Птицеферма (СИ) - Солодкова Татьяна Владимировна - Страница 10
- Предыдущая
- 10/107
- Следующая
Другие обнаженные люди подбадривают меня снизу. Среди них все та же Джилл, с которой мы ели мороженое в прошлом сне. Но она другая, совсем юная, с острыми выпирающими ключицами и яркими веснушками на носу. Она тоже без одежды — лишь зеленые лоскутки в области сосков и между ног.
Опускаю взгляд на себя и понимаю, что такие же прикрывающие кусочки приклеены и к моему телу, но они настолько невесомы, что совершенно их не чувствую.
А потом кто-то стаскивает меня с крыши транспортного средства. Вижу руку в черной перчатке и пальцы, как гвозди, впивающиеся в мою кожу на запястье и оставляющие красные отметины.
Бег, погоня, прерывистое дыхание. Босые ноги, изрезанные осколками битого стекла.
И следующая картинка: одна из дверей, мимо которых я бегу, открывается, и мое запястье снова обхватывают чужие пальцы. Но они другие, не те, что в перчатках, эти теплые, держат крепко, но не больно; затаскивают внутрь.
Хлопает дверь, и я оказываюсь практически прижата к парню в светлой футболке. Не вижу лица — он слишком близко, и мой взгляд почему-то устремлен ему в шею.
— Придурок, руки убрал! — шиплю и вырываюсь.
Но эта эмоция лишь напоказ. Мне не страшно, и я не злюсь — мне весело и хочется хохотать.
Отступаю и вскидываю глаза на молодого человека, гостьей которого внезапно оказалась. У него красивое тело, и я почти успеваю взглянуть в его лицо, как картинка осыпается миллиардами серебряных звезд…
Кто-то истошно кричит, и я подскакиваю на кровати.
Сердце колотится как сумасшедшее. Крики, голые люди… Мне требуется не меньше минуты, чтобы понять, где обрывается сон и начинается реальность.
А потом крик повторяется, и что есть что уже не вызывает сомнения: я на Птицеферме, лагере заключенных на планете-тюрьме Пандоре, и здесь только что случилось что-то плохое.
Мне бы полежать в тишине с закрытыми глазами и прокрутить в голове сон-воспоминание, все взвесить и обдумать. Но нельзя.
Вскакиваю с кровати, второпях натягиваю на себя сарафан, скручиваю волосы на затылке и ныряю в ботинки. Мчусь на улицу.
Голова ещё немного кружится после вчерашнего падения, но не так сильно — я ожидала худшего.
Однако думаю сейчас не о себе. Сердце сжимается от дурного предчувствия — так не кричат из-за ерунды. Случилось что-то по-настоящему страшное.
Из комнат в коридор вываливают другие жители Птицефермы.
— Что случилось? Горим? — из-за одной из дверей выглядывает Чайка и хватает меня за запястье как первую попавшуюся.
…Пальцы в черных перчатках на моей коже…
…Другие, теплые, затаскивающие меня в помещение и спасающие от преследования…
Трясу головой, пытаясь выбить из нее видения прошедшей ночи — не сейчас, не время. В ответ на резкое движение голова отзывается тупой болью.
— Не знаю, — выдыхаю. — Я тоже только что услышала.
— Тьфу ты! — ругается Чайка и выпускает мою руку с таким видом, будто потрогала нечто отвратительное.
Мы с Чайкой не слишком-то ладим. Она подруга Кайры, с которой мы враждуем с самого первого дня моего пребывания здесь. Если бы не жажда информации, Чайка со мной не заговорила бы. А я, пожалуй, и не ответила бы. Но сейчас мы все напуганы.
Горим… Судя по крику, очень похоже — если кто-то горит заживо.
В толпе других выбегаю на улицу. Большинство уже здесь; столпились у зарослей кустов на углу барака, как раз там, где меня вчера тошнило.
Кто-то нашел мои молоток и фонарик?
Но от этого же так не кричат…
Жители Птицефермы стоят плотно, образуя полукруги несколькими рядами. Те, кто подошел недавно, вытягивают шеи, пытаются рассмотреть, что же там, в центре первого полукруга; делятся предположениями:
— Что там?
— Не видать.
— Помер кто, что ли…
— Ну точно, лежит.
— Кто? Кто?
— Да не видно же.
Останавливаюсь позади всех и тоже ничего не вижу, только слышу версии.
