Продукт (СИ) - "Sutcliffe" - Страница 35

— Пятьдесят два, сэр.

========== Собор Или (Часть 4) ==========

- Oh Ely, you make me go all touchy-feely… – хмыкнул Йорн, посматривая на Сёрэна, вонзившего по-детски сияющий, но не по-человечески острый взгляд в западный портал собора.

У парня была немного странная привычка останавливаться на пол шаге и замирать перед чем-то, что его сильно удивило или заинтриговало. Несмотря на приличный рост, он сейчас напомнил Йорну какого-то очень мелкого хищного зверька, наподобие ласки или горностая, заприметившего вдалеке добычу. Казалось, что Сёрэн среди ярусов лаконичных стрельчатых арок на фасадной стене храма увидел крадущуюся мышь и с охотничьим азартом следил за ней глазами. Как та самая корова, приведенная Йорном в пример во время разговора на стоянке, парень замер на газоне перед брусчатой мостовой, которую нужно было перейти, чтобы попасть к собору. Но застыл мальчик не в тупом испуге или недоумении, а в каком-то легком, сосредоточенном и плотоядном трансе перед открывшейся его взору новой структурой. На этот раз он был заворожен системой взаимоотношений между архитектурными формами романского стиля.

- Сор, пойдем? Или ты хочешь сначала снаружи осмотреть?

- А где у него… – Сёрэн замялся и сдвинул напряженно брови, не зная, как назвать часть здания, жестом указал вправо. – Ну, вот второе такое же?

- С башней?

- Да, сэр. Чтобы с другой стороны такой же…Почему его нет?

- Пристройка поперек называется «трансепт», – сказал Йорн прищуриваясь. – А почему ты считаешь, что он должен быть еще и слева?

- Ну, видно же, что должен, – серьезно объяснил мальчик.

- Не совсем понимаю тебя, – с виду сухо ответил Йорн, отворачиваясь, чтобы скрыть хитрую и удивленную улыбку. Ход мысли у Сёрэна был такой же, как у господина Аланда – типичный для гибридного Homo Rapax. Ракшас жадно искал и отслеживал закономерности в окружающей среде, подмечал связь вещей и явлений, только любознательность Сёрэна не имела искусственных фильтров, и любое явление находило в разуме мальчика отклик. Не отыскалось бы предмета, недостойного его внимания, но делиться своим внутренним опытом Сёрэн спешил именно как человеческое, а не ракшасье дитя… Дитя, воспитанное телевизором. Дитя, жадно заглядывавшее в экран, словно в глаза единственному другу, готовое ловить каждое слово, капавшее из динамиков медом поэзии. Вот откуда к этому искалеченному подростку приходил божественный логос с логотипом корпорации Би-Би-Си, озвученный фактурным голосом столь полюбившегося химере Герберта Бёрка.

- Чтобы была зеркальная симметрия, сэр, как у бабочек, – проговорил Сёрэн, напряженно раздумывая. – Ведь видно, что вот эту сторону отрезали… Хотя… – Сёрэн вытянул шею и пригляделся к северной стене собора. – Трава, вроде, растет… Извините, господин Йорн, я, наверное, ерунду говорю… Он красивый. Немного кривой, но красивый все равно. Спасибо, что вы мне показали.

- В пятнадцатом веке обвалилась твоя зеркальная симметрия, Сёрэн, все ты правильно говоришь. Просто заново не стали отстраивать. Давай сначала внутри глянем, а потом будет время обойти его вокруг, – Йорн слегка подтолкнул Сёрэна за собой.

- А в пятнадцатом веке – это когда?

