Птицеферма (СИ) - Солодкова Татьяна Владимировна - Страница 33

— Вроде того, — бормочу. Внутри настолько волнуюсь, что в голову не приходит ни одного более-менее правдоподобного объяснения.

Левая ладонь.

Шрамов нет.

Прикрываю глаза. Разочарование настолько сильное и болезненное, что мне хочется кричать. Просто похож…

— Ты чего? — Пересмешник наклоняется ко мне, заглядывая в лицо. — Не видать мне сундука золота и прекрасной русалки? — шутит; улыбается, но глаза серьезные.

— Русалки уж точно, — отвечаю ему в тон, ясно давая понять, что объяснений не последует.

Не он, не он, не он…

Похлебка окончательно теряет вкус.

— Вечером увидимся?

Вскидываю голову.

— За ужином. Конечно, — отвечаю, не совсем понимая вопрос. Ведь Пересмешник сам сказал, что планирует отоспаться перед испытаниями.

Качает головой.

— После ужина. Прогуляемся поблизости?

«Поблизости» — это намек, что приглашает не к реке в поисках шпионов?

— Вечером и решим, — отвечаю нейтрально.

Не хочу давать никаких обещаний, мне нужно подумать.

К счастью, Пересмешник и не настаивает.

Продолжаю есть безвкусную жижу с кусочками плавающих в ней криво нарезанных овощей. В моей голове одна мысль сбивает другую. Они путаются между собой и в итоге, вообще, образуют спутанный клубок; яркая в нем только одна нить — умирать, как была готова еще вчера, я теперь категорически не согласна.

За ужином дальше приветствия мы с Пересмешником не заходим.

Он устал после дня на руднике, я — после огорода. А бесконечное выстраивание логических цепочек в своей голове вымотало меня окончательно.

Для себя я решила лишь одно: мне нужно выжить и выяснить все до конца. Только как это сделать, если Момот не откажется от своих планов и выберет после завтрашней победы меня, еще не определилась. Думай, Николс, думай…

После ужина ухожу к себе. Как-никак, это последняя ночь, которую я по позволению Главы могу провести в одиночестве.

Мне нужно ещё подумать, нужно разобраться, попробовать вспомнить. Но завтра в эту же комнату завалится Момот и предъявит на меня свои права. И если раньше я, может, смогла бы смириться и стерпеть, то теперь, после всего того, что вспомнила, точно не сумею.

Сбежать?

Куда? Попытаться добраться до лагеря Цветов? Говорят, они к нам ближе всех, хотя и идти до них много дней. Если верить слухам, никто не доходил. Или слухи, опять же, распустил Филин, чтобы удержать покорных овец на своем пастбище?

С другой стороны, у нас «цветы» тоже не появлялись. Значит, мы действительно далеко друг от друга.

Можно было бы попробовать рискнуть, выбрав такую смерть вместо измывательств Момота или взамен повешению на суку. Но как быть с тем, что таинственный люк поблизости от Птицефермы? Нет, уходить мне нельзя…

— Эй, Джульетта! Выйди на балкон! — хаотичное кружение мыслей прерывает уже хорошо знакомый голос снаружи.

Автоматически улыбаюсь — кем бы Пересмешник ни был, мне на самом деле приятно общение с ним.

Встаю и свешиваюсь через подоконник.

— Не так я представляла своего Ромео, — язвлю.

— Берите, дамочка, что дают, — незваный гость под моим окном корчит гримасу. — Посторонись.

Слушаюсь, скорее, от удивления, чем осознанно. Отступаю, а он хватается за край подоконника, подтягивается и уже через две секунды восседает на нем с видом победителя драконов.

— Вообще-то, есть дверь, — напоминаю.

— Ты могла бы мне не открыть.

Неправда. Ему бы открыла. Пересмешник мне не враг, и даже если бы я решила выпроводить его восвояси, то все равно открыла бы и сообщила ему о своем нежелании разговаривать в лицо.

Тем не менее только пожимаю плечом, не оспаривая последнее утверждение. Пусть считает как хочет.

— Я, собственно, ненадолго, — однако в противовес собственным словам, произнося их, Пересмешник поудобнее устраивается на моем подоконнике.

— Располагайся, чего уж там, — бормочу.

Плюхаюсь на край своей кровати. Что ж, поговорим. Может, он что-то узнал о незнакомцах из люка?