Кто-то погиб?
Моментально вспоминаю о том, что Пингвин не пришел ночевать в комнату. А если это он? С ним что-то случилось?
В моем сердце тут же вспыхивает надежда на то, что так оно и есть, и я до боли прикусываю губу от отвращения к самой себе.
В отличие от меня, Чайку задний ряд не устраивает, и она пытается пробиться вперед. Прочищает себе дорогу локтями, получает тычок в бок от Зяблика. Покрывает его трехэтажным матом.
А в следующий миг Зяблик уже сам отскакивает в сторону, пропуская — потому что Чайку догоняет ее сожитель, Ворон, правая рука Главы.
— Да я что… я случайно, — бубнит Зяблик.
Но Ворон лишь одаривает его тяжелым взглядом и протискивается в образовавшийся узкий проход. Чайка кидается за ним с видом императрицы, которой только что обеспечили эскорт.
Не теряя времени, пользуюсь моментом и проскальзываю за ними.
Краем глаза замечаю в толпе Пингвина — живехонек. Хмурит брови, губы поджаты — ему-то, с высоты его роста, прекрасно видно, что происходит впереди.
А через пару секунд становится видно и мне.
Филин уже здесь, в ближнем круге. Стоит, подперев кулаком подбородок, и смотрит на землю. Вид у него потрепанный: волосы спутаны, помятое от недосыпа лицо — неудивительно, учитывая то, сколько он вчера должен был выпить.
Но интересует меня не Глава, а тот, кто лежит перед ним. Возле кого на коленях стоит Кайра. Девушка запустила обе руки себе в волосы и раскачивается из стороны в сторону, тем самым перекрывая обзор, и я вижу лишь ноги в темных штанах.
Неужели я вчера ушла, заперев дверь, а он захлебнулся, так как был пьян?..
Кайра снова испускает протяжный вой. Именно вой — как раненое животное.
Филин морщится, но позволяет кричать и дальше. Сострадает или думает, что такой сиреной созвать людей будет проще и быстрее?
— Пустите, наконец! — слышу бурчание за спиной и торопливо отступаю, пропуская Сову, одной рукой опирающуюся на клюку, а второй — расталкивающую зевак.
Верно, Сова хоть что-то понимает в медицинской помощи. Только не думаю, что она понадобится — над живыми так не воют. Да и Филин не дурак: не стоял бы спокойно, если бы лежащий на земле был ещё жив. Глава безжалостно казнит осужденных (правда, им же), но просто так никого не обрекает на смерть.
— Не ори, дура! — рявкает Сова, и Кайра обрывается на середине ноты. — Отойди, глупая.
Девушка слушается. Но не встает, а, все так же на коленях, делает два приставных шага в сторону и остается там.
Теперь обзор открыт. Несмотря на то, что я уже поняла, кого увижу на земле, того, в каком виде будет Чиж, не ожидала. Он в одних штанах и с голым торсом, то есть одет так же, как вчера, когда мы столкнулись на этом самом месте. Лежит на животе, голова повернута набок. Глаза удивленно распахнуты, рот приоткрыт. А из его затылка торчит… мой молоток. Носок молотка пробил череп, и головка вошла внутрь до самого клина.
Судорожно сглатываю. В том, что молоток мой, не сомневаюсь ни на миг — вот он, след от красной краски на рукояти.
Сова, кряхтя, опускается рядом с телом. Щупает пульс, морщится.
— Готов, — сообщает сухо то, что видно и так. Опирается на клюку, выпрямляется и отступает. — Можно убирать.
— Как убирать?! — взвизгивает Кайра. — Куда?! Нужно расследование! Нужно… — а потом сгибается, закрывает лицо ладонями и рыдает, громко с подвыванием.
А ведь мне вчера показалось, что я видела луч фонаря, мелькнувший за окном. Как раз через несколько минут после того, как я оставила Чижа на улице. Но свет был слишком ярким для фонаря на солнечной батарее. А этого не может быть, других источников освещения на Птицеферме нет.
Люди продолжают переговариваться, Кайра — выть. Но все мгновенно смолкают, стоит Филину сойти с места. Тот ничего не говорит, только выходит вперед, загородив собой от остальных тело Чижа. Всего пара шагов, а все жители Птицефермы замолкают и смотрят на своего Главу, затаив дыхание.
- Предыдущая
- 10/107
- Следующая