Продукт (СИ) - "Sutcliffe" - Страница 41

А Он просто умер.

Люди потом снова пытались выторговать себе чудо. Думали взять количеством подношений, но избранные в жертву упрямо «просто умирали». В последнюю жатву и вовсе мерли как-то безлико и буднично, словно криль на палубе. Хуже того, оставляли по себе зловонные кучи останков, которые надо было утилизировать. К концу века Система пришла к заключению, что, транслируя в интернете очередную публичную казнь, гораздо полезнее делать акцент на незначительности и пошлости смерти, на мокрых брюках и посмертной эрекции, на «удобрении для истории»…

– А почему он так странно зафиксирован? – послышался шепот Сёрэна над ухом. – Ладони такой вес не выдержат.

– А ты откуда знаешь? – подозрительно спросил Йорн, обернулся и даже взглянул лишний раз на руки юноши. Впрочем, стигматы он бы уже давно заметил.

– Ну, я вижу просто…

– Художественная условность, Сор, – ответил Йорн через плечо, снова отвернувшись и скользя взглядом по неровной, неполированной поверхности зеленоватой бронзы. Металл точно воспроизводил френетические, болезненные движения рук сумасшедшего скульптора, оставившего множество хорошо читаемых отпечатков в полимерном воске для моделирования.

– А за что его так наказали? – все тем же осторожным шепотом спросил мальчик.

– Формально – за то, что болтал много. Но смысл тут заключается совсем в другом.

– В чем, сэр?

– Человек – такая штука, – проговорил Йорн, медленно подбирая слова, – которой до чрезвычайности сложно найти точку опоры в самой себе. Ему непременно нужен внешний приток психической энергии – особенно для того, чтобы ужиться с самим собой в одном теле, а потом с сородичами на одной планете. Самый мощный прилив сил он получает, когда убивает. Причем, речь идет не о столкновении индивида с таким же индивидом – этого большинство людей боятся до исступления. Нет, человеку нужно обезличиться внутри коллектива, растворить на время свое «Я» в сущности, выходящей за его пределы, и совершить убийство того, кто тоже лишен в момент кровопролития статуса личности, но наделен при этом свойствами символа. Символ же, в представлении человека, обладает наивысшей формой бытия. Жертва, козел отпущения, имеют гигантскую власть над коллективом хомо сапиенсов, потому что в них люди вкладывают всю свою надежду на излечение, спасение, на освобождение от собственной скверны. Себя люди видят совершенно пассивными исполнителями того, что «должно свершиться», когда перерезают горло. Жертва такого сакрального масштаба имеет всю полноту власти над коллективом, ибо в ее силах лишить коллектив счастья и благоденствия, в ее силах не позволить людям объединиться и полюбить друг друга, не дать им того, что они алчут, не разрешить кризис. Ведь в жертве видится как причина общественной болезни, так и лекарство от нее. Единственное, что жертва не может – это выжить, иначе она перестанет быть жертвой, соответственно, потеряет всемогущество, обратно из символа превратится в простой кусок мяса и отсечет у коллектива приток энергии. Ты постигаешь, Сёрэн?

– Люди действительно так думают? – проговорил ракшас, в немом каком-то ужасе смотря то на господина Аланда, то на распятого Иисуса.

Йорн плотоядно оскалил клыки и заостренные верхние резцы.

– Более того, они даже не знают, что они именно так думают.

– А кто становится жертвой? – спросил юноша, несомненно, перебирая в мыслях какие-то личные соображения.

– Смотрел документальные фильмы про Африку?

Сёрэн охотно кивнул.

– Про Серенгети, про Крюгер-Парк было, про Эон-Парк тоже начинал, но Наставник увидел и в крик сразу. Меня наказал и на помощника сильно орал.

– Больные, блядь…– рыкнул Йорн в сторону. – Словом, знаешь, как стадные копытные спасаются от хищников? Чешут все вместе кучно, так чтобы у льва или гепарда не получалось сосредоточить внимание на ком-то одном. Хищник нападает на того, кто хоть немного отличается, потому что его видно, а остальных, строго говоря, – нет. Учти, что ты, Сёрэн, всегда будешь виден, как бы ты ни старался раствориться в коллективе.

