Лакомый кусочек - Atwood Margaret - Страница 10

Мы сидели молча несколько минут. Но, похоже, достигли взаимопонимания в главном.

– Ладно, – нарушила я молчание. – Я вижу, ты все обдумала. А кто будет отцом? Я понимаю, это маленькая техническая деталь, но тебе придется с кем-то вступить в отношения, хотя бы ненадолго. Ты же не можешь просто выпустить бутон, как цветок.

– Ну, вообще-то, – теперь она говорила с серьезным видом, – я и об этом думала. У него должна быть приличная родословная, он должен быть красавчиком, и было бы неплохо, если бы я нашла понимающего мужчину, готового мне помочь, который не заморачивался бы идеей женитьбы. В этот момент Эйнсли напоминала, отчего мне стало как-то не по себе, практичного фермера, рассуждающего о разведении коров.

– Есть кто на примете? – поинтересовалась я. – Может, тот студент-стоматолог?

– Боже сохрани! У него безвольный подбородок.

– А свидетель по делу об убийстве электрической зубной щеткой?

Она вздернула бровь.

– По-моему, он глуповат. Я бы, конечно, предпочла художника, но это очень рискованно в генетическом плане. Сейчас у них у всех, боюсь, сбой в хромосомах от частого употребления ЛСД. Я надеюсь выловить прошлогоднего Фредди, этот, по крайней мере, не будет кобениться, правда, он чересчур тучный, и к концу дня у него вечно вылезает колючая щетина. Не хочу иметь пузатого ребенка.

– И с жесткой щетиной, – добавила я, пытаясь быть хоть чем-то ей полезной.

Эйнсли бросила на меня раздраженный взгляд.

– Ты все зубоскалишь. Но если бы люди почаще задумывались о том, какие свойства и черты они передают своим детям, может быть, они бы не совершали глупостей. Мы же знаем: человеческий род вырождается, а все потому, что люди бездумно, вслепую передают свои слабые гены, и, как утверждает наука, они не подвергаются естественному отбору, как было раньше.

У меня голова пошла кругом от ее лекции. Я знала, что Эйнсли ошибается, но она приводила вполне разумные аргументы. И я решила отправиться спать, пока она меня не переубедила.

У себя в спальне я присела на кровать, упершись спиной в стену, и задумалась. Поначалу я сосредоточилась на мысли о том, как бы ее отговорить, а потом мне стало все равно. Она приняла решение, и хотя я могла тешить себя надеждой, что это просто мимолетный каприз, который скоро пройдет, мое-то какое дело? Мне просто придется приспособиться к новой ситуации. Возможно, когда мы переедем, я найду себе новую соседку; но правильно ли будет оставить Эйнсли одну? Мне не хотелось вести себя безответственно.

Я легла спать в растрепанных чувствах.

Звонок будильника вытряхнул меня из сна, в котором я глядела вниз и видела, как моя ступня начинает растворяться, словно плавящееся желе, но я успела натянуть на ноги резиновые бахилы как раз перед тем, как концы моих пальцев на руках стали прозрачными. Я бросилась к зеркалу посмотреть, что с моим лицом, но в этот миг я проснулась. Обычно мне не запоминаются сны.

Эйнсли еще спала, поэтому я в одиночестве сварила себе яйцо, выпила стакан томатного сока и чашку кофе. Потом облачилась в костюм, приличествующий маркетинговому интервью, – строгая юбка, блузка с длинными рукавами и туфли на низком каблуке. Я намеревалась начать пораньше, но не слишком рано, потому что мужчины, которые любят поспать в выходные подольше, наверняка еще будут в постели. Я достала карту города и изучила ее, мысленно вычеркивая районы, которые, насколько мне было известно, уже выделили для опроса. Я сделала себе тост, налила вторую чашку кофе и определила варианты маршрутов движения.

