Начало пути - Игва (СИ) - Джордж Гранд - Страница 13

— Не бери в голову! Я был рад помочь тебе, думаю, ты поступил бы также! — сообщил я ему.

Кучерявый товарищ тряхнул головой, пружинки волос при этом задвигались, его лицо вдруг стало очень серьёзным.

— Игорь! Я считаю, что в этом мире и с нашими знаниями перед нами открываются большие возможности. Главное держаться вместе, тогда мы сможем поставить весь этот мир на уши! — это было сказано Василием с полной уверенностью в голосе, и я с радостью похлопал его по плечу.

Его настрой мне понравился, хотя весь этот пафос насчёт всего мира показался мне излишней бравадой. Тут бы заняться чем–нибудь практически реализуемым, домик свой отгрохать, комфорт наладить!

Знай я о том, какие опасности меня ждут в будущем, возможно, я бы отбросил свои амбиции и попытался жить, не пытаясь мечтать! Хотя кого я пытаюсь обмануть?! Не такой я человек, чтобы сидеть ровно на попе и ждать пока судьба одарит меня своими щедрыми подарками!

*** Междуречье. Новосёлки. Неделя вторая ***

В тот день я работал с плотниками. К моим странностям, как и к тому, что я и мой товарищ Вася, поселились в посёлке все успели привыкнуть. Наша легенда о том, что мы прибыли издалека, из заморской страны, где нехорошие люди отняли у нас всё, устраивала всех. Несправедливость вызывала сочувствие окружающих, а полезность в обществе позволяла потихоньку расспрашивать местных жителей. Всё, из–чего мы выделялись среди них, списывалось на то, что мы иноземцы. Люди тут были провинциально–наивные, простецки мыслящие и добродушные. Моя вежливость и обходительность, вкупе с полезностью быстро завоевали доверие аборигенов.

Семён и Павел охотно отвечали на мои вопросы, но, как обычно, в ответ я получал весьма расплывчатые и странные ответы. Когда мои вопросы не находили ответов, мужики дружно отправляли меня с моими вопросами к старосте, а иногда и куда подальше. Работники просили выбросить дурь из головы и не отвлекаться от распиливания колод.

Эта работа была изнуряющая и требовала большой концентрации. Чуть отвлёкся, и пила ушла в сторону, доска получалась кривой. Ещё чуть отвлёкся и можно было согнуть полотно пилы. Ровнять пилу деревянной киянкой — это и время потратить и результат не всегда положительный, а пила в этом мире стоила немалых денег.

В целом, мне эти мужики нравились, но задерживаться надолго в работниках я не стремился. На хрена я тогда в университете учился?!

К сожалению, пока что приходилось прокачивать силу и ловкость, а мозги при этом оставались практически не задействованы.

Павел, главный плотник, был немного старше и степеннее, а Семён, его правая рука, выделялся смекалкой и быстротой принятия решений. Оба плотника были хорошими людьми, оба уже обзавелись семьями и были мотивированы заработать побольше денег, чтобы прокормить семью. Это мне подходило, поскольку я тоже стремился заработать много денег, ведь для реализации моих планов их требовалось немало. Как здесь и было принято, оба старших плотника отрастили бороды: Павел носил длинную широкую чёрную бороду до груди, а Семён ограничился русой аккуратной, но густой бородкой длиной в четыре пальца. В основном моим напарником был Павел, но иногда мы оба присоединялись к Семёну и уже все вместе таскали из реки кругляк, волокли его на распил или ворочали поленья для рубки их на дрова. Кроме этих двоих на плотницком подворье было ещё два человека. Эти парни хоть и были помоложе, но лично у меня не вызывали никакого интереса. Мне они казались ленивыми и праздными людьми. Павел также старался держаться от них на расстоянии. Не отталкивал от себя, но и не привечал.

— Павел! А давно ты плотницким делом промышляешь? — поинтересовался я как–то у старшего плотника.

— Почитай всю жизнь и промышляю! — ответил чернобородый напарник. — Как отец меня сюда привёл, так я тут и работаю. Я ведь, Игорь, ничего другого и не умею!

— А ты, Семён? — поинтересовался я у нашего коллеги.

— С пяток зим будет! — сообщил мне, скалясь, Семён.

