Чудовища рая - Хермансон Мари - Страница 3

Без пяти двенадцать. Ну и как это стоило понимать?

Что Макс добивался неповторимости и ни за что не хотел рождаться в один день со своим братом, однако в последнюю минуту передумал и обособленности предпочел общность?

Или же это стоило понимать так, как понимали знакомые Макса, когда он являлся едва ли не в последнюю секунду на встречу, поезд или регистрацию на рейс и со смешком осведомлялся у паникующих друзей, чего еще они ожидали от родившегося за пять минут до полуночи: эдакий смертельный номер под куполом цирка, балансирование на самом краешке, способ добиваться внимания окружающих!

Первые годы жизни мальчики провели в родительском доме в Гётеборге. Отец их был успешным предпринимателем, владельцем собственной компании по производству электронного оборудования, мать же до рождения сыновей изучала в университете — пожалуй, без какой-либо определенной цели — различные предметы, связанные с искусством.

Близнецы отличались с самого начала.

Даниэль хорошо ел, редко плакал и образцово соответствовал шкале физического развития.

Макс же развивался медленно, и когда по достижении возраста в двадцать месяцев он так и не заговорил, равно как и не выказал попыток самостоятельно передвигаться, мать забила тревогу и принесла малышей на прием к авторитетному педиатру в родной Упсале. Врач же, едва лишь увидев мальчиков вместе, тут же смекнула, что проблеме имеется довольно простое объяснение. Стоило лишь Максу засмотреться на какую-либо игрушку, в исследовательских целях поставленную перед близнецами, как Даниэль вставал на свои коротенькие ножки и приносил ее брату.

— Теперь вы сами всё видите, — обратилась педиатр к матери близнецов. — Максу, — ее ручка указала на мальчика, — просто не нужно ходить, раз Даниэль, — импровизированная указка переместилась в направлении другого малыша, — все ему приносит. Он еще и говорит, наверное, за брата?

Мать кивнула и объяснила, что Даниэль чуть ли не сверхъестественным образом вычисляет потребности и чувства Макса и посредством своего ограниченного, но весьма умело используемого словарного запаса доводит их до сведения окружающих. Например, сообщает, что Макс хочет пить, что ему жарко или нужно сменить подгузник.

Врача симбиотические взаимоотношения братьев обеспокоили, и она предложила на какое-то время их разделить.

— У Макса просто нет естественной мотивации ходить и разговаривать, пока брат обеспечивает его всем необходимым, — обосновала она рекомендацию.

Поначалу мать близнецов сомневалась в необходимости подобного шага, будучи уверенной, что последствия для обоих мальчиков окажутся болезненными. Как-никак они всегда были так близки. Однако мнению врача — признанного авторитета как в педиатрии, так и в детской психологии — она всецело доверяла, и после продолжительных обсуждений с мужем, в свою очередь посчитавшим предложение весьма разумным, женщина в конце концов сдалась. Супруги решили разлучить малышей на лето, когда у отца будет отпуск. Он присмотрит за Максом дома в Гётеборге, а она с Даниэлем отправится к своим родителям в Упсалу. Тем более что врач заверила, что летом дети развиваются гораздо быстрее и наиболее подвержены изменениям.

Всю первую неделю оба малыша безутешно проплакали, каждый со своим родителем в своем городе.

Ко второй неделе Даниэль перешел к более спокойной стадии. Он, похоже, осознал всю выгодность быть единственным ребенком и начал наслаждаться безраздельным вниманием матери и бабушки с дедушкой.

Макс, однако, продолжал давать волю слезам. Дни и ночи напролет. С каждым телефонным звонком в Упсалу в голосе отца, совершенно неопытного в плане присмотра за детьми, отчаяние звучало все пронзительнее. Наконец мать решила, что эксперимент необходимо прервать. Однако педиатр, которой она позвонила, убедила ее не останавливаться. А отцу всего лишь понадобится помощь няни.

Однако нанять няню в самый разгар лета оказалось не так-то просто. Мать, понятное дело, не желала вверять сына кому попало. Уж точно не какой-нибудь безалаберной незрелой девчонке, жаждущей заработать на каникулах деньжат.

