Ретро-Детектив-3. Компиляция. Книги 1-12 (СИ) - Полонский Виктор - Страница 38

– Получается, что эти два жутких преступления раскрыты? – спросил почтмейстер, смакуя из маленькой рюмочки терпкий напиток.

– Что вы имеете в виду? – уточнил Гайваронский.

– Ну, как же, если верить слухам, то виновник убийства Жиха – уже почивший актер Абрашкин, которого в последствии убрал его же сообщник. Теперь ясно, что это студент Никитин. А ранее эта же парочка, переодевшись в горцев, организовала нападение на поезд. Так?

– Ну, допустим. А что вас удивляет? – недоумевал собеседник.

– Не сходится пасьянс! А как же тогда ставропольская премьера «Ревизора» с участием артиста? Ведь она состоялась в тот же день, когда был налет, – не унимался Расстегаев.

– Очень просто: спектакль закончился, и артист верхом или в фаэтоне отправился навстречу идущему поезду, чтобы вместе с поджидающим его сообщником совершить налет. Согласны? – без затруднений нашел ответ начальник акцизного управления.

– Можно, конечно, успеть, но тогда придется загнать лошадей, чтобы так быстро оказаться в двух с половиной верстах от станции «Кавказской». Никакой извозчик на это не пойдет. Да и как в таком случае назад добираться? Это же решительно невозможно! – Не дождавшись ответа от Гайваронского, Расстегаев обратился к Ардашеву:

– А какие у вас, Клим Пантелеевич, есть на этот счет версии?

– События последних дней переплелись в такой клубок, что распутать их будет не просто. Действительно, кой-какие соображения у меня имеются, но мнение мое субъективно, а значит, носит характер возможной случайности. Нам же в конечном итоге необходимо установить истину, то есть такие обстоятельства, которые не оставят места для вероятностных умозаключений. А скоропалительные гипотезы и преждевременные выводы могут привести в итоге к напрасным страданиям ни в чем не повинных людей.

– Ох, и мастер вы, Клим Пантелеевич, говорить загадками. Ответили, будто с тронной речью выступили, а определенного так ничего и не сказали, – усмехнулся Расстегаев.

– Элоквенция – несомненное достоинство лучшего адвоката губернии. Я бы сказал, его конек. А что, Клим Пантелеевич, уделите мне пять минут вашего драгоценного времени? – натянуто улыбаясь, предложил Доршт.

– С удовольствием, но лучше в саду, – согласился присяжный поверенный.

На свежем, пахнущем распустившимися ночными фиалками воздухе было хорошо и спокойно. Собеседники уселись на скамью.

– Итак, Клим Пантелеевич, я выполнил все ваши условия по приобретению драгоценностей у Клары Жих по ценам, значительно превышающим их фактическую стоимость. Мне это стоило почти всех сбережений. Более того, я был вынужден продать акции двух золотых аргентинских приисков, хотя их котировки только за последние три недели поднялись на двадцать процентов! А что я мог поделать, если таково было ваше требование? Но теперь объясните, пожалуйста, как мне быть с тем фактом, что струной именно моего пианино был задушен Соломон? Что мне говорить полиции? – нервно раскуривая сигару, вопрошал биржевой маклер.

– Действительно, Вениамин Яковлевич, я обнаружил на месте преступления струну с купленного вами музыкального инструмента, но это отнюдь не означает, что именно она является орудием убийства Соломона Моисеевича. Мне кажется, что ее оставили там умышленно, для того чтобы пустить следствие по ложному пути и бросить тень подозрения как на приказчиков магазина, так и на покупателя фортепьяно.

– Вы не представляете, Клим Пантелеевич, какой тяжелый камень с души свалился! А то я думал, что всех собак на меня повесят, – изрядно волнуясь, бормотал обрадованный Доршт. – Разрешите еще один вопросец полюбопытствовать?

– Спрашивайте.

– А как вы узнали, что я подбросил письмо Соломону, ну… с открыткой?

