Принцесса для психолога (СИ) - Матуш Татьяна - Страница 10

— Надо же, какой ты, оказывается, впечатлительный.

— Ты себя самого со стороны в такие моменты не видишь, — доверительно поведал Руслан, — руки — коленвал в баранку согнут, подбородок — как передний бампер бульдозера, лбом башню тяжелого танка заклинить можно… а глаза добрые-добрые. Ты, дяденька, не бойся. Я тебя не больно ухайдакаю. Но — насмерть.

К концу его проникновенного монолога Шура уже хохотал в голос.

Хлопнули по пятьдесят. Руслан, как ему казалось, незаметно наблюдал за гостем. Коньячок у него был не штука деревянных за батл, а вполне себе неплохой. Иные за всю жизнь такого не пробовали, разве что по очень большим праздникам. А у Руслана на каждый день пошел, этакий самопальный "антистресс". Этот — благодарный клиент подарил. Много в баре презентов стояло, привык к хорошему. Теперь отвыкать придется.

Но мысль, которая еще четверть часа назад накрывала темной волной отчаяния, сейчас проскочила мимо сердца, не задев даже по касательной.

Вместо этого Руслан, как кот за мышом, смотрел за телохранителем. А тот дорогущий и уникальный купаж "Ararat Charles Aznavour" грамотно погрел в больших ладонях и задумчиво выцедил. Со всем почтением, но спокойно и — вот верное впечатление: привычно. Словно каждый день таким угощается.

Выходит, все правда. СБ какого-нибудь олигарха. Хотя, Шура же говорил — политического деятеля. Министра? Руслан ведь даже фамилии Алеты не спросил. И к слову не пришлось, да и чутье как под руку толкнуло — не спрашивай лишнего, дольше проживешь.

Интересно, где это чутье было, когда Руслан связался с Семьей?

— А Елена повелела тебе привет передавать и не обижать.

— Повелела, — переспросил Руслан, — выходит, прав я тогда оказался — села она тебе на шею и ножки свесила. Так всю жизнь и протаскаешь.

— Мне не тяжело.

Следующие пятьдесят проскочили почти незаметно и как-то обыденно, без тупых тостов и, вообще, без пафоса.

Шура поискал глазами столовые приборы, не обнаружил таковых. Вопросительно взглянул сначала на Руслана, потом на рыбную нарезку.

— Будь проще, — посоветовал тот и, подавая пример, подцепил кусок пальцами.

— Если я буду еще проще, меня перестанут пускать в приличные дома, — доверительно поделился телохранитель, но от красной рыбы не отказался, пусть и руками. — Так как, ты не против заглянуть на чашечку кофе… к Алете? Или тебя здесь срочные дела держат?

— Ничего меня не держит. Нигде. Я, Шура, до пятницы совершенно свободен… — произнес Руслан с мазохизским удовлетворением.

— Тогда по последней — и двинулись.

… Шаари Малье, по прозвищу Обжора, встречал людей, легких на подъем. И сам был из них. Но, обычно, чтобы куда-то сорваться, ему требовалось хотя бы оседлать коня и взять плащ, флягу и оружие.

Руслан же лишь посмотрел на него круглыми, чуть навыкате, темными глазами, без должного пиетета опрокинул в себя, действительно, неплохой напиток (не чета винам Монтреза, но вполне — вполне). Потом сгреб со стола початую бутыль, поискал пробку, заткнул горлышко и, перехватив ее поудобнее, объявил:

— Алету угощу. Ну что, мы идем?

Ошалевший маг только головой покрутил от такой простоты. А потом махнул рукой и слегка прищелкнул пальцами, вызывая из сопряжений Арчибальда, бессменного проводника по мирам.

Рыжее солнце уже откатилось за горизонт и черные "шерстяные дома", закрытые на ночь полосатыми тентами, почти слились с песками. Чуть поодаль мирно дремали привязанные к шесту верблюды — темный и белый.

В "женской комнате" было в меру прохладно. Яркий ковер с прихотливым красно-черно-белым узором приятно щекотал босые ноги. Атени курила кальян, пребывая в том странном состоянии между сном и явью, в котором к ней, иногда, приходили боги и духи.

