Случайный брак с миллиардером (СИ) - Лав Агата - Страница 16

Когда это случилось?

Я начала думать о нем как о мужчине?

Из-за поцелуя и объятий? Того, как он зажал меня у столешницы?

Душ помогает, но через мгновение я вновь проклинаю себя. Я забыла в комнате ночную сорочку, а махрового халата нет, только большие полотенца. Я вновь надеваю блузку с юбкой и возвращаюсь в комнату. Хлопок двери пробуждает Константинова, который видимо все это время вел переписку в телефоне.

Он словно вспоминает, что собирался спать, и идет к кровати. Я тоже подхожу к ней и без предупреждения гашу весь свет. Переношу пальцы на пуговицы блузки, которые застегнула в ванной через одну. Снова распускаю их и слышу, как сбоку шелестит ткань полотенца. Константинов отбрасывает его в сторону, после чего звякает пряжка ремня.

Распускается ширинка.

Я тоже тяну язычок молнии на юбке.

Мы раздеваемся в полной темноте, между нами только двуспальная кровать и легкий аромат флердоранжа от свечей.

Константинов ложится первым, я же набрасываю на тело сорочку и делаю лишний шаг у матраса. Потом все же отбрасываю одеяло и забираюсь под него, успокаивая себя мыслью, что кровать огромная, между нами с легкостью поместится самый крупный парень из охраны.

Хотя не дай бог! Хватит мне чужих мужчин в моей постели.

Одного Константинова хватит. Да и тот не хочет оставаться чужим. Он перестает быть просто боссом. Чистым листом. На нем появляются краски и эмоции, яркие и приглушенные, смелые и осторожные… Чертова химия.

— Константинов? — зову тихо.

Он усмехается, а я только в это мгновение понимаю, что снова выбрала его фамилию, а не имя.

— Я смогу завтра увидеть сестру? У нас утром съемка, но потом же можно найти окошко?

Я слышу, как Константинов поворачивается ко мне.

— Я скажу Герману, он попробует устроить. — отвечает он. — Вы так близки?

— С Германом?

— С сестрой, Света, — слышится короткий смешок с хрипловатым эхом.

— Мы выросли без родителей, привыкли держаться друг друга… Нас бабушка воспитывала, а она старенькой уже была, пришлось быстро взрослеть и учиться командной работе.

— Что случилось с родителями?

— Ты же читал досье.

Я чувствую его взгляд на себе. Даже через черную краску абсолютной темноты.

— Да, читал, — я слышу как легкая щетина царапает подушку, когда Константинов кивает. — Они разбились на трассе М4.

— Какие подробности…

— Почему-то врезалось в память. У меня всегда так с числами, лицо отца не помню, а чисел на три жизни вперед запомнил.

Я тоже читала о Константинове и знаю, что он вырос без отца. Он никогда не искал его и всегда тепло отзывается о матери, которая подняла его на ноги. Кажется, сейчас она живет в Италии… или в Испании. Где тепло, в общем.

— А можно личный вопрос?

Я поворачиваюсь к Константинову, взбивая подушку, и смотрю туда, где угадывается его крепкий силуэт. Глаза привыкают к темноте и им хватает тех легких отголосков света, что крадутся с улицы через шторы.

— Да.

— Что у тебя с Цебоевым? Дело же не только в деньгах?

Он недолго молчит.

— Я совершил ошибку три года назад.

— Какую?

Константинов подвигается и оказывается так близко, что его дыхание согревает воздух, которым я дышу.

— А какую ошибку мужики совершают, выпив лишнего? — он понижает голос и звучит дьявольски порочно. — Я дотронулся до чужой женщины.

— До его?

Он кивает и вдруг дотрагивается до меня. Кладет крепкую ладонь на мою щеку и не отрывает ее, когда я резко выбрасываю руку и сжимаю его запястье, пытаясь остановить.

— Максим…

— Не хочу засыпать, думая о Цебоеве и трассе М4.

Константинов проводит большим пальцем по моей коже, обжигая, и почти касается губ.

— Ты очень красивая, Света.

— Особенно в темноте?

— Особенно в постели.

Я прикусываю его палец, самый краешек, не сильно, но ощутимо. Константинов шипит от выдуманной боли, забавляясь, но намек понимает. Убирает руку и свои фирменные фразочки, на которых стоит копирайт самого дьявола.

