Продукт (СИ) - "Sutcliffe" - Страница 98

Сёрэн подошел к одной из пульсирующих трубок. Он чувствовал, что углы его рта сами собой опускаются в выражении, за которое его мог запросто ударить по лицу не только Наставник, но и гости, хотя теперь Сёрэн знал, что Йорн, например, так делает довольно часто, когда раздражен и поставлен в тупик. Осмотрев трубку со всех сторон, Сёрэн постучал по ней носком сапога и, добившись лишь легкой дрожи и сморщенной кожицы в том месте, к которому прикоснулся, вдруг размахнулся и ударил по ней ногой со всей силы. Все равно его здесь никто не видит — единственное, чем было хорошо его пребывание в этом страшном месте. Никого. Затащили неизвестно куда, и пропали, теперь он здесь сдохнет один через несколько мучительных дней, если не от нападения какой-нибудь твари, то от голода и жажды. А если окажется, что элементы пейзажа можно есть, то все равно он, наверняка, заболеет из-за недостатка или переизбытка каких-нибудь веществ. Но еще раньше потеряет рассудок…

Никто не знал, что тихушника-Сёрэна бессчетное число раз до спазма в челюстях скручивала жажда разнести мебель на вилле, особенно манил его в такие мгновения экран телевизора — единственный друг, без которого Сёрэн вообще сошел бы с ума от безделья. Но хотелось разрушить именно то, что ему казалось милее всего, ибо постоянно предательски звало куда-то, подсовывало туманные, бесформенные надежды, шептало, подзуживало и влюбляло в фикцию. Распаляясь все больше, Сёрэн принялся колотить по пружинящему телу странной трубки, представляя, что это член Наставника, который и впрямь ему всегда казался полуметровым в диаметре, особенно когда приходилось делать «глубокую глотку». На бочкоподобных боках образования немедля появились фиолетовые кровоподтеки, словно сосуды в глубоких слоях эпидермиса лопались, как капсулы с соком внутри апельсина. Сёрэна это распалило еще больше, он натурально набросился на чудовищную и беззащитную формацию. Он рычал и всхлипывал, стараясь пробить упругий панцирь. Внезапно прямо у него под ногами, там, где трубка «подключалась» к поверхности «земли» раздался громкий чпок, как если бы обхватить губами горлышко бутылки, всосать немного воздуха и быстро ее оторвать от рта. Сёрэн тут же подскочил высоко в воздух и отпрыгнул рефлекторно, совершенно не успев ни о чем подумать, словно автоматически распрямилась сжатая пружина и его сдуло прочь от жертвы на несколько метров в сторону. Трубка оторвала от субстрата голову и начала вздыматься над поверхностью, разрывая натянутые слои эпителия, под которыми пряталась. Там, где голова только что была воткнута в равнину, остался розово-красный круг идеально правильной формы, усыпанный гранатовыми росинками разной величины, и с темным мясным пятном посередине. Сёрэн, все так же повинуясь инстинкту, пригнулся к земле, чтобы казаться ниже, спрятался, насколько это было возможно, за небольшой бугорок, наполненный жидкостью. Побитая трубка распрямилась и, словно кобра, подняла переднюю часть в воздух. И тогда Сёрэн узрел, что предназначенный для втыкания в землю конец представляет собой не то ротовое отверстие, не то лишенный роговицы круглый зрачок, окруженный толстыми извивами волокон радужной оболочки. Зрачок агрессивно сокращался и расширялся, смотрел на ракшаса так, словно собирался сожрать — по-настоящему, с помощью своего зрачку подобного рта.

«Твою мать!» — выкрикнул в голове у Сёрэна его неизменный внутренний собеседник. Зачем? Зачем ему приспичило хулиганить на чужой территории? Не зная нравов здешних колдобин и буераков!

Сёрэн вскочил на ноги, пока трубка не рассвирепела окончательно и не выпросталась из своих пленчатых пут, кинулся наутек.

