Точки пересечения - Черненок Михаил Яковлевич - Страница 19

• Предыдущая
• 19/27
• Следующая

Милосердов обмякше опустился в кресло. Какое-то время он в упор глядел на Антона. Затем его будто прорвало:

— Я действительно поджег дачу Зоркальцева. Из ревности поджег! Хочу жениться на Анжелике Харочкиной, а Зоркальцев роман с ней завел, увеселительные вечера стал на даче устраивать! У меня разум помутился, взял канистру с бензином… Когда поджигал, пламя опалило лицо. Я готов возместить Зоркальцеву причиненный ущерб. Все заплачу, все… — И заплакал по-детски, навзрыд.

Зрелище было не из приятных. Бирюков поморщился:

— Извините, не могу поверить в такую версию.

— П-почему?!

— Потому что вы не из тех людей, которые способны терять разум от ревности. Не тяните время. В чем истинная причина поджога?..

Милосердов уткнулся лицом в ладони, глотая слезы, обреченно выдавил:

— Таня Зоркальцева заплатила мне двести рублей. Она сильно ревновала Геннадия и попросила уничтожить дачу… Клянусь, это чистая правда.

«Удивительный тип. В погоне за деньгами ничем не брезгует», — подумал Антон и быстро спросил:

— Куда исчез Зоркальцев, знаете?

— Честное слово, не знаю. Последний раз он заезжал ко мне, не соврать бы… Одиннадцатого июня. Да, да! Одиннадцатого…

— Зачем?

— Чтобы купить… — Владимир Олегович показал рукой через плечо, — этот старинный гарнитур.

— Не сторговались?

Милосердов достал из кармана пижамы носовой платок и стал вытирать щеки под очками.

— Сторговались на семи тысячах. Геннадий утром свозил меня к нотариусу, чтобы заверить расписку в получении от него денег, потом привез деньги. Сказал, вечером пригонит за покупкой грузовик, но до сих пор не приезжает.

— В какое время он был у вас?

— К нотариусу мы ездили после девяти утра, а деньги Геннадий привез где-то… в двенадцатом часу.

— В машине с Зоркальцевым никого не было?

— Утром не было. А когда деньги привез, я машину не видел.

Бирюков обвел взглядом мебель:

— Не много ли семь тысяч за такое старье? Вы ведь сказали, будто за бесценок купили…

— Это же антикварные вещи! — Милосердов вроде бы оживился. — Семь тысяч — дешевизна. Вот Зоркальцев и уговорил меня уступить ему гарнитур. Он наверняка продал бы его в два раза дороже.

— Чтобы компенсировать убыток от пожара?

Владимир Олегович промолчал, и Антон снова спросил:

— Полученные от Зоркальцева деньги у вас?

— У меня.

— Покажите.

Милосердов очень тяжело, словно это стоило ему больших усилий, поднялся из кресла, втиснулся в узкую щель между инкрустированным шкафом и купеческим буфетом, дольше минуты что-то там передвигал и наконец, выбравшись оттуда, положил перед Бирюковым на стол семь денежных пачек, упакованных крест-накрест банковскими обертками. Одна из оберток была разорвана. Дрожащим пальцем Владимир Олегович указал на нее:

— Из этой тысячи я отдал пятьсот рублей Леле Кудряшкиной за бирюзовый перстень.

— Где Кудряшкина его взяла?

— Говорила, подарок, но чей — не сказала.

— Не эти ли деньги требовал у вас «грабитель»?

— Да, эти. Кричал: «Выкладывай семь кусков, которые получил от Зоркальцева!» Откуда он разнюхал про них, не представляю. Кроме меня и Геннадия, о нашей сделке никто не знал. Какое-то роковое стечение обстоятельств…

— Но хоть что-то можете объяснить?

— Не могу! Я ничего не знаю…

На улице послышался шум мотора. Бирюков глянул в окно и увидел оперативную машину. При официальном допросе, в присутствии прокурора, Милосердов полностью признал себя виновным в поджоге дачи Зоркальцева и, по его словам, готов был возместить причиненный ущерб или нести за совершенное преступление уголовную ответственность. Когда же разговор зашел о самом Зоркальцеве, Владимир Олегович так слезно начал доказывать прокурору свою непричастность к исчезновению Геннадия Митрофановича, что на него неприятно стало смотреть.

Вернувшись в отдел, Бирюков с Шахматовым принялись обсуждать внезапно сложившуюся ситуацию. Неожиданно из дежурной части сообщили, что туда обратилась гражданка, утверждавшая, будто на расклеенной по городу листовке опознала своего бывшего ученика Жору Коробченко.

— Направьте ее ко мне, — сказал дежурному Шахматов.