Мне нужно было опросить семь или восемь мужчин, которые обычно выпивают за неделю среднюю норму пива и которые захотят отвечать на мои вопросы. Найти таких будет, видимо, довольно сложно – из-за длинных выходных. Я по своему опыту знала, что мужчины куда неохотнее женщин соглашаются играть в эти игры с маркетинговыми опросниками. Улицы по соседству отпадали: до нашей домовладелицы могли дойти слухи, что я интересовалась у соседских мужчин, много ли пива они пьют. К тому же я подозревала, что обитатели нашего района скорее пьют виски, чем пиво, плюс тут было немало вдовушек-трезвенниц. Район съемных домов к западу тоже исключался: я уже как-то пробовала провести там дегустацию картофельных чипсов, но тамошние домовладелицы встретили меня весьма негостеприимно. Они решили, что я переодетая правительственная служащая, выпытывающая, сколько у них реально съемщиков, чтобы повысить им налог с аренды. Я подумала, не обойти ли мне дома, где снимают жилье студенты, но вспомнила, что отвечать на вопросы анкеты должны потребители, соответствующие возрастному цензу.

Я села на автобус, вышла около станции метро, записала в отчет потраченную на билет сумму как «расходы на транспорт» и перешла улицу. Потом прошла под уклон к большому пустырю, а вернее, парку, где не росло ни единого дерева. В одном углу пустыря была оборудована бейсбольная площадка, на которой никто не играл, оставшаяся его часть была сплошь покрыта травой, теперь уже пожелтевшей и сухо хрустящей под ногами. День сегодня обещал быть таким же, как и вчера, – безветренным и душным. Небо было безоблачным, но не ясным: вязкий воздух тяжело висел, словно невидимая пелена пара, поэтому цвета и очертания предметов вдалеке казались размытыми.

В дальнем конце парка находилась асфальтовая эстакада, я поднялась по ней и вышла на тихую улочку со стоящими впритирку небольшими, довольно обшарпанными домиками – двухэтажными коробками с деревянными наличниками на окнах и на кровле. У некоторых домиков наличники были недавно покрашены, ярко контрастируя с побитыми ветрами и дождем реечными фасадами. Этот район города был из тех, что десятилетиями медленно ветшал, а потом вдруг снова взбодрился и в последние годы стал опять преуспевающим. Кое-кто из бывших обитателей благополучного пригорода купил здесь дома и сделал в них косметический ремонт: выкрасил элегантной белой краской, проложил мощеные дорожки к крыльцу, поставил на лужайке елки и туи в цементных кадках и повесил фонари над входными дверями. Обновленные таунхаусы гляделись щеголевато рядом со скромными соседями, словно с безответственным легкомыслием игнорировали и быстротечность времени, и неумолимость обветшания, и суровость ненастья. Собираясь провести опрос в этом районе, я решила пройти мимо преображенных домов: в них явно жили любители сухого мартини.

Вид ряда закрытых дверей внушает робость, если знать, что предстоит подняться по ступенькам, постучать и попросить об услуге ответить на вопросы. Я оправила юбку, смахнула пылинки с плеч и сочла, что выгляжу достаточно официально и в то же время дружелюбно. Я зашагала к следующему кварталу, повторяя про себя вопросы, пока во мне не созрела решимость начать, наконец, интервью. В конце квартала я заметила новенькие с виду здания. На них-то я сделала последнюю ставку: внутри будет прохладно, и там я скорее всего смогу компенсировать недостающие интервью, если понадобится.

Я позвонила в первую дверь. Кто-то невидимый рассмотрел меня через белую полупрозрачную занавеску, потом дверь распахнулась, и я увидела женщину с точеными чертами лица, в цветастом фартуке с нагрудником. На ее лице не просматривалось ни следа макияжа, даже губной помады, а на ногах у нее были черные шнурованные туфли на толстых каблуках, которые сразу заставили меня вспомнить слово «ортопедический» и подвальный этаж универмага, где распродают со скидкой всякое барахло.

– Доброе утро, я представляю компанию «Сеймур сёрвейз», – отчеканила я с фальшивой улыбкой. – Мы проводим небольшой опрос, и надеюсь, ваш муж будет любезен и согласится ответить на несколько моих вопросов.

– Вы что-то продаете? – спросила она, поглядев на мой карандаш и стопку листков бумаги.

– Нет-нет! Мы не имеем отношения к торговле. Наша компания занимается маркетинговыми исследованиями, и мы просто задаем вопросы. Это помогает улучшить качество продукции, – брякнула я зачем-то. Ну, теперь я вряд ли получу тут то, что мне требуется.