Сыны Каина. Капкан на любовь (СИ) - Амеличева Елена - Страница 21

Машины миновали ворота с постом охраны и остановились у трехэтажной белой виллы. Солнце ласково укутало теплом, когда выбрался из ледника, в которое кондиционер превратил салон автомобиля, и почувствовал себя мамонтом, который вылез из вечной мерзлоты и угодил в хорошо протопленную сауну. Может, мои сопровождающие думают, что в холоде лучше сохранятся?

Толчок в спину не дал разглядеть дом и прилегающую территорию. Низкие белые ступеньки привели в холл в черно-золотистых тонах. В нем мы тоже надолго не задержались — очередная лестница вела на третий этаж в просторную гостиную. В ней было прохладно, но в настоящем, не бутафорском камине потрескивали горящие поленья. Задернутые плотные шторы мешали рассмотреть мужчину, что стоял около него.

— Нашли ее? — спросил он, развернувшись.

— Пока нет, Отец, — ответил Страж рядом со мной. — Уверен, скоро…

— Оставьте нас! — перебил Каин. — Живо!

Его церберы поспешили ретироваться. Интересно, он всегда такой или сегодня по какой-то причине особенно не в духе? Хотя, как ни крути, мне в любом случае не повезло.

— Горай. — Так и хотелось сказать — молвил он, подойдя ко мне. Темнота в гостиной не позволила рассмотреть его, сумел отметить лишь очевидное — мужчина высок и крепок, волосы до плеч.

— Приветствую тебя, почтенный Отец. — Само сорвалось с губ давно заученное приветствие. Помню, как настоящий папа вдалбливал это в мою голову в один из тех редких моментов, когда приезжал навестить. Я был тогда еще совсем пацан и даже не грезил когда-нибудь стоять лицом к лицу с прародителем своего вида.

— Страха в тебе не чую, — продолжил Каин, склонив голову набок. — Почему? Руку поднял на брата, на Старшего посмел покуситься, жизнь его забрать осмелился и спокойно в лицо мне глядишь?! — сильные руки вцепились в мою рубашку и как следует встряхнули.

— Не повинен в том, Отец! — невольно переняв стиль речи, воскликнул я.

— Ты ударил его! — Каин сжал мое горло. — Глазам своим мне прикажешь не верить, ведь видел то ими, когда обряд провел! Кровь показала мне! Будешь лгать, что не было этого?!

— Нет, отрицать не буду, ударил. Но не убивал!

— Оставь мальчика в покое, — вокруг нас поплыл томный женский голос. Зацокали каблуки, взвизгнули шторы, в комнату хлынул яркий свет. Ужалив в глаза, он заставил меня отвернуться.

— Чертовка! — прошипел Каин, испытывая, видимо, те же ощущения.

— Повежливее! — возмущенно фыркнула она. — Равнять меня с чертями? Я демоница, тебе ли не знать, дорогой!

Она… Лилит?!

Глаза открылись, несмотря на боль. В мое лицо смотрела, улыбаясь, потрясающе красивая женщина: фигура итальянки с осиной талией, пышными бедрами и грудью, умопомрачительно длинными и стройными ножками, точеным безукоризненным лицом с красивым пухлым ртом и огромными зелеными, как у Магды, глазами. Черные волосы кудрями ниспадали на плечи, сияя так, словно были посыпаны алмазной крошкой. Вот как выглядит совершенство!

— Смотрит на тебя, как влюбленный щенок, — Каин усмехнулся. Я перевел взгляд на него, опасаясь разгневать пуще прежнего, но он горделиво усмехался — так, как это делают обычные смертные, женатые на красавицах, видя, как другие мужчины вожделеют их супругу.

— Приятно, — Лилит вздохнула с улыбкой, подошла ближе и провела ладонью по щеке. — Так вот ты какой, Горай. — Глаза затуманились. — Похож на своего отца. — Она задумчиво прищурилась, потом в ход снова пошла маска веселья и беззаботности. — Ну, что ты еще от него хочешь, Каин? Видишь ведь, он ничего не знает об убийстве. Или собственной ворожбе не веришь?

— Кровь не показала мне убийцу, — мужчина нахмурился. — Лишь тот момент, когда он, — последовал кивок в мою сторону, — ударил Орхия по голове, а потом кулак его обрушился в лицо тому.

— Честно говоря, мне и самой периодически хотелось ему по роже съездить, — пробормотала женщина, отведя глаза.

— Потому что он тебе сбегать без спроса мешал. — Каин язвительно усмехнулся. — Как недавно. Где была на этот раз?