Вскоре в кабинет вошла высокая пожилая женщина с седыми коротко стриженными волосами. Она медленно села на предложенный Шахматовым стул и тяжело вздохнула:

— Моя фамилия Юдина, зовут Марией Федоровной. Сорок лет в школе учительствовала, теперь пенсионерка… — женщина опять тяжело перевела дыхание. — Час назад из гастронома вышла. Вижу, милицейский товарищ листовку приклеивает, где… разыскивает милиция. Подошла — батюшки! — Жору Коробченко ищут. А я в начале этого месяца встречала его на барахолке, то есть на вещевом рынке. Понимаете, в воскресенье пошла на рынок, чтобы купить приличный воротник к зимнему пальто. В мастерской по пошиву мне лишь искусственный мех предложили… И вот на рынке столкнулась с Жорой, только что купившим у какого-то мужчины прекрасную шкурку голубого песца…

— Внешность того мужчины запомнили? — воспользовавшись паузой, спросил Шахматов.

— Пожалуй, в пенсионном возрасте, щупленький, лысый… Одет, как раньше говаривали, по-крестьянски, но в собственной машине ездит.

— Какой марки машина?

— «Жигули» или что-то в этом роде. Новешенькая, вишневого цвета.

Шахматов переглянулся с Бирюковым:

— Кажется, Тюленькин. — И опять спросил Марию Федоровну: — Коробченко при вас покупал шкурку?

— Нет, я встретила Жору уже с песцом.

— Почему решили, что он у того — щупленького, лысого — мужчины купил песца?

— В тот день на рынке больше ни у кого песцов не было. Попробовала поторговаться — не по карману. Пятьсот рублей шкурочка!.. Видимо, Жора дешевле сторговался.

— Зачем ему понадобился песец?

— Ох уж этот Жора… — Юдина грустно покачала головой. — Как всегда, вдохновенно стал лгать, дескать, невесте в подарок. Да какая у него может быть невеста, если он только-только из колонии вышел. Еще прихвастнул, что работает в геологоразведке, хорошо зарабатывает, не пьет теперь. У него все несчастья из-за пьянки…

— Давно его знаете?

— В начальных классах учила. Очень способный был мальчик, но к алкоголю рано привык. Видимо, это от отца — неизлечимого алкоголика. А мама Жорина была прекрасная женщина. Как и я, учительницей работала. Мы с ней параллельные классы вели. Ой, сколько Фаина Андреевна помаялась со своим муженьком! И травами лечила, и чего только не делала — все впустую. Так и погиб человек. Два с лишним года находился на принудительном лечении. Едва вышел оттуда — встретил шофера-дружка. На радостях так отметили встречу, что перевернулись с груженым самосвалом и оба погибли.

Бирюкову тотчас вспомнилась последняя встреча с Лелей Кудряшкиной и рассказ Лели о том, как ее отец «кувыркнулся на самосвале».

— Мария Федоровна, в каком районе это было? — спросил Антон.

— В Мошковском.

— Вы там жили?

— Я и теперь там живу. Приехала в Новосибирск погостить у сына, а вот загостилась второй месяц.

— Как фамилия шофера, который погиб с отцом Коробченко?

— Кудряшкин.

— Вы его дочь знаете?

— Как же не знать. Леля с Жорой у меня в одном классе учились… Славная была девочка, но рано осталась без родителей. После десятилетки уехала в Новосибирск поступать в институт, а здесь затерялась.

— Вам хотелось бы ее повидать?

— Разумеется!

Бирюков вырвал из записной книжки листок, написал на нем адрес и номер телефона и протянул Юдиной:

— Вот Лелины координаты.

— Спасибо, — поблагодарила Мария Федоровна.

— Как Жора относился к Леле? — спросил старую учительницу Шахматов.

— Дружили они. Ох уж этот Жора… Очень способный, эмоциональный был мальчик, но, знаете, с какой-то болезненной тягой к отрицательным поступкам. Первоклассником я застала его у школьного туалета с папиросой. Прикуривать еще не умел. Просто поджигает спичиной табак — тот, естественно, не загорается. Спрашиваю: «Зачем ты это делаешь?» Смутился: «Видел, Марь-Федоровна, как старшеклассники курили. Интересно попробовать. Не говорите маме, честное слово, курить не буду никогда». Однако во втором классе уже покуривал основательно. В пятом — выпил вина. Все всполошились, стали контролировать. Жора выправился, стал хорошо учиться. Схватывал новый материал прямо на лету. Участвовал в художественной самодеятельности, замечательно рисовал. Восьмой класс закончил в числе лучших. А после восьмого опять что-то сломило его. Десятилетку осилил с грехом пополам, но прекрасно сдал вступительные экзамены в Омское художественное училище. Фаина Андреевна заботливо проводила сына на учебу, одела его с иголочки, а через полгода прилетела страшная весть — Жора арестован за кражу. У Фаины Андреевны не выдержало сердце — инфаркт… Хоронили ее без меня. По решению педсовета я срочно уехала в Омск, где Жора привлекался к суду, чтобы выступить, так сказать, в качестве законного представителя несовершеннолетнего подсудимого, поскольку Жоре в ту пору еще не исполнилось восемнадцати. На суде виновность Жоры была доказана. Да и сам он ничего не отрицал.

• Предыдущая
• 19/27
• Следующая