«Давай полетим к звездам!» - Чебаненко Сергей - Страница 28

- Ага, это ты молодец, - хвалит Жорка. - Ну, и что?

- Полный облом. За десять минут до старта “Сервейора” спецбригада передала все управление официальному центру управления полетом и убыла со стартовой площадки. “Шмель” пока оставался в зоне запуска, наблюдал старт “Сервейора” и его полет на орбиту. Когда я убедился, что ракета-носитель доставила космический аппарат в космос, отдал “шмелю” приказ сменить объект наблюдения. Но, увы... Спецбригады уже и след простыл.

- То есть? - брови Милентьева снова удивленно изгибаются.

- За двадцать пять минут сто тридцать семь разновозрастных мальчиков и девочек резво собрали вещи, сели в “Боинг” в ближайшем аэропорту и убыли в неизвестном направлении, - поясняю с улыбкой.

- Э... Это как?

- Был заказан спецрейс. Заранее заказан, Жора. Сразу после взлета самолета, он исчез из зоны видимости радаров. Авиадиспетчер сначала поднял тревогу, но тут ему позвонил очень высокий чин из Пентагона и сказал, что паниковать не следует. Проводится, мол, совершенно секретная операция.

- Вот как... Все-таки из кустов с малиной показались ушки Пентагона...

- Вот это я и хочу сейчас установить. Поэтому резиденту Волянецкому нужно разрешение куратора Милентьева на проведение кое-каких изысканий среди столпов вашингтонской бюрократии...

- Конечно, конечно, - Жорка кивает. - Кстати, в последние дни загадки стали возникать не только у тебя. Вот полюбуйся.

Он ныряет рукой во внутренний карман пиджака, достает обычный почтовый конверт, а из него - фотографию. Фото ложится передо мной на стол.

- Получено с орбитальной базы службой наблюдения, -поясняет Милентьев. - Во время планового сканирования комплекса “Знамя”-“Лунник”. Постоянно они Леонтьева и Макарина не ведут. Но три раза в течение каждого часа дистанционно щупают. На всякий случай.

Я рассматриваю снимок. Вытянутую бутыль ракетно-космического комплекса венчает закругленная “пробка” - космический корабль “Знамя”. Чуть в стороне, выше и впереди, висит ослепительно белый шар. Соотношу его размеры со “Знаменем”. Если я не ошибаюсь с оценкой расстояния и перспективы, то размеры шара невелики - что-то около метра в диаметре.

- Неопознанный летающий объект, - отодвигаю фото к Милентьеву. - Глюк аппаратуры, скорее всего.

- Версия проверена и уже не рассматривается, - Жорка качает головой. - Сканеры работали без сбоев. Этот кругляш исчез примерно через полторы секунды после того, как мы его нащупали. Даже приблизительно прозондировать его не успели. А через полчаса на “Знамени” случился сбой в компьютерной системе. Не включилась автоматическая ориентация комплекса.

- Ты думаешь... - я осекся.

- Не знаю, что и думать, - на лбу Милентьева обозначились вертикальные складки. - Может, это случайное совпадение. А может и нет... Тут еще этот твой “Сервейор”!

- Не вижу связи между американским зондом и этим... шаром.

- Как знать, как знать...

Он задумчиво пробарабанил пальцами по столу и обронил устало:

- Собирай дополнительную информацию, Чеслав.

Мартын Луганцев и его собеседники - 4

(записки журналиста)

“А ВМЕСТО СЕРДЦА - ПЛАМЕННЫЙ МОТОР!”

- И это все? - Инга недовольно морщит носик. - Это статья об академике Глуховцеве? Вся и целиком?

- Да, это статья об академике Глуховцеве, - киваю. Я лежу на диване в гостиной, заложив руки за голову, и рассматриваю монотонную белизну потолка.

Настроение - хуже некуда...

Никак не могу прийти в себя после разговора с Синицким.

Что же это получается? Я фактически дал свое согласие улыбчивому Павлу Петровичу писать доносы на Ингу. На мою Ингу. На мою любимую женщину.

Трус. Тряпка. Полное ничтожество.

Чувствую себя, как человек, которого ни с того ни с сего с головой макнули в выгребную яму...

В довершение к этому сегодня после вычитки академик Валентин Петрович Глуховцев вернул мне согласованное для публикации интервью. Объемистый материал на целую газетную полосу превратился в пять страничек печатного текста через полтора интервала.

