Слепое пятно (СИ) - "Двое из Ада" - Страница 59

— Ниже… Потрогай ниже… — собственный почти беззвучный шепот был едва слышен Антону за монотонным скользким жужжанием. Он облизнул губы, проглотив слюну и очередной стон, подступивший к горлу вместе с тем, как вибратор опустился к мошонке. — Хочешь же?..

Сила звука и вибрации уменьшились ровно вполовину, следуя за щелчком переключателя. Антону позволили окунуться в ощущение всецело, ведь пальцы тут же дрогнули в движении и опустились ниже. Горячев рвано выдохнул, ощущая, как заливается краской следом за реакцией тела, легко принимающего то, что раньше невозможно было разрешить себе самому. Подушечкой хозяйка нежно массировала анус, иногда немного надавливая. Аккуратно, бережно, без насилия. В перерывах, когда переставал надоедливо верещать вибратор, Антон слышал, как надорванно дышала хозяйка, чувствовал, как дрожала навесу оглаживающая член ладонь. Последний бастион.

Антон затих… Думать не мог. Понять себя — не мог. В голове были только две полумысли: «стыдно» и «хочу». Все больше, туже нарастала вторая, выдавливая собой первую… Горячев вдруг скованно усмехнулся. Над собой смеялся. Как далеко зашел — чтобы только что? Чтобы показать — что? Его возбуждали разговоры с хозяйкой, и мечтал он о ней, как ненормальный, и на все был готов… Вроде, не перестал быть самим собой, но потерял контроль, и оттого только сильнее вдруг испугался.

Иррациональная злость брызнула в кровь, смешалась с возбуждением. Этот коктейль за доли секунды вспенился, воспламенился в венах — и Антон, взорвавшись, всем телом ринулся вперед, скрипнув кожей о кожу, но тут же с треском опал на спину и выгнулся в пояснице. Ярость не стерла желания. Напротив, бедра стали каменными от напряжения и Горячев поддал ими вверх. Хозяйка замерла. Не могла понять жеста? Куда там…

— Ну что ты?.. — рявкнул Антон, до белизны костяшек впиваясь пальцами в подлокотники — и тут же осклабился. — Или потекла там сама, м?.. Может, местами поменяемся?

Он перешел границу и получил пощечину, что заглушила все прочие звуки в комнате. Резкую, сильную, отрезвляющую. Кровь собралась под местом удара, кожа горела огнем. Горячев захохотал, заводясь от встречной агрессии. А потом к губам приложили ладонь, заставляя замолчать. Хозяйка оставила в стороне вибратор. Она собрала рукой предсемя, а после щелкнула знакомая крышка. Смазка обильно стекла с руки в залом между ягодиц, поменьше — на член. Легко давящая ласка вернулась. Хозяйка обнимала ладонью ствол, медленно, с оттяжкой надрачивая, — и тут же Антон неожиданно ощутил проникновение. Это было слишком быстро; палец пробрался в тугое кольцо мышц как — а точнее, так и было — по маслу, ввинтился в самое нутро до основания — к коже прижались костяшки пальцев. Хозяйка замерла, позволяя Горячеву привыкнуть к ощущению. Тот напружинился, не будучи готовым к ее наглости — а тело едва не разорвалось между удовольствием и сопротивлением. Но только Антон собрался открыть рот, только ожил, как тут же ожил и палец, внимательно прощупывая мышечные стенки и слегка надавливая на них. Хозяйка искала, зная, где именно лежит клад. И ждала реакции, зная, как именно ее выбить. Правда, первая, возможно, еще не была правильной.

— Я тебе не раз…

Горячев задохнулся, краснея на этот раз от возмущения. Ломаными рывками он попытался свести колени, закрыться от проникающего напора, но хозяйку было уже не остановить. Да и ощущение, показавшееся сперва чужим и неверным, обернулось сложнее… Антону чудилось, что он сходит с ума. Не зная, что делать, он стиснул челюсти и сжался — но и это не прервало вторжения.

— Блядь… — вот и все, на что его хватило, прежде чем потяжелевшая голова рухнула на кожаное изголовье, отдавшись глухим звоном в затылке. Тело изнутри внезапно обожгла такая вспышка удовольствия, что, казалось, искры из глаз посыпались. Антон только и мог, что стонать, не понимая, как единственное нажатие внутри него может отзываться сильнее, чем самая изощренная дрочка, чем самый влажный и яркий трах с молодой узкой девочкой, чем что угодно, что было до этого… Черная пелена повязки на глазах, он мог бы поклясться, стала еще чернее и гуще. Хозяйка мягко вбуравливалась в одну лишь точку, и было это, словно растянутая нота предоргазменной пытки.