Иногда это были "правильные" боги и духи, иногда — нет. Атени не различала их, да и не стремилась. Ее делом было — передать очередное озарение нынешнему калафу, царю племени ниомов. А уж как он распорядится знанием — то не ее головная боль.

Атени считалась глубокой старухой — уже тридцать шесть, очень много для Видящей. Она и выглядела старухой: седые волосы, заплетенные в ритуальные десять кос, спрятанных под узорный платок, морщинистая кожа, сожженная здешним, безжалостным солнцем, пальцы, скрюченные от прялки. Дар видящей — да четыре чудом сохранившихся зуба это все, что удерживало Атени от путешествия "на черном верблюде за край ночи".

Она этого не боялась. Устала бояться. Надоело. Да и кальян сыграл свою роль. Речь ее все чаще бывала бессвязной, а мысли разбегались, как потревоженные скорпионы. И были, порой, такими же ядовитыми.

Калаф вошел не пригибаясь — дом Атени был высок.

— Здравствуй, — бросил он, пытаясь сообразить, в каком настроении Слышащая.

Атени подняла на него глаза, подернутые пленкой катаракты. Усмехнулась.

— Здравствуй, Ведущий.

— Я принес в жертву трех рабов и козу.

— Знаю.

— Что сказали духи?

Атени потрясла головой, словно в ухо ей залетела пчела.

— А что ты хотел услышать, Ведущий?

— Благоприятен ли завтрашний день для начала задуманного мной, — обстоятельно сообщил он.

Атени прикрыла глаза… Можно было этого и не делать, она уже давно была почти слепа — это участь всех Слышащих. Духи дают возможность слышать, но в уплату забирают что-то столь же важное.

Калаф терпеливо ждал. Он знал, что Атени нельзя торопить, иначе полубезумная старуха может и вовсе позабыть не только о чем спрашивал Ведущий, что еще пол беды, но и то, что ответили духи. Наконец она соизволила шевельнуть беззубым ртом:

— Духи ничего не сказали на этот раз, — и раньше, чем калаф вспылил, веско добавила, — они показали.

— Что? Говори, старая ведьма, иначе, клянусь своей нитью, я разрублю тебя пополам, выну внутренности и скормлю собакам!

— Стра-ашно, — сладко и тягуче зевнула Атени.

Если бы калаф не знал точно, что Слышащая давно тронулась умом, он бы заподозрил, что над ним издеваются.

— Говори же, — сказал он намного тише. И — спокойнее.

— Со стороны востока пришел воин в черном шлеме, бросил факел — и пески загорелись. Хичины попытались залить их водой из оазиса, но вода горела тоже…

— Вода горела? Ты все же окончательно спятила! Такого быть не может, вода не горит. Если только… — калаф осекся и сам себе ритуально прикусил язык, чтобы не проговорится. Кто знает, кому пустынные ветра могут нашептать лишнего.

— Спасибо, Атени. Тебе принесут мяса, — сказал он, развернулся и вышел.

Старуха не услышала. Она опять занялась кальяном, покачиваясь из стороны в сторону под музыку, которую играли для нее духи. Ну, наверное, духи — иначе чем объяснить, что больше никто ничего не слышал, как не прислушивался.

Покинув Слышащую, калаф подозвал троих мужчин, одного весьма преклонных лет, двоих — чуть помоложе и вполголоса отдал приказ:

— Отправляетесь на рассвете, сопроводите Шекер. У мертвого оазиса встретите караван и присоединитесь к нему. С собой возьмете… по два десятка воинов, хватит.

— Духи сказали, что день благоприятный? — переспросил старший.

— Того не знаю. Темное предсказание. А только ждать нельзя. Кто-то знает о нашей находке. Как бы не опередили.

Оказавшись в границах своего походного двора, калаф свернул к дому, выделенному Юмшан и ее выводку. Там еще не спали, младшая жена ложилась поздно. Дел у нее было много, как и у любой младшей.

Но калафа она приветствовала как полагалось — опустилась на колени и поцеловала землю у его ног.

— Шекер зови, — распорядился он, — а сама со своими дурами убралась в дальнюю комнату и уши закрыла. Уйдет из дома хоть звук — всех по шею в пески вкопаю и оставлю так.

Пятясь задом, Юмшан убралась вглубь шерстяного дома, а через несколько мгновений перед калафом предстала юная девушка, закутанная в светло-серые покрывала по самые глаза.