– А чем он отличался? – Сёрэн указал глазами на статую.

– Я же говорю: болтал много. Люди за ним толпами ходили. Смуту в умах сеял и подогревал раскол в обществе. Любить друг друга предлагал…

– За это его так?

– Ну, он предлагал любить друг друга в рамках качественно новой системы общественных отношений. Бедноте было легко перестроиться, а верхушке пришлось бы отказаться от смысла всей жизни. Впрочем, лет через триста они приноровились.

– А почему…– произнес вдруг Сёрэн, – почему кажется, что он… ну, он даже не пытается сопротивляться?

– Потому что потаеннейшее из всех заветных желаний человечества – чтобы за него кто-то впрягся. Сейчас уже никто не знает, хотел ли исторический Христос там быть, но в статусе искупителя он не мог находиться где-либо еще, потому что таково устройство мироздания в представлении человека, приносящего жертву.

– А вот это все, – Сёрэн обвел глазами богато украшенные стены, – про него?

– Да.

Сёрэн поджал губы в гримасе, как Йорн подозревал, весьма сходной с мимикой биоисходника.

– Можно мы дальше пойдем? – попросил он.

– Тебя это все беспокоит?

Мальчик скривил лицо, в напряженной попытке подобрать название своим чувствам, но в конечном итоге сдался.

– Господин Йорн, я не знаю, что я чувствую. У меня это было. Можно мы уйдем от него? А мы куда-нибудь еще сегодня пойдем? – несмело прибавил он.

Внезапно. Йорн про себя чертыхнулся.

– Надоело уже? – спросил он жестковатым тоном, намеренно заставляя парня смутиться. – Вообще у меня развлечение запланировано через полчаса, – Йорн вынул из кармана телефон, открыл документ на дисплее и показал Сёрэну, с опозданием понимая, что инопланетянину картинка, скорее всего, ничего не скажет. Собственно, так и случилось: мальчик лишь извинительно покачал головой. – Хочешь узнать?

– Да, сэр.

– Тогда борись! – осклабился господин Аланд и сверкнул глазами. – Про даму свою совсем забыл? – он кивнул на высунувшуюся из-за колонны и тут же спрятавшуюся девочку.

– Она не дама, она просто ребенок.

– И ты полагаешь, что ее можно просто так отпихнуть ботфортом и оставить без внимания из-за этого? – Йорн продолжал сверлить мальчика взглядом, присматриваясь к каждому мимическому движению на его лице. Раба учили обслуживать, но не заботиться, поэтому Сёрэн, имевший, вне всякого сомнения, большой опыт в развлечении строгих дядь на мероприятиях класса люкс супериор, явно выказывал признаки неприязни и растерянности от перспективы не то обслуживать маленькую даму, не то приглядеть за «умственно неразвитым существом», пользуясь Сёрэновым собственным выражением. – Ты мне скажи честно, что ты думаешь по этому поводу.

– Я не люблю мелких, – процедил Сёрэн.

– Представь себе, я тоже, – кривовато ухмыльнулся Йорн в ответ. – А ты можешь вообразить, какие они еще и жуткие в ожоговом центре? Кто-то без уха, кто-то без носа, кто-то без пальцев, – Сёрэн явственно вздрогнул и поежился. – И тем не менее, с ними я очень неплохо потусил, когда волонтерил в твоем как раз возрасте. Всю организацию на уши поставили. Меня, конечно, турнули после этого, но зато мы усвоили пару важных жизненных уроков. Никогда не знаешь, что и где ты потеряешь, и где приобретешь. Позволь ей показать монстров, или что она хотела, и пойдем в часовню Девы Марии.

– А я могу отказаться?

– Ну, можешь, конечно… – не скрывая и даже немного преувеличивая свое разочарование ответил господин Аланд и демонстративно отвернулся.

– Хорошо, я пойду, но потому, что я сам решил.

– Да й… – вырвалось у Йорна. – Браво! Катись давай, сатана адский… Я здесь останусь с Лохматым господином, – Сёрэн ухмылялся и опускал глазки. Как он, однако, провел господина Йорна! – Лишнего только не болтай, понял? Даже с ребенком поменьше говори, побольше слушай. И из виду не пропадай.