Птицеферма (СИ) - Солодкова Татьяна Владимировна - Страница 64

— То есть ты сейчас сам другими словами сказал, что бежать некуда, — подытоживаю.

— Мы можем скрываться вместе с Дэвином. Он проведет для нас экспресс-курс по игре в прятки с преследователями, — уже не понимаю, шутит ли Ник или предлагает такой вариант самоубийства на полном серьезе.

— А преследователи будут, — даже не сомневаюсь.

Филин землю носом рыть будет, пока нас не отыщет. Все должно быть под контролем Главы, а любой, кто пытается из-под этого контроля выйти, будет уничтожен.

— Это слабая часть моего плана, — соглашается Ник, не пытаясь строить из себя супергероя. — Но я должен был тебе предложить.

Он это серьезно? На вид — да.

— То есть, если я сейчас скажу: «Бежим отсюда?», — ты встанешь и побежишь?

Наконец, губы Ника трогает улыбка.

— Как всегда, напарник.

Отвожу взгляд, обнимаю себя руками. Вот сейчас мне неуютно, он так на меня смотрит…

— Напарник не подставит напарника, — напоминаю и без того известную аксиому. — Здесь переждать две недели гораздо безопаснее. Нам обоим, — считаю необходимым добавить. — Тут есть еда, вода и крыша над головой.

— Хорошо, — легко соглашается Ник, хлопает себя ладонями по бедрам и встает.

— Что значит — хорошо?

Он пожимает плечами.

— То и значит. Мы посоветовались и решили. Чего еще развозить? — или зачем усложнять? Его жизненное кредо? — Давай поторапливайся, — напоминает, возвращая меня в реальность. — Нам пора на завтрак, пока нас не хватились.

Я заплетаю волосы, а он заправляет постель. Пингвин никогда не мог даже накинуть на кровать покрывало… Мой мозг упрямо продолжает анализировать, хотя я и понимаю, что сравнение напарника с бывшим сожителем неуместно.

— Ник, — окликаю.

— А? — оборачивается.

— А что ты планировал делать, если бы я тебя так и не вспомнила? Ну, через две недели.

Пожимает плечом.

— Просто предложил бы бежать.

— Поэтому ты пытался со мной…э-э… подружиться? — более подходящее слово не приходит на ум.

Действительно, скажи мне малознакомый член Птицефермы: «Пойдем-ка ночью прогуляемся, там нас будет ждать катер», — я бы покрутила пальцем у виска и послала бы его куда подальше. Заяви мне это Пересмешник, который уже много раз спасал меня, всегда был добр и даже вместе со мной ходил в разведку… Пожалуй, я бы рискнула уже тогда.

Ник же смотрит на меня так, будто я сморозила настоящую глупость.

— Нет, Янтарная, — качает головой. — Я пытался с тобой «подружиться», потому что ты мне нужна.

Глаза в глаза. Невыносимо.

— Даже сейчас? — голос подводит и звучит хрипло.

Сама не понимаю, что имею в виду. Знаю одно: Птицеферма не прошла для меня бесследно, как бы мы оба себя ни обманывали, от меня прежней осталось немного.

— Всегда, Эм, — отвечает серьезно. — Просто всегда. Не выдумывай, — а потом хватает меня за запястье и, прежде чем я бы воспротивилась, увлекает за собой. — Скорее, опаздываем!

Бессонная ночь дает о себе знать — меня разве что не шатает. Впрочем, пошатывает, что немедленно замечает Сова, когда мне приходится упереться ладонью в землю, чтобы не рухнуть лицом в грядку.

Подходит, перекидывает клюку через борозду; садится.

— Неужто так гормоны взыграли? — скрипит, усаживаясь поудобнее. — Так вы молодые, бодрее должны быть после бессонных ночей, проведенных таким образом.

Бросаю на нее взгляд исподлобья, а руки не перестают выдергивать сорняки. Такое чувство, что за ночь их понаросло ещё больше, чем было вырвано вчера. Если я правда отсюда выберусь, никогда, ни за что на свете больше не притронусь к садовым работам.

— Чайку наслушалась? — уточняю сухо.

— Ее сложно не услышать, — Сова устремляет взгляд в ту сторону, где работают Кайра со своей болтливой подругой. Вроде бы далеко, а непрекращающийся говор Чайки доносится и сюда. Хорошо, что хотя бы слов не разобрать.

— Не верь ей, — говорю. — Мы не шумели.

