Идеальный слуга (СИ) - Ахметова Елена - Страница 20

Но закон подлости еще не успокоился. Стоило мне утащить пиццу к моноблоку, предвкушая вечер гедонизма и морального разложения, как в дверь снова позвонили. Я покосилась на открытую коробку и уныло поплелась открывать, отчетливо понимая, что если это салат, то мне совесть не позволит трескать жирное и мучное.

Дверь я отперла с такой скорбной миной, что, окажись за ней курьер, у него бы в сумке все скисло. Но это был Итан — с двумя огромными стаканами с логотипом его кофейни в транспортировочном паке.

Я уставилась на него, как на привидение.

— Надо было кое-что доделать в кофейне, — ничуть не смутившись, сообщил он и потянул носом. — М-м… пицца?

По лестничной клетке плыл густой горьковатый запах с нежными ванильно-молочными нотками, и для меня так и осталось тайной за семью печатями, как Итан умудрился учуять что-то из квартиры. Но курьера с салатом на горизонте видно не было, необходимость в ведре шоколадного мороженого явно отпала, а вопрос с кофе уже не стоял — и я посторонилась, пропуская гостя в дом.

Квартира разом начала казаться маленькой — причем не мне одной: Итан сразу ссутулился и робко приютился на краешке кресла, как благовоспитанная викторианская леди. Кресло, тем не менее, тотчас оскорбленно заскрипело, намекая, что рассчитано на изящных китайцев, а не лосей из средней полосы, но разваливаться вроде бы не спешило.

— Берегиня? — напомнила я, подхватывая из коробки самый большой кусок, и неблаговоспитанно оперлась бедром о стол.

Итан кивнул, сосредоточенно посмотрел на бедро и попросил:

— Подойди ближе.

Я смерила взглядом полметра пространства между нами. Воспитание подсказывало, что расстояние и так на грани приемлемого. Благоразумие вопило, что лучше бы это было не полметра, а хотя бы полтысячи верст.

— Зачем? — наплевав и на то, и на другое, я все-таки шагнула вперед.

Попыталась, во всяком случае. Воздух перед Итаном словно сгустился — и я увязла на середине движения, как мошка в янтаре, и шарахнулась назад, едва не выронив пиццу.

— Какого?! — рявкнула я, выровнявшись и восстановив дыхание.

Итан выудил из-под футболки половинку речной ракушки. Выглядела она до крайности непрезентабельно: зеленовато-коричневая, с какими-то темными разводами по кайме и трещинкой, уже поползшей от неаккуратного отверстия для шнурка. Шнурок соответствовал — словно провалялся пару лет на речном дне.

Но от амулета ничем не пахло, а мне отчего-то нестерпимо захотелось оказаться как можно дальше. Я не стала отказывать себе в удовольствии и отступила на пару шагов.

— Надо же, а я полагал, что навки боятся распятий, — глубокомысленно заметил Итан и снял амулет. Ракушка с легкостью скрылась в его кулаке — только шнурок остался торчать.

— Что бы я здесь делала, если бы боялась? Тут от храма до храма меньше получаса ходьбы, и то еще сто раз на кого-нибудь крещеного по дороге нарвешься, — нервно хмыкнула я.

— А таласым? — тут же уточнил Итан. — Почему он боялся?

— Он тоже не боялся. Согласись, одно дело — видеть нож, и совсем другое — схлопотать его под ребро, — я неопределенно пожала плечами. — Если продолжить аналогию с оружием, то сейчас у тебя в руке нечто среднее между перцовым баллончиком и шокером в корпусе из костей моей любимой собачки. Я была бы чрезвычайно благодарна, если бы ты не размахивал этим перед моим лицом. И руки вымой, прежде чем за еду хвататься!

Откровенно посмеиваясь, Итан послушно вымелся на кухню и включил воду. Я без аппетита дожевывала пиццу. Вязкое тесто липло к зубам.

И с чего мне вообще ее захотелось?..

— Берегиня сказала, что ни о каких нападениях на нежить и слыхом не слыхивала, но если кто на вас и охотится, то так вам и надо. Зато к ней приходила женщина, — еще с кухни начал Итан и походя сгреб сразу два куска пиццы, тут же сложив их бутербродом. Его мысли о диете определенно не занимали ни капли. — Причем уже очень давно. Она просила живую воду. Но берегиня охарактеризовала ее как «навское отродье» и попыталась утопить, и больше эта женщина не показывалась… Алиса? С тобой все нормально?

Я бросила недоеденный кусок на крышку коробки и судорожно схватилась за кофе.

— Навское отродье — это ведьма, — выпалила я. — К берегине приходила ведьма!

Итану понадобилась от силы пара секунд, чтобы сложить два и два.

— Она делает гомункулов с помощью живой воды? — догадался он и нахмурился.

Должно быть, тоже подумал, что, в таком случае, вполне вероятно, что охотник работает на ведьму. Потому-то пропадали именно навки, а таласыма попросту попытались упокоить, чтобы не отсвечивал: наземная нежить живую воду творить не способна. Да и навки, строго говоря, весьма ограничены в этом вопросе: от силы пара-тройка литров в неделю. Иначе — истощение и навь, навсегда лишающая надежды на вечный покой… но ведьму вряд ли волновала сохранность навок. Всегда можно наловить еще — раз уж всем так удачно друг на друга плевать.

А я любезно сообщила ей, где живу, когда заказывала гомункула. Разве что место и дату смерти не подписала!..

— Эй-эй-эй, только без истерик, — насторожился Итан и сделал ровно то, что как раз на истерику и провоцировало лучше всего: обнял меня, уткнув лбом себе в грудь, и ласково провел рукой по волосам. — Здесь тебе ничего не угрожает. Ведьма не знает, что ты навка. Она же не меченая, чтобы чуять вас за полквартала.

Нет. Это ты — русалочий вдовец, который будет до последнего хвататься за соломинку, пытаясь собрать свою жизнь из осколков. Достаточно всего лишь следить за тобой, чтобы находить навок — потому что ты всегда будешь нас искать, ловя за хвост ускользающую сказку…

— Итан, — глухо сказала я, не поднимая головы, и осторожно положила ладони ему на грудь, — ты привел к Инне семерых навок за полгода. Скольких из них ты потом видел?

Он замер, так и не выпустив меня из объятий, и это, наверное, говорило гораздо больше, чем любые слова.

— Права была Карина, — выдохнула я, зажмурившись. — Отсюда надо драпать.

Но так и не сдвинулась с места. Меня потряхивало — от внезапно навалившегося осознания опасности, от нерешительности и злости. Итан, должно быть, это чувствовал и потому просто был рядом, делясь теплом и поддержкой. Он не пытался ни прижать меня крепче, ни отстраниться — ровно на ту же долю ласки и принятия я могла рассчитывать у своих сестер, и от этого отчего-то было горько.

— Карина? — переспросил Итан, осторожно опершись бедрами о стол, не выпуская меня из рук.

Я не протестовала. Под ладонями колотилось суматошно и быстро, и это настолько не вязалось с его мягким, ровным тоном, что я отчего-то не решалась поднять глаза. Здравый смысл орал во всю глотку, требуя немедленно отойти на противоположный конец квартиры, а лучше — страны.

— Одна из моих старших сестер, — невнятно отозвалась я, проигнорировав все призывы здравого смысла. — Это у нее я попросила живую воду для… — не особо раздумывая, я попросту провела ладонью вдоль поблекшей метки на его груди.

Мягкая ткань футболки неожиданно легко смялась под прикосновением. Итан затаил дыхание. Я замерла, отчего-то необычно остро ощущая холодок метки под пальцами и отчетливо понимая: вот она, черта, которую мы оба так демонстративно отказывались пересекать, и хватит всего одного неосторожного движения, чтобы сорваться с грани.

Я сглотнула и медленно, опасливо отступила назад. Итан не препятствовал. Ему явно не хватало куртки, чтобы можно было запихнуть руки в карманы, и в конце концов он попросту слегка откинулся назад, чтобы упереться ладонями в столешницу.

— Я рассказала Карине про охотника, — нарочито легкомысленным тоном продолжила я, изо всех сил делая вид, что ничего не случилось. Выходило бы, наверное, гораздо убедительнее, если бы я все-таки рискнула поднять глаза — но это было выше моих сил. — И она велела мне убираться в Уфу ближайшим рейсом.

Итан промолчал. Его пальцы вдруг до побелевших костяшек стиснули край столешницы.

— А я не послушалась, — все-таки не выдержав заданный легкомысленный тон, созналась я и рухнула в кресло, тут же неизящно ссутулившись. — Хотела сначала дождаться гомункула, протестировать… а драпать, выходит, нужно было еще неделю назад.