— Как его с кузницы выгнали, так он у нас и осел. — поправил его Павел.

— А почему тебя выгнали из кузницы? — мне было интересно, чего такого начудил Семён, ведь я считал его человеком вполне рациональным и уравновешенным, а профессия кузнеца в здешних краях была весьма почитаемой и хорошо оплачиваемой.

— Я у кузнеца в подмастерьях ходил. Помаленьку учился этому нелёгкому делу. — Семён откусил краюху хлеба и, запив молоком, задвигал челюстями.

Я и Павел от него не отставали, но я при этом ещё и внимательно следил за лицом русобородого плотника. Наконец, поразмышляв немного во время еды, Семён продолжил.

— Была у меня тогда невеста, теперь–то жена моя. И хотелось мне ей подарок сделать. И вот, когда кузнец отлучился по делу в город, я подхватил заготовку и стал ковать для неё колечко серебряное. Ох, и намаялся я тогда, но всё ж таки смог выковать ей кольцо. Ладное получилось колечко–то, гладкое и с плетёными концами. А между концами теми я камешек янтарный поместил. Давно у меня тот камень был, да своего часа ждал.

Семён сглотнул, снова отхлебнул молочка из глиняного кувшина, а тем временем Павел решил закончить длинный рассказ товарища:

— Да, только у кузнеца дочка была, что на Семёна глаз положила. Она колечко увидела, да и рассказала всё своему тяте, не хотела она, чтобы у Семёна невеста появилась! Батя, когда вернулся, кольцо не отобрал, но и Семёна из кузницы навсегда прогнал.

— Сказал мне, — продолжил Семён, вытирая рукавом рубахи молоко со своей бороды, — «Не гоже мне учить мастерству того, кто решил мою дочку обидеть!» А колечко это, я своей невесте подарил, да так оно ей приглянулось, что согласилась она за меня замуж пойти! Да так она мне была мила, моя зазнобушка, что не стал я другого кузнеца искать, чтобы быть с ней в родном посёлке. Счастье–то оно не постоянное! Коли потеряешь, можешь другого такого не сыскать. А сейчас–то, у меня не одно токмо счастье–то, а сразу четыре! Детишки мои, радость моя в жизни и опора в старости!

— Хорошо сказал! — крякнул Павел, похвалив товарища, и в его чёрной бородище показались белые зубы.

И я был с ним полностью согласен. Что может быть лучше большой и крепкой семьи, которая тебя любит и ценит.

Вечером сразу после работы я отправился к старосте. Мне несколько раз уже приходилось видеть этого ушлого мужика. На первый взгляд он всегда выглядел чем–то недовольным, но на самом деле был человеком смышлёным и старался заботиться о том, чтобы посёлок развивался. От дома Марфы до дома старосты было около сотни шагов по главной улице. Тут, кроме меня и детишек, никто в этот час не ходил, но во дворах люди ещё занимались хозяйственными работами. Кто–то, собирая яйца, потревожил кур в курятнике, кто–то таскал дрова в дом и готовил ужин.

Старосту Михаила я застал за тем, как он распекал Федьку косого. У этого мужика ещё с детства развилось косоглазие, что, впрочем, его совершенно не смущало.

— Что же ты, Косой, нерадивый–то такой! — увещевал староста Михаил. — У тебя ж детишек пятеро! А ведь подати за тебя платить некому!

— Так ведь я же…

— Кормилец ты, али кто? Сборщики терпеть не станут! А ну как тебя побьют, а твою Пелагею того…

— Так ведь не виноватый я! — взбунтовался Федька. — Урожай градом побило, самим жрать скоро нечего будет! А в долг уже никто нидаётъ!

— А кто ж тебе виноват, что ты у нас долгов понабирал!? — тоже повысил голос Михаил.

— Ты, Федя, решай, как быть–то, да побыстрее! После зимней ярмарки сборщик подати вначале с тебя спросит, а уж потом и с меня! Хоть твой урожай и пропал, но твоя кляча всё ещё при тебе! Поспрошай у людей, может кому твоя телега или кляча пригодятся?

Мельком взглянув на меня, староста повернулся опять к косому крестьянину и, положив ему руку на плечо, сказал:

— Ты ступай Федь, ступай! После поговорим!