— Вы — нет. А вот ваша кровать…

Поднимаю голову. Сова смотрит на меня, хитро прищурившись. А в глазах — искреннее любопытство. Не знала, что ей присущи такие женские слабости — всегда серьезная, собранная.

— Что ты хочешь знать? — спрашиваю прямо. — Спим ли мы с Пересмешником? Спим, — уточнять, что это случилось лишь раз и вряд ли повторится — информация лишняя.

Во взгляде пожилой женщины — удовлетворение; кивает.

— Тебе на пользу, — делает вывод.

Усмехаюсь.

— Добровольный секс — всем на пользу.

Даже разовый.

— Тоже верно, — соглашается Сова, обводит взглядом грядки, которые еще следует обработать. Сейчас середина дня, нужно поспешить, иначе к завтрашнему утру мы уже не найдем свеклу в море сорняков.

Женщина не уходит, но больше ничего не говорит. Я продолжаю работу, но чужое присутствие рядом напрягает. Она будто хочет сказать еще что-то, но по какой-то причине не решается, или тянет время.

— Сова, у тебя есть противовоспалительные лекарства? Лучше таблетки? — задаю вопрос в лоб, прежде чем струшу или передумаю.

Полдня гоняю в голове эту мысль, но понимаю, что не готова украсть у Совы что-то без спроса. Она единственная, кто помогал мне здесь. Поступить с ней так не просто нечестно — подло.

Женщина резко поворачивается ко мне. Редкие брови сходятся на переносице.

— Ты совсем обнаглела? — рявкает, но недостаточно громко, чтобы нас услышали работницы с других грядок.

— Сова, мне нужно, — упорствую.

— Зачем? — а вот теперь и взгляд, и голос собеседницы далеки от дружелюбных. Узнаю старую добрую Сову. Вернее, совсем недобрую. — Опять лечить Пересмешника? Так он живее всех живых. Живее тебя выглядит, во всяком случае.

Качаю головой.

— Это не ему.

Сова вгрызается в меня взглядом.

— Тогда кому? — требует.

Моему бывшему парню, каким-то ветром занесенному на эту богом забытую планету и умирающему от истощения, ломки после наркотической зависимости, а заодно самого страшного кашля, который я когда-либо слышала.

— Мне, — отвечаю.

— И что у тебя воспалилось?

Сейчас — определенно совесть. Мне не по себе лгать человеку, уже не единожды помогавшему мне и ничего не попросившему взамен. Однако как выкрутиться иначе, не знаю. Дэвин нам нужен, а его состояние ухудшается с каждым днем. Если не помочь, то я не уверена, что он продержится необходимые две недели.

Понимаю, что Сова все ещё ждет от меня ответа.

Отвожу глаза, смотрю на свои не прекращающие работу с сорняками руки. Это действие уже настолько привычно и отработано, что могу полоть грядки в прямом смысле не глядя.

— Кашляю. Сильно.

— Что-то не слышала, — возражает собеседница. — Мы все тут вакцинированные. Так что наверняка ничего страшного, максимум — простуда.

— По ночам кашляю! — выпаливаю, видя, что Сова собирается прервать, по ее мнению, бессмысленный разговор и продолжить работу на выделенном ей участке.

Уже начавшая вставать женщина останавливается, поворачивается ко мне; щурится на солнце, вглядываясь в мое лицо.

— Врешь, — заявляет коротко.

— Нет, — упорствую и на этот раз глаз не отвожу. Мне нужны лекарства для Дэвина, и я не отступлю.

Сова возмущенно качает головой.

— Да ты кем себя возомнила? Думаешь, что-то мешает мне прямо сейчас пойти и сдать тебя Филину? Кто ты такая, чтобы я рисковала ради тебя своей шкурой?

— Никто, — признаю справедливость ее слов. — Дашь?

— Подумаю, — огрызается и на этот раз, кряхтя, встает.

Не даст, понимаю. Придется красть. Хочется провалиться сквозь землю.

— Шуруй к Филину, — бросает мне Сова, наконец, поднявшись на ноги. — Он еще утром сказал отправить тебя к нему после обеда.

Черт-черт-черт. Так скоро? Я надеялась, что он забудет о моем существовании хотя бы на неделю.

И тут вспоминаю о десяти годах, о которых говорил Дэвин: времени возобновления деятельности наркодилеров на Пандоре и тогда же — восхождении Филина на «пьедестал».