Соскользнула с члена рука, погладила Антона по щеке влажная от смазки ладонь. Успокаивала? Едва ли это помогло… Вошел еще один палец, уверенности в действиях значительно прибавилось, пытка окрепла и встала на две прямые ноги: одна — массаж простаты, вторая — давление ладони на низ живота. Хозяйка ласкала Антона изнутри. И некуда Горячеву было деться, его вынуждали явственно ощутить, как подушечки пальцев то мягко описывали круги около чувствительной точки, то совсем едва надавливали, то аккуратно гладили вверх-вниз.

Антон мелко дрожал, неровно дыша и изредка мотая головой. Он хотел бы молчать, но каждая третья секунда, тикающая в его теле безумным жарким пульсом возбуждения, точно отбивалась надрывным вздохом… Мозг превратился в бесполезный фарш, перемалываемый жерновами похоти. Остались только пустота и стон голодной плоти в умелых руках. Если бы Антон должен был описать все происходящее с ним после, то сказал бы, что его словно раздели до мяса, а предметом ласки стал оголенный нерв. И это встречное давление с двух сторон… Оно отзывалось в лишенной ласки эрекции наливающимся изнутри от корня и до самой головки томлением. Горячев качал бедрами в такт движениям пальцев, вздыхал требовательнее, благодарнее, отчаяннее. Иногда, когда ощущения внутри становились нестерпимыми — раскрывался на полную и вымученно стонал, будто пытаясь выдавить, вытолкнуть все из себя. Не выходило… Сдерживать позывы собственного организма не получалось. Управлять ощущениями — не получалось. Понять их… Антон оседал на пальцах хозяйки, повинуясь малейшему мановению ее рук, и позволял выжимать его по капле, зависнув в проклятой мертвой петле на грани оргазма.

Через какие-то жалкие минуты и этого стало слишком много. Что-то перелило за край — и Антон затрясся, извернулся. Тело требовало отпустить, ремни, стянувшие запястья, затрещали снова — но вместо того, чтобы спастись от невыносимого давления, Горячев смог лишь выгнуться в неестественной позе. До самых кончиков пальцев его пробила судорога, центр который был где-то там — между одной ладонью хозяйки и другой. А потом мышцы окаменели намертво — без выхода. Хозяйка на этом застыла тоже. Она выжидала.

С собственных губ сорвалась тишина…

Не было слов. Антон потерялся между ощущением «страшно плохо» и «отвратительно хорошо». Маска на лице казалась сырой и горячей от непроизвольно выступивших слез, легкие горели, — и внизу все стало грязным от масла, от соков, сцеженных с переполненного кровью члена. Рука, что лежала — и в какой-то мере фиксировала — на Антоне, пришла в движение, но теперь только гладила живот, грудь, щеки. Хозяйка вышла из Горячева настолько осторожно, что он едва мог заметить. Ее масляные прикосновения пришлись на ствол члена, но были аккуратны и нежны. И все, казалось, встало на правильные рельсы; все шло так, как Горячев привык. Все, кроме хозяйкиного спокойного размеренного дыхания. Сегодня и сейчас оно было не таким. Оно было надорванным, в каждом выдохе читался нереализованный стон. Горячая, сладкая пытка разворачивалась и в невидимом теле мучительницы. Ее движения — смазанные, возбужденные. Ее действия — порывистые, жаждущие. Она гладила Антона, жалела, ласкала член, а сама — он слышал — погибала от тоски и желания.

Сложно сказать, стало ли причиной именно то, что он смог пропустить это через себя, или то, что удовольствие потекло сквозь тело привычным руслом, но здесь-то Антон и сломался окончательно. Словно кто-то наполнил его водой до краев, до отвращения — а потом ударил в живот. Дрожь прошла по мышцам от периферии к центру удовольствия, пальцы впились в подлокотники — и из груди пролилась очередь стонов, а нутро сжалось крепко и мучительно — перед тем как наконец вытолкнуть из себя скопившееся напряжение… Мучение в интонациях Горячева сменилось чистым удовольствием, и вот вздрогнул он уже от того, что брызги жирного семени достали до груди. Хозяйка удовлетворенно выдохнула, отступив и опустив руки на Антонов живот, продолжая его просто гладить. Было в этих секундах единения что-то магическое. Напряжение мучительницы в тишине читалось еще четче.