Ретро-Детектив-3. Компиляция. Книги 1-12 (СИ) - Полонский Виктор - Страница 48

Наталья умолкла. Взгляд больших и красивых очей потупился и укатился внутрь, лицо померкло – так водяная лилия закрывает вощеные лепестки, теряя над собой солнце. Женщина разрыдалась, а он не знал, какими словами ее успокоить, и, тихо извинившись, отправился домой, оставив безутешную даму горевать одну. Уже тогда внутри него поселилась и свила гнездо маленькая и подлая мыслишка, которая, как он ни старался ее отогнать, точно серая гадюка, все равно приползала обратно.

…Ту ночь он никогда не забудет. Закончив заполнять в участке бумаги, коллежский регистратор возвращался по темным и кривым городским улочкам, как вдруг рядом с колодцем заметил слабое шевеление. Он остановился. Огонь вспыхнувшей спички высветил знакомое лицо. Барыкин, как старый боров, умиленно хрюкал во сне, а рядом, отсвечивая полированной поверхностью, лежал тяжелый круглый булыжник, которым обычно придавливают деревянные кружки в кадках с капустой или солеными огурцами…. Крика не было. Тишину нарушил едва уловимый глухой хруст, будто кто-то раздавил яичную скорлупу или наступил на сухую ветку в осеннем лесу.

На следующий день Наталья схоронила мужа, а еще через два месяца они обвенчались, и он перебрался к ней, в тот самый дом, куда еще совсем недавно помогал затаскивать пьяного извозчика. Но жить там Каширин не смог. В ночных кошмарах к нему часто приходил усопший Матвей Поликарпович. Покойник улыбался мертвенно-синими губами и манил к себе заскорузлым пальцем с желтым от никотина ногтем. Он дотрагивался костлявой рукой до своей головы, и от легкого прикосновения она начинала распадаться на части, как перезревший арбуз. Извозчик продолжал хохотать, а вместо черепа у него вырастал тот самый булыжник…

Они продали дом и скоро отстроили новый – большой и светлый, в стенах которого, как овощи на грядке, стали появляться один за другим: Гриша, Алевтина и Дашенька.

Солнце поднималось, и небосклон начинал медленно светлеть. Ночь уходила в небытие, ощупывая напоследок дома и деревья. Из туманного марева возник, мерцая золотом, купол колокольни Казанского кафедрального собора, а на самой вершине могучего креста сидела голубка – редкая и счастливая примета.

«Добрый знак», – подумал Антон Филаретович, затушил папиросу и вернулся в кровать, прильнув к теплому и нежному телу любимой жены. Глаза наконец сомкнулись, и он заснул глубоким и сладким сном, каким обыкновенно спят младенцы или святые в собственной немощи праведники-старцы.

Во дворе полицейского управления стояла карета, запряженная парой разномастных лошадей. Правая – каурая, с рыжими впрожелтями и темноватой полосой по хребту, левая – чагравая, темно-пепельного цвета. Фаворский и Васильчиков курили и о чем-то весело переговаривались. Несмотря на проведенную в застолье ночь, оба выглядели бодрыми и находились в приятном, слегка возбужденном расположении духа, которое хорошо знакомо охотникам, собирающимся на большого и опасного зверя.

Наверху, со стороны открытой площадки второго этажа, что-то грохотнуло, брякнуло и застучало каблуками по ступенькам. Офицеры повернулись и застыли как вкопанные: по лестнице, облаченный в пуленепробиваемый панцирь, обвешанный двумя пистолетами и шашкой, спускался маленький и полный человек. Он был бледен, и его трясла мелкая дрожь.

– Кто этот тевтонский рыцарь? – удивился Васильчиков.

– Это и есть наш возница, – тихо пробормотал Фаворский и, обращаясь к сыщику, прокричал:

– В таком случае, господин губернский секретарь, вам следует накинуть плащ, а не то ваши доспехи будут пускать такие блики на солнце, что грабители нас за версту обнаружат. И шашку, пожалуй, снимите. Кучеру она ни к чему.

Каширин неловко кивнул, развернулся и на ватных, почти несгибаемых ногах, громыхая, стал подниматься обратно.