— Спи, — говорю ему строго. — Нам нужно выспаться перед интервью, а не глупостями заниматься.

Я не даю ему времени ответить, отворачиваюсь и приказываю себе заснуть. Выходит не так быстро, как хотелось бы, но я все-таки проваливаюсь в сладкий сон. Утром же меня ждет настоящий подарок — Константинова нет не только в кровати, но вообще в спальне. Уже оделся, умылся и ушел.

Я тоже собираюсь и выхожу в гостиную. Меня встречает высоченный охранник, который развалился на брошенном посреди коридора Честере.

— Доброе утро, — бросает он хмуро и встает на ноги. — Машина уже ждет.

— А где твой босс?

— Уехал, — охранник пожимает плечами, показывая, что больше ему знать не положено. — Сейчас Герман должен приехать, — он бросает взгляд на наручные часы. — Наверное, уже внизу.

Я киваю, и мы вместе спускаемся на первый этаж. Стук моих каблуков расходится по начищенному до блеска вестибюлю, а впереди ждут еще двое охранников. Они придерживают двери и осматриваются по сторонам, словно ждут штурма с минуту на минуту. Константинов определенно усилил охрану.

Я ныряю под большой черный зонт, который защищает не от дождя, а от объективов камер, и иду к машине. В салоне внедорожника ждет Герман, молодой мужчина приветствует вежливым кивком и протягивает мне стаканчик с кофе.

— Латте с миндальным молоком, — сообщает он буднично и переносит внимание на планшет. — Мы идем по графику. С учетом пробок через два часа будем в телецентре, я распечатал все материалы, чтобы вы могли повторить.

Герман кладет папку на выступ между нашими креслами.

— Максиму Викторовичу пришлось ехать в офис, но он должен успеть. В крайнем случае, сдвинем время съемки. Я уже предупредил телевизионщиков.

Я слушаю Германа и с интересом считаю черные внедорожники вокруг. Получился королевский кортеж — наша машина и еще четыре для сопровождения. Или даже пять?

— Первый блок Максим Викторович отработает один, они будут говорить о его бизнесе и благотворительных программах, — продолжает Герман. — Вас пригласят в студию позже.

— Любовную историю оставят на десерт?

— Конечно. Иначе никто не будет терпеть разговоры о бирже.

Герман молчит весь остаток дороги, давая мне время подготовиться. Я повторяю строчки легенды, которую знаю наизусть, и начинаю нервничать. Ведь эти строчки надо будет повторить перед камерой и сделать это легко и непринужденно, чтобы не подставить Константинова.

А я никогда не снималась. Не знаю, каково это оказаться под прицелом нескольких профессиональных камер, под жестким светом софитов и с голосом редактора в наушнике. Хорошо, что Константинов будет рядом. Меня успокаивает мысль, что он поможет мне и заполнит неловкую паузу, если та, не дай бог, случится. Он точно мастер в медийных вещах, прожженный циник и игрок.

Я же видела, как он владеет лицом. Умеет показать любую эмоцию на выбор, у одной только его улыбки есть сотня оттенков. Он ловок как гений покера и чем больше я думаю об этом, тем сильнее сомневаюсь, что в состоянии уловить мгновение, когда он ничего не изображает.

Он сам его улавливает? Или так привык “давать нужную картинку”, что не задумывается, переходит от скандала к сделке и даже отчаянные глупости совершает те, которые подходят образу рискового и холостого миллиардера-плейбоя.

Он выпил лишнего и соблазнил невесту Влада Цебоева. Так банально, грязно, вызывающе пошло… Я смотрю на ее фотографию, отвернув экран от Германа, и пытаюсь найти хоть один желтый заголовок на эту тему, но ничего. История не выплыла на широкую публику, ее удержали, но столь мощный поток невозможно усмирить, он прорвет любую плотину рано или поздно.

Цебоев собирал силы и подбирал оружие три года, и кажется собрался уничтожить Константинова за свое унижение. Во всяком случае он не собирается играть чисто, ведь Максим не играл.

— Вот, возьмите.

Я просыпаюсь, реагируя на голос Германа. Он протягивает мне ладонь, на которой лежат две белые пилюли.