смертей».

— Добрый день, — сухо поздоровалась она.

— Добрый, присаживайтесь.

Работница ЗАГСа казалась, да что — казалась, наверное, она и была милой, отзывчивой, однако сейчас вместо дежурного сочувствия в ее удивленных глазах читалось нескрываемое любопытство. Как и люди из очереди, она явно пыталась понять, как же этой худющей жерди досталось такое странное патриархальное имя? Рогнеда Рогволдовна — это словно челн, качающийся на волнах широкой реки: здесь и резные терема по берегам, и голосистые девичьи хороводы, и зеленоволосые русалки, пахнущие камышом и рыбой... Но девушка, сидящая напротив, мало походила на русалку: холодность типичной городской жительницы еще больше подчеркивал черный, без малейшей лишней детали, костюм и короткая, почти мальчишеская стрижка. Лицо немного вытянутое, с крупными, четко очерченными чертами, впрочем, совершенно неподвижными, будто вылепленными из гипса. Единственной живой деталью на нем были глаза — огромные, светло-зеленые, с вертикальным, как у кошки, зрачком.

«Ну и личико! — отчетливо читалось в добрых, круглых, размашисто накрашенных глазах работницы ЗАГСа. — Интересно, как друзья зовут эту долговязую клячу?»

— Друзья зовут меня Рона.

— Что? — Женщина распахнула глаза еще шире.

— Я говорю, что друзья зовут меня Рона, — сухо повторила девушка, надевая очки с дымчатыми стеклами. — Вы ведь об этом думали, перед тем как принести мне соболезнования?

Работница ЗАГСа смешалась окончательно.

— Вам показалось. — Она поспешно зашуршала страницами регистрационного журнала. — Я действительно хочу принести вам искренние соболезнования в связи со смертью вашей мамы, и... вот, распишитесь здесь, пожалуйста.

Девушка взяла ручку и быстро чиркнула короткую подпись.

— Все?

— Да. Вот свидетельство.

На стол лег гербовый лист.

— Пожалуйста, проверьте внимательно все данные... — Полное лицо приняло сочувственное выражение. — Я понимаю, что вы сейчас переживаете, и поверьте, мне искренне жаль...

Добрые слова немедленно утонули в холодном отчуждении необычных глаз посетительницы.

— Никогда не говорите о том, чего не знаете. — Рогнеда взяла свидетельство и, не читая, сунула в сумку. — Особенно незнакомым людям.

— Но...

— Вы не можете знать то, что я чувствую сейчас. Так что в следующий раз лучше промолчите.

Стараясь скрыть охватившее ее замешательство, работница ЗАГСа принялась перебирать бумажки на столе.

— Я только хотела высказать вам свое соболезнование... — сухо пояснила она. — Простое человеческое сочувствие.

...Уже возле двери Рогнеда, чуть помешкав, обернулась:

— А кто сказал, что я в нем нуждаюсь?

Узкие лакированные мыски недорогих туфель взрывали расползшуюся грязь, капли дождя стекали по осунувшемуся лицу, словно заменяя слезы, которых не было. Рона не знала, даже не задумывалась над тем, куда идет. Заходила в метро, проезжала несколько остановок, выходила на улицу и снова шла пешком. Она не понимала, зачем это делает, но точно знала, что домой возвращаться не станет. Казалось, с получением свидетельства о смерти матери что-то окончательно сломалось в этом мире. Жизнь разлетелась на куски, и назад уже ничего не вернуть.

Жизнь... Нелепое течение времени в пространстве. И это пространство — небольшая, полутемная комната, пропахшая лекарствами, а время — лишь мучительные промежутки между спасительными уколами....

Рогнеда шла прямо, никуда не сворачивая, будто надеясь отыскать в сером, беспроглядном дне то ли дорогу, то ли ответ на вопрос, как жить дальше.

Сбоку послышался отчаянный визг тормозов.

— Ну смотреть же под ноги надо! — Из желтой «Волги» с шашечками выскочил молодой парень. — Я что, из-за тебя должен в тюрьму идти?

Рогнеда смотрела на жидкие коричневатые пятна грязи, стекающие по ее шелковым брюкам.

— Простите, я не хотела.

— Не хотела она... — Таксист с интересом смотрел на бледную высокую девушку, разгуливающую под проливным дождем в темных очках. — У тебя чего, проблемы?

Рогнеда едва заметно кивнула головой:

— У меня мама умерла...

— Понятно, — таксист понимающе вздохнул. — Ну тогда садись.

— Что?

— Садись, говорю.

Рона автоматически села в машину. Минут пятнадцать они колесили по центральным улицам. Все это время девушка отрешенно смотрела в окно, даже не пытаясь понять, куда и зачем они едут.