— Ты в курсе про планы Момота? — с лица гостя исчезает улыбка, и он становится предельно серьезен.

Тоже дошли слухи, значит? Впрочем, за целые сутки Чайка могла бы оповестить всю Пандору, не то что жителей одного не слишком большого лагеря.

— В курсе, — подтверждаю.

И совершенно не знаю, как выкрутиться. Вчера, пока я не вспомнила о своей работе и о задании, из-за которого оказалась здесь, спланированное убийство Момота казалось мне отвратительной, неприятной, но тем не менее приемлемой мерой. Теперь же я точно знаю, что готова убить его при самообороне, но ни за что во сне или исподтишка.

— Я его сделаю, — чужой уверенный голос врывается в мои мысли, напоминая, что я в помещении не одна.

Вскидываю на Пересмешника глаза.

— Что? — может, мне послышалось? До сих пор Пересмешник создавал какое угодно впечатление, но точно не дурака.

— Уложу его в поединке.

Нет, не послышалось.

Качаю головой, медлю, подбирая слова — насмехаться и обижать его после того, сколько Пересмешник для меня сделал, не хочется.

— Вы, элементарно, в разных весовых категориях.

Но тот и не думает впечатляться.

— Еще аргументы? — язвит.

— Соперники определяются жеребьевкой. Ты можешь проиграть ещё с другим противником, так и не встав в спарринг с Момотом. Или же провести десять боев и просто упасть под ноги Момоту от усталости.

Пересмешник усмехается, зачесывает пятерней несобранные этим вечером волосы назад; часть из них падает назад, придавая их обладателю взъерошенный и немного забавный вид.

Нет, я совершенно не хочу, чтобы Момот завтра покалечил этого упрямца.

— А ещё может упасть метеорит, — передразнивает меня «арендатор» моего подоконника. — Разберемся. Пообещай, что будешь за меня болеть.

Буду.

— Болеть буду не я, а твои поломанные кости, — говорю на полном серьезе.

— Кости срастаются, — отвечает Пересмешник со знанием дела. — Тему не переводи. Пообещай за меня болеть, и эти соревнования — мои.

Он говорит все это с усмешкой, так, что такие слова не выглядят высокомерно или заносчиво.

Вспоминаю свою недавнюю ассоциацию.

— Ты мне еще голову дракона пообещай принести.

Смеется.

— Ага, и еще десять девственниц в придачу. Так будешь?

Вот же упрямый.

— А если скажу, что нет, не станешь зря рисковать своей шеей? — интересуюсь. — Нам с тобой ещё «в разведку» идти.

Прищуривается, а физиономия совершенно довольная.

— Значит, все-таки волнуешься за меня?

— Опасаюсь, — не сдаюсь.

— А значит… — подталкивает.

Вроде и смеется, но создается впечатление, что ему на самом деле важно от меня это услышать.

Воздеваю глаза к потолку.

— Значит, я буду за тебя болеть, — произношу, будто у меня выпытали такой ответ. Хотя, по сути, так оно и было.

— Вот так бы сразу. Все головы девственниц будут твои, — подмигивает мне Пересмешник и ловко спрыгивает с подоконника наружу.

Черт, а у меня так получится? В одно движение.

Вскакиваю и бегу к окну.

— Дракона головы! — возмущаюсь, толком не отдавая себе отчет в том, что кричу это довольно громко и меня могут услышать как с улицы, так и из соседних комнат. — Что мне делать с головами девственниц?!

— Разберемся! — весело доносится в ответ.

Сегодня солнечно и ветрено. Все жители Птицефермы собрались во дворе.

Мужчины не пошли на рудник, женщины не отправились в огород, на веревках не сушится белье — все дела оставлены, сегодня день «икс»: состязания.

Пока одни еще подтягиваются во двор, а другие уже выбирают себе место в «зрительном зале», Сапсан и Зяблик вбивают в землю колья и натягивают между ними веревки, обозначая место «ринга»; Чайка остервенело размахивает метлой, убирая с будущего места боя мелкие камешки и мусор, принесенные ветром.

Люди галдят, обмениваются предположениями о том, кто войдет в число победителей. Кайра с мечтательным выражением на лице уселась на верхней ступени крыльца и вслух рассуждает о том, сколько мужчин будет проливать кровь ради того, чтобы разделить с ней комнату. Сидящая рядом с ней Рисовка подперла кулаком щеку и слушает, раскрыв рот.