– На клейкой стороне конверта остались прилипшие волоски ваших светлых усов. К тому же внутри его я обнаружил частицы сигарного пепла. А дальше… Определить, кто в окружении Соломона имеет светлые усы и курит сигары, большого труда не составило.

– Как все просто. – Финансист от огорчения взмахнул руками, будто ужаленный подскочил со скамейки и принялся расхаживать туда-сюда.

Не обращая никакого внимания на реакцию собеседника, адвокат поинтересовался:

– А не припомните ли, Вениамин Яковлевич, кто встречал того батюшку в Ставрополе?

Доршт остановился, затянулся сигарой и неуверенно пробормотал:

– По-моему, никого не было… Ну да… Архиерей нанял фиакр, погрузил чемодан и уехал.

– Ну что ж, пора и по домам. Сюрпризов для одного вечера с лихвой хватает. Да и хозяева, по-моему, изрядно расстроены, – заключил присяжный поверенный.

Они молча пошли назад. Из распахнутого кухонного окна доносились голоса, а сквозь прозрачные занавески было видно, как Виолета Высотская отчитывала экономку за плохое руководство прислугой: «Мало того что столовые приборы при гостях роняют, так еще и посуду мыть некому». В ответ пожилая женщина сконфуженно кивала, повязывая фартук, собираясь заменить невесть куда запропастившуюся девушку.

…То, что он опоздал, Фаворский понял, как только оказался у незапертой двери комнаты дома № 37 по Госпитальной улице. Жилец так торопился, что оставил квартиру открытой. В результате обыска была найдена газета «Вестник Сибири». Из нее следовало, что еще в 1905 году из ссылки бежал опасный преступник Михаил Евсеев, застреливший двух полицейских. Ниже был напечатан его фотографический снимок. А под ним синими чернилами было выведено: «Любимому в память о нашей встрече. Полина».

С газетной страницы в лицо Фаворскому смотрел угрюмый и безжалостный враг – беглый каторжник и хладнокровный убийца Михаил Евсеев, он же Михаил Никитин.

Засада, устроенная в квартире репетитора, оказалась напрасной. По прошествии трех дней ее сняли. «Студент» будто сгинул.

Двухэтажное здание полиции, с покосившейся набекрень крышей, напоминало старый ядовитый гриб, вросший в землю по самую шляпку. Поблизости от него, в каких-нибудь пятидесяти саженях, свечкой вздымалась в небо колокольня Казанского кафедрального собора, сверкающего на солнце золочеными самоварными куполами. Казалось, что лучезарная священная благодать, исходящая от божьего храма, разрушала изъеденное тюремными клопами и пропитанное проклятьями карательное учреждение. Из его окон, как горько шутили горожане, был виден Сахалин.

Верхний этаж занимала канцелярия с писцами и недавно поступившими печатными машинками «Унион», сыскной стол с картотекой и антропометрическим бюро по системе измерений Альфонса Бертильона. Само сыскное ведомство было учреждено несколько месяцев тому назад и по системе финансирования относилось к третьему разряду. Почти посередине длинного коридора располагался кабинет полицмейстера, напротив – начальника сыскного отделения, его помощника, комната для допросов и дежурная часть. Громоздкий тяжелый деревянный шкаф делил пространство дежурки на две неравные части. Меньшая, с покосившимся на одну ножку столом, топчаном и парой расшатанных табуретов, предназначалась для полицейского фотографа и недавно выделенной штатной единицы – судебного медика, большая – непосредственно для дежурного полицейского. Кабинет для допросов отличался теснотою и часто был занят судебными следователями разных участков.

На первом этаже – казарма для городовых, столовая, мелочная лавка и буфет, в котором дозволительно было выпить не более двух рюмок в день. У самого входа – четыре камеры для арестантов.

Городское полицейское управление являлось универсальным командным пунктом. Здесь собирались дворники со всех приписанных домов для получения инструкций и оглашения приказов полицмейстера или распоряжений городского головы. Сюда приходили для отчетов околоточные надзиратели и размещались участковые приставы, а также почти на казарменном положении находилось подразделение из пятнадцати городовых. Весь штат управления состоял из тридцати пяти человек, включая филеров.