— Я посмотрю, что можно сделать, — отозвалась врач, когда мать поделилась с ней затруднениями, и через пару дней перезвонила, порекомендовав нанять Анну Рупке. Тридцатидвухлетняя женщина некогда нянчила детей с физическими недостатками, однако настолько увлеклась детским психическим развитием, что занялась изучением психологии и педагогики и сейчас уже трудилась над докторской диссертацией. Некоторое время назад педиатр курировала независимое исследование Анны, и талант и увлеченность новоиспеченной ученой произвели на нее неизгладимое впечатление. Проживала Рупке, естественно, в Упсале, но если семья сможет обеспечить ее жильем в Гётеборге, она была готова переехать туда на лето присматривать за Максом.

Двумя днями позже Анна Рупке поселилась в гостевой спальне семейного дома, привнеся существенное облегчение в жизнь отца мальчиков. Ее как будто совершенно не трогал детский плач: она могла спокойно читать научную статью, в то время как от воя сидящего на полу Макса содрогались стены. То и дело отец прокрадывался в детскую и осведомлялся, действительно ли всё в порядке. А вдруг малыш серьезно болен? С улыбкой знатока Анна лишь качала головой.

Но он наверняка голоден! Он ведь целый день не ел!

Не отрываясь от статьи, Анна указала на печенюшку «Сингуала» на скамеечке для ног в полутора метрах от мальчика. Печенье «Сингуала» Макс любил. Отец подавил в себе порыв дать сыну лакомство и стоически вернулся в свой кабинет наверху. Он мужественно терпел рев еще около часа, а когда понял, что больше не вынесет крик ни единой секунды, неожиданно воцарилась тишина. Мужчина бросился вниз, вне себя от ужаса, что малыш лишился чувств от истощения или голода.

В детской взору его предстал сын, который с неописуемо сердитым выражением личика предельно сосредоточенно наполовину ковылял, наполовину полз на четвереньках к скамеечке, не отрывая глаз от печенья. Наконец он вцепился в скамеечку, яростным рывком поднялся и схватил заветную печенюшку. Жадно откусил и повернулся с торжествующей улыбкой — такой широкой, что половина его добычи тут же вывалилась наружу.

Анна Рупке метнула на отца многозначительный взгляд и вернулась к чтению.

Следующая неделя выдалась довольно напряженной. Посредством стратегически размещенных печенюшек «Сингуала» Макс стремительно прошел все стадии от ползания до ходьбы.

Затем Анна взялась за речь подопечного. Поначалу Макс общался своим обычным способом, то есть тыкал пальчиком и заходился ревом. В отличие от родителей, няня не срывалась с места и не хватала различные предметы, пытаясь угадать требуемое, но преспокойно продолжала сидеть себе с книжкой. Малыш получал награду, лишь произнеся правильное слово. Как оказалось, в действительности Макс обладал довольно обширным пассивным словарным запасом и понимал едва ли не пугающий объем речи окружающих. Просто ему самому не приходило в голову заговорить.

К концу лета настало время воссоединения братьев.

И они как будто и не узнали друг друга.

Даниэль повел себя, как и в присутствии любого другого незнакомца, — застенчиво и сдержанно.

Макс же, судя по всему, воспринял брата как посягателя на личную собственность и на его попытки завладеть игрушками, упомянутую собственность и составляющими, реагировал весьма агрессивно. (Что само по себе не являлось столь неожиданным, учитывая то обстоятельство, что первым произнесенным Максом словом стало «моё», а первой связной фразой — «дай мне!».)

В период разделения каждый родитель, к несчастью, привык расценивать находящегося под его опекой сына как «своего». Потому при каждой стычке братьев семья разделялась на два противоборствующих лагеря: один представляли Даниэль с матерью да с маячащими на заднем плане бабушкой и дедушкой, другой — отец, Анна Рупке и Макс. Мать мальчиков полагала, будто Макс обижает ее маленького Даниэля. Отец же и Анна пребывали в уверенности, что агрессивное поведение Макса является положительным признаком его избавления от зависимости от брата.