— Не скажу, — зеленые глаза довольно заблестели, улыбка заиграла на устах. Мужчина стиснул зубы и кулаки, на щеках заходили желваки. — Так, пойдемте отсюда, — Лилит беззаботно расхохоталась и, ухватив меня под локоть, потащила к двери. — Прочь, прочь из этого погреба! Холода напустил, дрова зря извел, сидит в темноте, упырь! — она вывела меня из комнаты и подтолкнула вниз по лестнице. — Внизу направо.

Я вышел на веранду, в нарочито грубоватом стиле выложенную из серого булыжника, и замер, залюбовавшись видом на зеленую долину, что убегала к горизонту, который уже наливался красками заката.

Одну половину занимали виноградники, другую поля, расчерченные полосами, похожими на следы от огромной расчески. Пели птицы, гудели какие-то насекомые, воздух так восхитительно пах цветами и травами, что хоть прямо сейчас разливай его по бутылкам.

Каин и Лилит уселись на стулья около грубо сколоченного — под старину, стола. Прислуга, словно угадав желания хозяев, уже заполняла его тарелками с сырами, помидорами, золотистой брускеттой, фруктами и неизменными королями любой трапезы в Италии — оливковым маслом и вином.

— Угощайся, — женщина изящно повела рукой в сторону стола. — Уверена, им не пришло в голову тебя покормить.

— Его только привезли, — пробурчал Каин, плеснув в объемный бокал красное вино. — И он здесь не в гостях. — Мужчина поднял бокал за тонкую ножку и придирчиво рассмотрел содержимое, что колыхалось на дне.

— Говорю же, упырь! — Лилит положила мне на тарелку брускетту, сыр, помидоры и спрыснула маслом. — Попробуй все вместе, объедение. — Она подмигнула мне и шепнула, — а вино пробовать не рекомендую.

Я последовал ее совету и прикрыл глаза от удовольствия. Она была права — хрустящий хлеб, насыщенный вкус помидор, оттененный кислинкой сыра, и связавшая все в единый букет горчинка оливкового масла, восхитительно!

Каину повезло меньше — он сунул в бокал свой большой нос, шумно втянул воздух и сделал глоток. Тут же скривился, сплюнул в сторону, выругался на неизвестном мне языке и с силой запустил бутылкой в стену. Битое стекло сползло по камням кровавым крошевом.

— Говорю же, не любит тебя земля, — Лилит усмехнулась и откусила кусочек брускетты, политой маслом. — Все никак не успокоится, винодел. И что тебя так на этом замкнуло?

Мужчина промолчал, видимо, уже привык к подколкам… Жены? Любимой? Матери своих сыновей? Даже не знаю, как официально именуют Лилит. Но то, что отношения у них явно непростые, вижу.

Кстати, теперь могу рассмотреть и самого Каина. Темная короткая борода скрывает половину лица, но даже под ней угадываются мощные челюсти и квадратный подбородок. Губы полные. Глубоко посаженные карие глаза кажутся еще меньше из-за кустистых бровей.

— Не красавчик, да? — не упустила случая Лилит, от которой не ускользнул мой интерес. — Хорошо, что сыновья по большей части в мамочку пошли.

— Наелся? — тяжелый взгляд Отца лег на меня. — Иди в отведенную тебе комнату. Проводи, — он махнул мужчине, что стоял поодаль, — поговорим завтра. Сегодня имеются другие планы, — Каин ухмыльнулся, глядя на Лилит.

Она отвернулась. Руки крепко сжали подлокотники. Разрумяненные солнцем щеки побелели. На веранду начал заползать холодный воздух.

ЭВЕР

Иерусалим, Израиль

Изготовление витражей — непростое занятие. Это древнее искусство. Все начинается с эскиза. Он превращается в схему-кальку, на которой отмечено положение каждой детали, вырезаемой с помощью стеклореза. Их обтачивают и соединяют в единую композицию с помощью олова и паяльника.

Мне всегда нравилось это занятие. Мастерская с выходом в сад — место, где на моих губах играет улыбка. Пока руки трудятся, многочисленные ежедневные проблемы, которые в достатке поставляет должность главы Хранителей, отходят на задний план. Мозг и душа получают в это время долгожданное отдохновение.

Сегодня мне удалось выкроить для любимого занятия несколько часов. Надеясь, что никто не потревожит, я подошел к верстаку со световым столом. Соседняя поверхность была накрыта калькой с макетом будущего витража — Древо жизни с золотыми ветвями. Давно вижу его во снах, как и женщину со светлыми волосами — лицо ее всегда скрыто, но от нее идет такое сияние, что хочется преклонить колени, ибо она несет прощение этому миру.