От опасного места Сёрэн убежал прочь километра на три, хотя, оскорбленная трубка, похоже, не собиралась или не могла его преследовать. Сёрэн предположил, что это был какой-то паразит, а вовсе не орган необъятного организма. Трубки в той стороне, куда он ретировался, вообще пропали, а вместо них пошла отменно пугающего вида поверхность, покрытая пятнами воспалений. Еще дальше наметились довольно большие язвы, размером с надувной бассейн, заполненные желтовато-белесой жидкостью. Края у них были неровные и покрыты пластинами засохшей, отслоившейся кожи. Преодолевать их становилось все сложнее, потому что язвы раздавались дальше и дальше вширь, соединялись в целые созвездия и комками нарастали одна на другую. В отдалении Сёрэн вдруг увидел две вещи привлекшие его внимание. Прямо по курсу разверзлась огромная яма, из которой периодически выстреливала в воздух жидкость, похожая на кровь, смешанную пополам с прозрачной лимфой. Кожа равнины расплавленной жвачкой, медленно стекала вниз по склонам оврага, а на дне его Сёрэн, подойдя к краю, увидел желтые и розовые массы, блестящие пузыри, обтянутые затуманившимися перламутровыми, как сырое сухожилие, пленками. Причем в некоторых местах было видно, что пузыри выстроились аккуратно рядком и, очевидно, выполняют какую-то физиологическую функцию. Сёрэна удивляло то, что он не чувствовал никаких запахов. Ему представлялось, что такое нагромождение биоматериала должно издавать хоть какой-то запах. Он не знал, как пахнет падаль, но в документальных фильмах говорили, что она издает ужасное зловоние. Например, рассказывая про раффлезию и аморфофаллус, говорили, что они пахнут разлагающимся мясом, причем отвратительно, и распространяют зловоние на сотни метров. Почему-то всегда интересно было хотя бы один раз почувствовать эту вонь… Однако как в каменном мешке, где был заперт корабль, так и тут, на живой равнине, запах стоял одинаковый, совершенно нейтральный — вообще никакой. Даже легкий бриз, который Сёрэн то и дело замечал по холодку на плечах и груди, не приносил новой полезной информации.

Яма, похожая на воспалившуюся рану, выглядела настолько отталкивающей, что Сёрэн долго не мог от нее отлипнуть, пока не вспомнил про второй объект. Странным образом Сёрэну никак не удавалось сфокусировать на нем зрение, хотя врач на вилле говорил Хозяину, что, мол, «спичечный коробок сможет разглядеть из космоса». Объект торчал черным акульим зубом далеко на горизонте, километрах в пяти от нынешнего расположения ракшаса, и привлек к себе внимание острыми углами, которые резко контрастировали с вялыми скругленными формами окружающего ландшафта. Толком его разглядеть Сёрэн не мог, но черная, поблескивающая под невидимым солнцем штуковина напоминала строение. Здание! А вдруг это колония на Марсе? Сколько же они сюда летели? И на Марсе нет пригодной для человека атмосферы, да и вообще ничего нет живого. А марсианскую колонию в документальных фильмах показывали совсем по-другому… В любом случае, Сёрэн должен был отправиться и посмотреть на сооружение вблизи — не пойдет же он в самом деле в другую сторону прыщи разглядывать.

Равнина плавно уходила вниз широким полотном. Язвы закончились, а «почва» постепенно преобразовалась в твердую блестящую структуру цвета топленого молока с трещинками и отверстиями. Местами в ямах и небольших овражках Сёрэн видел пористые стенки, будто у разрезанной продольно кости. Пройдя с полкилометра, он стал замечать на земле тонкие белые нити и на всякий случай закрыл нижние створки шлема. Нити растягивались по земле, перекручивались, опускали концы в отверстия, а вскоре показались и новые чудеса. Перед Сёрэном, как меховое одеяло развернулось целое поле… вот этих… штуковин. Штуковины были устроены довольно просто: стекловидные проницаемые для света стебли поднимались на разную высоту, одни доходили Сёрэну до пояса, другие были повыше него ростом, и увенчивались крупными вытянутыми пузырями с прозрачной жидкостью. И на верхушке каждого пузыря имелось что-то наподобие плоской черной шапочки вроде берета — госпожа Ханна говорила, что Сёрэну к лицу береты, потому что он больше похож на девочку, а вот Арену вовсе не идут никакие головные уборы. Довольно много шапочек валялось под ногами, так и заманивая примерить, но Сёрэн не стал заниматься глупостями. Кое-где стебли заканчивались не радужно сияющим пузырем, гордо вздымающим голову над равниной, а гнилой посеревшей тряпкой, из чего Сёрэн вывел, что фиговины в какой-то момент отцветают и лопаются. Ему, кажется, посчастливилось лицезреть весьма примечательную картину их массового созревания. Сверкающее налитыми пузырями поле было очень красиво, и особенно радовала Сёрэна его полная неподвижность. Ничто нигде не ползало, не шевелилось и само себя не ласкало. Что также не ускользнуло от внимания потерянного земного путника, штуковины кустились не сплошными бескрайним лесом, а с разрежениями, так что через их заросли можно было пролезть без особого труда.