Йорну словно прилетел за шиворот ледяной снежок, и он вздрогнул, остановился, едва сделав шаг, в очередной раз приказал себе не охреневать, какие бы вопросы не озвучил птенец. Птенец не знал ничего, кроме эротических техник. НИ-ЧЕ-ГО, подчеркнутое тремя чертами. Это свойство его натуры нужно было принять, как данность, и из этого исходить при любых формах взаимодействия. И все равно Йорна словно полоснуло плетью стыда и боли, как в тот момент, когда курос выскочил голый из ванной, чтобы узнать, почему льется одна лишь холодная вода. Причем ощущение стыда и неловкости у Йорна вызывал не сам мальчик, а та интеллектуальная брезгливость, которую господин Аланд никак не мог стряхнуть, лицезря умственное уродство своего подобия. Господину Аланду было неловко оттого, что он в такие минуты воспринимал Сёрэна не как Сёрэна – объективно говоря, довольно приятного, сурово воспитанного молодого человека со стремительно оттаивающим живым интеллектом, – а лишь как Митчеловскую «биокартинку», материальный носитель для уничижительного послания, мерзкую, злую карикатуру на него – на беглого раба Йорна, слишком высоко оценившего свою «личностную автономию». В его мозгу снова и снова просыпалась мысль, из-за которой господин Аланд просиживал до рассвета за компьютером в Альтер-Нете, отслеживая, насколько это представлялось возможным, деятельность Джека Бейли. Что, если Сёрэну позволили сбежать? Что, если все это – изысканная прелюдия к готовящейся казни для убийцы великого Джорджа Бейли?

- Сейчас какой век? – стиснув зубы, спросил Йорн.

- Двадцать первый, – рапортовал ракшас.

- Тогда посчитай. Ты, вроде, хорошо считаешь.

- А они подряд идут? – уточнил юноша.

- А как иначе они могут идти?

- Ну, может, это… условные названия. А с какого момента они начинаются?

- Сёрэн, подумай логически: с момента две тысячи девяносто четыре года назад.

- Я просто давно сомневался, но боялся спрашивать… Я знаю, например, что сначала был катархей, когда не было жизни – четыре с половиной миллиарда лет назад. Потом архей и протерозой… это все в докембрии, он закончился полмиллиарда лет назад, – рассуждал Сёрэн. – А сейчас эон – фанерозой, кайнозойская эра, четвертичный период. Только четвертичный же начался два с половиной миллиона лет назад, а двадцать первый век – всего две тысячи сто лет. Я знаю, как считаются периоды, эры и эоны – по геологическим отложениям, но с двадцать первым веком мне было всегда непонятно. Еще я слышал про двадцатый и девятнадцатый, потому что там жили разные ученые и путешественники. А Жорж Кювье неправильно думал, что после каждого геологического периода все виды вымирают, и вместо них появлялись новые. Вот он в восемнадцатом жил, тогда много было неправильного. Жан Ламарк еще, например, думал, что все живое стремится стать лучше, а сейчас известно, что если более простому организму легче выжить, то он будет деградировать.

Сёрэн выплеснул на господина всю эту информацию и посмотрел на него вопросительно.

- Однако…– Йорн закусил губу. – Тебя этому на уроках учили? – осторожно спросил он.

- Нет, сэр. У нас уроки… Они больше о другом были… – Сёрэн отвел похолодевшие глаза. – Я много смотрел фильмы про природу. Все, что разрешали, пересмотрел. Я даже на планшете фразы выписывал и названия, но там все файлы через сутки автоматически удалялись, поэтому я заучивал. Еще можно было по многу раз смотреть разрешенные фильмы, но Наставнику это почему-то последнее время перестало нравиться.

- А что этому уроду перестало нравиться? – не сдержался Йорн.

- Простите? – Сёрэн, наверное, уже привык к тому, что у господина вырывались периодически грубые слова, но он все равно нервничал от резкого тона.

- «Наставнику» твоему.

- Ему все время что-нибудь не нравится, – промолвил эфеб, а его лицо на мгновение снова исказилось жесткой и критической гримасой, которая не вязалась с его вкрадчивым голосом. – Последний раз… это уже больше двух месяцев назад было… Он подошел и говорит: «Ты чего по третьему заходу пялишься в одно и то же? Может, пойдешь в прачечную, посмотришь, как барабаны у стиральных машин крутятся, если совсем отупел?»

Йорн с удивлением сделал для себя заметку, что впервые в рассказе Сёрэна прозвучала диалогическая речь. Чужой развязный голос, намертво приржавевший к мальчику, вдруг зашипел в его устах, словно призрак, вызванный на спиритическом сеансе.

- А что ты ответил?

- Я сказал, что мне хочется запомнить классификацию металлов. Фильм был очень интересный… Там такую еще таблицу показывали с элементами, и еще про ядерный синтез, но с синтезом мне очень сложно было разобраться.