- Март, Аджубеев тебя по головке не погладит. Он разделает твою статью в пух и прах, - сочувственно вздыхает Инга. Она сидит в глубоком кресле за журнальным столиком и вертит в руках те самые пять листочков текста, которые сегодня утром доставил курьер с фирмы Глуховцева. С личной запиской от самого академика - мол, материал окончательный и правкам и корректировке не подлежит. - Это же халтура, а не интервью! Огрызок какой-то! Для заводской многотиражки -может быть, и прокатит. Но не для всесоюзных “Советских Известий”!

- Я этот огрызок и не читал толком, - признаюсь с горечью. - Взглянул на его объем, и у меня сразу пропало всякое желание вообще это читать!

- Может, все-таки попробовать как-то дополнить текст? -Инга задумчиво теребит пальцами локоны светлых волос. -Вставить что-нибудь, расширить некоторые абзацы...

- После записки Глуховцева с категорическим требованием опубликовать именно такой текст? - я скептически фыркаю.

- А давай вот как поступим, - говорит Инга после минутного раздумья. - Ты отдашь Аджубееву завтра утром два варианта статьи: этот, с глуховцевской правкой, и свой вариант, полный. И пусть уж Алексей Иванович решит, какой из них пускать в печать.

- У меня нет первоначального варианта статьи, - я сажусь на диване и сокрушенно развожу руками. - Перед вычиткой помощник Глуховцева отобрал у меня все три напечатанных экземпляра. И даже заставил выдрать и забрал странички с пометками из рабочего блокнота. Секретность, понимаешь ли!

- Хорошо, давай попробуем восстановить большой материал из этого ошметка, - предлагает Инга.

- Не хочу читать и править этот опус, - раздраженно огрызаюсь я. - Вообще не желаю к нему прикасаться. Противно, понимаешь?

- Понимаю, - Инга кладет теплую ладошку мне на руку. -Ну, хорошо, давай я буду читать текст в голос, а ты будешь меня останавливать и вносить поправки.

- Давай, - соглашаюсь вяло. Соглашаюсь не потому, что мне хочется исправить продукт “письмотворчества” глуховцевских помощников, а только потому, что не хочу обидеть отказом Ингу.

Она терпеть не может, когда я впадаю в депрессию и, как Инга говорит, становлюсь похожим на “спящую медузу”. Слава Богу, что рефлексирую по поводу неудач я крайне редко. “Хвост всегда нужно держать пистолетом!” - вот мой жизненный принцип.

- А потом мы вместе напишем окончательный текст. Ты прелесть! - тянусь к ней, чтобы поцеловать в персиково-нежную щечку, но Инга ловко уворачивается и шутливо грозит пальчиком:

- До конца работы - никаких поцелуев. Даже не надейся!

Я вздыхаю и снова растягиваюсь на диване:

- Ладно, поехали...

Инга, кашлянув, принимается за чтение:

- “А вместо сердца - пламенный мотор!”. Заголовок такой... И подзаголовок: “Беседа с главным конструктором ракетных двигателей Валентином Петровичем Глуховцевым”.

Она замолкает, недовольно надувает губки и сообщает:

- Заголовок, согласись, трафаретный. Литературным штампом попахивает... Сам придумал или...

- Или, конечно. Их вариант. Фирменно-глуховцевский. Глуховцевско-фабричный. Но предлагаю его таким и оставить. Дабы не дразнить гусей с первой же строчки.

- Как скажешь, - Инга пожимает плечами и продолжает чтение:

- “Академик Академии наук СССР, Главный конструктор большинства советских ракетных двигателей Валентин Петрович Глуховцев - фигура в ракетостроении и космонавтике известная. Для специалистов космической отрасли в рекомендациях и представлениях он не нуждается. Не будет преувеличением сказать, что почти в каждом космическом пуске есть немалая доля творческого вклада академика Глуховцева и его сотрудников”. Гм, не очень ли скромно?

Инга иронически хмыкает. Она органически не переносит хвастовства. Даже на бумаге.

- Так все и есть, - констатирую я. - Глуховцев действительно настоящий корифей ракетного двигателестроения. На его двигателях летает большинство наших космических и боевых ракет. Исаин, Кузнецовский, Люльков даже отчасти с ним сравниться не могут. А для самого Глуховцева ракетные двигатели - основа всего космического аппарата. Знаешь, какая у него любимая поговорка? “С хорошим двигателем даже забор взлетит”.