– Я вижу, ротмистр, вы подобрали достойного помощника.

– Что делать, это лучшее, что у нас есть на сегодняшний день.

В это самое время по направлению к карете с другой части двора, шел полицмейстер и возвышающийся за ним Поляничко.

– Доброе утро, господа, как настроение? – приветствовал собравшихся Фен-Раевский.

– Настроение боевое, Ипполит Константинович, да вот, смотрю, ямщик-то наш запаздывает, – усмехнулся начальник жандармского отделения.

– Вы уж, Владимир Карлович, помощника моего сильно-то не обижайте. Побаивается человек, оно и понятно – трое детишек на шее, мал мала меньше. Да и Господь учит – в страхе греха нет, – философски заметил Ефим Андреевич и тяжело вздохнул.

Тем временем Каширин, вскарабкавшись на козлы, занял место извозчика. Офицеры, вооруженные револьверами и двумя драгунскими винтовками, сели в карету и тронулись в путь.

– Ну, с богом, – выдохнул начальник полиции и заметил, как Поляничко украдкой перекрестил уходящий вдаль экипаж.

На развилке двух дорог экипаж Фаворского ожидал приближения фельдъегерей. Завидев почтовую карету, ротмистр вышел навстречу и знаком приказал кучеру остановиться. Предъявив жетон сотрудника охранного отделения, Владимир Карлович отдал необходимые распоряжения, и два экипажа направились к селу.

В Михайловском почтовики быстро перегрузили опечатанные сургучом мешки в дом станового пристава, и дилижанс с новыми провожатыми, подпрыгивая на кочках, словно крышка закипающего чайника, потерялся в клубах придорожной пыли.

До Благодарного уезда предстояло добраться еще засветло. Каширину предписывалось внимательно обозревать окрестности. А в случае приближения всадников, повозок или даже пеших людей надлежало оповестить офицеров троекратным стуком и увеличить скорость движения.

Жатва к тому времени давно закончилась. В поле горела стерня, и воздух наполнился едким дымом. Несмотря на осень, солнце продолжало обжигать горячими лучами землю и закованного в броню кучера. Его измученное лицо иногда попадало в обзор переднего смотрового окошка, и было хорошо видно, как Антон Филаретович большими глотками опустошал огромную стеклянную бутыль с домашним квасом. Во время коротких остановок у придорожных родников он с удовольствием окатывал себя холодной водой, совсем не обращая внимания на мокрую одежду.

На голом склоне виднелись стоящие неправильными рядами крытые камышом белые хаты, окруженные со всех сторон штабелями кизяка. На вид эти строения были очень непрочны и, казалось, не могли защитить своих обитателей ни от проливного дождя, ни от ураганного ветра.

Мимо проезжали крестьянские подводы, доверху груженные соломой, сеном и хворостом. Одна исхудавшая рыжая лошадка с трудом тянула в гору дроги, уставленные бесчисленными рядами кувшинчиков и крынок всевозможных размеров. Временами попадались пастухи, перегонявшие несметные отары овец на новые пастбища.

Встречные телеги попадались все реже, а последние несколько верст они ехали совсем одни. За жиденькой рощицей кизила, диких яблонь и тутовых деревьев показался экипаж, из которого выскочила дама в элегантной шляпке и белом платье. Будто виденье, она стояла одна посреди пыльной дороги с маленькой белой сумочкой и обмахивалась веером. Карета с ее попутчиками тронулась и, спустившись под гору, скрылась из виду.

Внимательный возница, следуя полученным инструкциям, ускорил ход и условленным стуком привлек внимание офицеров. Через смотровое окошко Фаворский заметил выделяющиеся на светлом фоне платья незнакомки крупные жемчужины черных бус.

– Останавливаться только по моей команде! – приказал ротмистр кучеру-полицейскому и, доставая из кобуры пистолет, объявил: – Внимание, господа, представление начинается!

Почтовый дилижанс, не снижая скорости, пролетел мимо очаровательного создания, брошенного на произвол судьбы. Такой поворот событий явно озадачил приятную особу, и ее лицо выражало крайнюю степень растерянности и грусти. Внезапно лошади остановились. Из приоткрытой двери послышался мужской голос: