Чеченский этап. Вангол-5 - Прасолов Владимир Георгиевич - Страница 4

– Вовка, сделай потише и найди хорошую музыку, – сказал Григорий, заметив замешательство и тревогу на лицах родителей.

Вовка мгновенно выполнил просьбу своего дядьки, и на экране засверкали уборами русские красавицы из какого-то народного хора. Песня разлилась по дому, наполнив его какой-то благостью и спокойствием. Варвара, улыбнувшись, ушла в кутью и вынырнула оттуда с большим подносом с пирогами. Таких пирогов правнуки еще не пробовали. Горячий крепкий чай, приправленный зверобоем, и пирог с тающей во рту олениной, присыпанной брусникой…

В обед Григорий с племяшами ушел на реку: решил проверить свои окуневые места и мальчишкам показать, что такое настоящая зимняя рыбалка. Первое место, которое они обурили и где попробовали блеснить, результатов не принесло. Григорий понял это сразу, река хоть и медленно, но всегда меняет свое русло. Отошли чуть под берег, забурились, и с первой же лунки вылетел жадно схвативший блесну колючий хищник. Как на подбор брали окуни по двести – триста граммов весом. Достаточно было опустить блесну почти на дно, а потом подорвать ее два-три раза, и полосатый речной тигр бросался из подводной засады на беспечную добычу. Окуни шли на блесне, сопротивляясь до последней возможности и, даже выброшенные на снег и морозный воздух, долго не сдавались. Не понимая, как это они вдруг оказались без живительной речной воды, прыгали и, изгибаясь блестящим телом, расправляя мощный верхний плавник, хватая большим зубастым ртом воздух, искали ее. Наконец, прихваченные морозом, засыпали, укутавшись в причудливых позах легким снежком. Когда Вовка выташил окуня почти под полкило, восторг был неописуем. Лешка, младший брат, тоже не отставал, но их соревнование пришлось остановить. Темнело рано. Довольные и нагруженные хорошим уловом, они возвращались домой уже затемно.

В доме было, как всегда, тепло и уютно. Варвара суетилась у плиты, готовя что-то необычное на ужин. Николай, то и дело меняя каналы, смотрел телевизор. Один из информационных каналов передавал новости о событиях на Украине. Николай смотрел, как по центральной улице Львова, под бой барабанов, идет колонна молодых людей с горящими факелами в руках, с нацистскими повязками на рукавах. Они что-то кричали, размахивая флагами со свастикой, одна из колонн несла огромный портрет Степана Бандеры. В этот момент дали крупный план – в первой шеренге шли, вероятно, ветераны дивизии «Галичина». Они шли в военной форме этой эсэсовской дивизии, с орденами на груди. Николай замер от неожиданности. Крупным планом на экране показалось знакомое ему лицо со шрамом через всю щеку. «Не может быть?!» – подумал Николай. Неужели это он, тот самый гад, судить которого должны были за убийство семьи тунгусов и знакомых ему старателей? Неужели это он? Как бы в подтверждение, на экране еще раз показали лицо этого ветерана СС и то, как он прицепляет какую-то медаль юному бандеровцу. Он довольно улыбается и, повернувшись к камере, вскидывает руку в фашистском приветствии…

Когда Григорий с племянниками вернулся с рыбалки, Николай в задумчивости сидел и, от нечего делать, перебирал охотничьи снасти на соболя.

– Гриша, я тут передачу смотрел про Украину, там что, фашисты у власти?

– Нет, папа, не фашисты, там у власти не пойми кто, но фашистов они просто боятся.

– Я там видел факельное шествие во Львове, а можно как-то еще раз посмотреть?

– Вовка, подь сюда, вот дед хочет передачу еще раз посмотреть, сделаешь?

– Без проблем, дядя Гриша, – ответил Вовка, и через десять минут Николай вновь внимательно вглядывался в лицо со шрамом ветерана СС.

– Да, это точно он, – убедился Николай.

– Кто это, папа? – спросил Григорий. – Вы его знаете?

– Да, сынок, знать-то не знал, но упустил я тогда этого зверя, упустил, а он, глянь-ка, зря время не терял, смотри, сколь у него учеников. Смотри, что они кричат – «Смерть москалям!» Это нам, значит, смерть? «Москаляку – на гиляку!» Это значит, сынок, на виселицу нас! Вот оно как развернулось! Ты посмотри, они ж безусые все, жизни еще не видели, а что кричат! А этого я помню, всю жизнь помнил, такое не забывается, лютый зверь это, не человек. Не знаю я, сынок, как получилось, что он выжил, но он, считай на моих глазах, кровь людскую, безвинную здесь, в нашей тайге, лил, а я не смог тогда его, гада, придушить. Видно, не доделал я до конца свое дело, не доделал…

– Да вы чего, отец? Вы же воевали, вон медаль у вас, мы же гордимся вами! – говорил Григорий опустившему седую голову отцу.

– Все, да не все, сынок…

– Вы бы рассказали, что ли, нам, что тогда случилось, а то вот горюете, а мы и не знаем, про что это. Расскажите, пусть внуки знают, какая была жизнь…

– Хорошо, расскажу, вот поужинаем – и расскажу, только долгим тот рассказ будет, – согласился Николай.

– И пусть, – обрадовался сын.

– Гриша, а ты мне пока расскажи, как так случилось, что Украина стала недругом России. Я, конечно, в истории не силен, но, насколько знаю, русские и украинцы, бывало, ссорились, но никогда не враждовали, а, наоборот, в тяжелое время плечо к плечу вставали. Вон какую войну осилили против фашистов, а теперь что?

– А теперь, папа, другие времена настали. Как только Украина от России отделилась, к власти там пришли те, кто спал и видел свою Украину великой и независимой от России. Причем они считают, что именно благодаря их предкам, украинским, вообще возникло государство Российское. Переписали учебники истории, и вот сейчас уже несколько поколений молодых людей думают, и уверены в этом, что русские когда-то захватили Украинское государство и нещадно эксплуатировали его, планомерно уничтожая украинское население. Хотя такого государства – Украина – никогда в известной истории цивилизации не существовало вообще. Украина как таковая была просто частью России – где мирно жили все россияне. Сейчас на Украине все русское уничтожается, названия городов и улиц, памятники, а самое страшное – поощряется национальная ненависть и нетерпимость к русским людям, живущим там. Запрещается русский язык, а украинский, особенно на востоке страны, мало кто знает. Судя по тому, что происходит в Киеве, все будет еще хуже. Думаю, вот-вот там начнется резня, бойня, и пострадают в первую очередь тысячи русских людей, живущих в этой стране.

– Так людей русских как-то защищать надо! У нас же армия и флот… – поразмыслив, сказал Николай, выслушав сына.

– Пап, я военный, ты же понимаешь, все, что там происходит, – это внутреннее дело независимого государства, вмешиваться в которое мы, как российские военнослужащие, не имеем права, – ответил Григорий.

– Понятно, значит, там наших бить будут, а мы сможем смотреть и сочувствовать только?

– Пап, понимаешь, все не просто. Конечно, нельзя не помочь соседям, ежели беда в их дом пришла, но все надо делать с умом.

– Понимаю, сынок, понимаю, но когда в меня целятся, я тоже винтовку вынимаю… – сказал Николай, глядя в глаза сыну.

– Так, мужчины, все к столу, – прозвучал голос Аксиньи, накрывавшей на стол.

– Идем, сынок, потом договорим, у меня кое-какие мысли появились, обсудим, ты же у меня военный человек.

– Хорошо, пап!

После ужина Николай ушел к себе в комнату, прилег на диван. Он подумал, как же ему рассказать своему сыну о том страшном времени, когда жизнь порой висела на волоске и ничего не стоила. Когда тебя в любую минуту могли убить и ты тоже убивал, и другого выбора не было. В его памяти стали всплывать события прошлого, казалось давно забытые, но они приходили одно за другим с точностью до мелочей, как будто все это было только вчера…

Пролетели годы, ушли в безвестность люди, и дела их канули в вечность, унеся беды и радости, горе и печали. Даже могилок не сыщешь, приняла земля их грешные тела и растворила в себе, питая травы лесные да вековые деревья наливая силой. Стоят они, таежные великаны, в три обхвата, мохом седым покрытые, неподвластные времени и недоступные рукам людским, пока не выйдет их срок. А выйдет, с диким скрежетом и треском рухнут на скалы, подломив попавших под них молодых собратьев, останутся на долгие годы непреодолимым препятствием путнику или зверю, по тропе идущему. Потому тропы таежные вдруг, ни с того ни с сего, иной раз исчезают. Пропадают в заломах и зарослях, вроде как и не было николи здесь хода для человека. Разве что зверь проскочит али птица какая схоронится от охотничьих зорких глаз в непролазье темном. Трудно сохранить в памяти таежные тропы, даже если каждый год по ним ходишь, а уж если некоторое время не бывал, считай, снова книгу таежную листаешь. Не был в этих краях Кольша всего-то пять с небольшим лет, а с трудом узнавал берега Енисея, мимо него проплывающие. В тумане утреннем прижимался он к самому берегу, всматриваясь в скалки береговые, в устья небольших ручьев, боясь пропустить то самое место, откуда когда-то начал свой долгий путь по чужбинам. Небольшая плоскодонка была легка и почти не просела в воде от Кольши с его заплечным мешком и довольно крупного пса непонятной породы по кличке Арчи. Они третьи сутки сплавлялись по реке, благополучно миновав, не считая деревень, по тому берегу уже, и когда-то столицу Енисейского края город Енисейск, и большое село Ярцево, только названий этих Кольша не знал. Он никогда в этих жилых местах не был, да и не собирался быть. Он искал небольшой ручей, устьем своим огибающий огромный камень на енисейском берегу, с уютной лагуной под крутым скалистым обрывом. Он помнил это место, но прошло много лет, он боялся пропустить его, а это было бы большой бедой. С этого ручейка, и только, он мог найти дорогу к родным местам. По времени, он понимал, что это уже где-то рядом; потому, как только смеркалось, он причаливал в пригожем месте, и они с Арчи устраивались на ночлег. Спешить было некуда. Кольша понимал, вряд ли кто ждет его там, куда он направлялся, но он хотел навестить свою родину, поклониться праху своих родичей. А там уже и решать, как дальше жить на белом свете. Шло лето 1948 года…