Сирота (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 16

Красиво? Да не пересказать как.

В чем плюс? Ведь этот способ отопления использовали на протяжении многих веков.

Вся выгода в том, что даже еще в XVI веке конструкция подобных печей была очень простой. Настолько, что такой специальности как печник как правило и не требовалось. Прошелся. Собрал немного камней. Выложил из них примитивный очаг. И нормально. Нет камней? Так из глины можно слепить. Быстро выйдет из строя, правда, такой очаг. Ну да и леший с ним. Его ведь можно просто и легко поправить или даже сделать с нуля.

Конечно, встречались и более-менее продвинутые печи для обогрева по-черному[29]. Но все они не шли ни в какое сравнение даже с голландской печкой, что завез в Россию Петр. Знаменитая же русская печь так и вообще конструкт, зародившийся в конце XVIII века и оформившийся окончательно только к середине XIX века. И о ней в XVI веке даже слыхом не слыхивали.

Поэтому-то Афанасий и замер в сенях секунд на сорок, наблюдая за тем, как в печке горят дрова. И принюхиваясь. Огляделся. Глазами нащупал пару духовых окошек, который Андрейка все-таки сделал. Но для вентиляции помещения, а не отвода дыма. И, подивившись слабой задымленности, прошел в основную секцию.

Вход был смещен вправо, формируя вдоль стенки проход.

Слева от него стояли лежаки. Точно такие же, что и на улице. Три штуки. Достаточно свободно для того, чтобы к ним можно было подойти с любой стороны.

У дальней стены находился крепкий, но грубовато сделанный стеллаж. Просто жерди, связанные лыком. Полки же формировали уложенными на горизонтальные жерди тонкими колотыми дощечками. Стеллаж был завершен не до конца, но уже на треть заполнен всяким имуществом.

Тут же находился небольшой столик с табуреткой. И пустовало место под сундук. Вместо него там располагалась широкая лавка с наваленной на нее зимней одеждой.

Афанасий глянул на потолок. Он был перекрыт жердями, лежащими одна к одной. Обычной лещиной, связанной промеж себя лыком. На полу же лежали циновки из листьев камыша. В этот раз одинарные. Квадратными секциями. Стены землянки были также деревянными. Андрейка укладывал промеж парных столбов жерди. Не толстые. Но вполне достаточные, чтобы поддерживать земляную стенку от осыпания. Из-за чего создавалось впечатление определенного уюта и чистоты. Да и вообще – вроде землянка, а вроде и нет.

– Добре, добре… – покивал Кондрат Кобыла, что вошел следом и огляделся. – Батя бы тобой гордился. Но на будущее лето ставь сруб. Негоже поместному дворянину в землянке ютится. Она у тебя добрая. Но все одно – землянка.

– Если я пройду верстание, то обязательно поставлю. А я в это не сильно верю. Денег нет.

– Ты же, как сказывают, краску добрую продал.

– Уже растрындели?

– Уже вечером вся Тула о том знала, – усмехнулся Кондрат. – Сам Агафон помалкивал. А вот его слуги чесали языком, словно помелом.

– Оставьте нас, – мягко попросил Афанасий, обращаясь к своим спутникам и холопам Андрейки. – Мне нужно поговорить с отроком о спасении его души.

Наш герой кивнул Устинке с Егоркой и те подчинились, выйдя на улицу. За ними последовал и Кондрат. Служка же оставался при лодке на берегу.

– Сын мой, выполняешь ли ты епитимью?

– Тебе, отче, еще краска нужна?

– Кхм… – поперхнулся Афанасий от прямоты этого странного отрока. А то, что он странный – священник уже не сомневался. Вон как все не по-людски сделал. Словно иноземец какой.

– Да чего издали заходить? Говори, как есть.

– Не только Матери-церкви, но и городу она потребна.

– Вот даже как? А городу-то она как поможет?

– Агафон пообещал полсотни рублей в казну городскую положить с ее продажи. На эти деньги воевода зерна купит да поддержит поместных дворян, что оказались разорены от татар.

– Меня никто так поддерживать не спешил.

– Ты отрок еще. Саблю даже держать в руках не умеешь. Тебе предлагали дельное. Пойти в послужильцы да несколько лет в них походить. А потом уже и верстаться в поместные дворяне, коли пожелаешь. Землицу бы тебе выделили.

– Возможно и так. Но ты отче, не Агафон. А краску, мню, ежели я ее еще где найду, тебе надлежит отдать. Так? Как же это городу поможет?

– Тебе, сын мой, Мать-церковь за эту краску даст двадцать пять рублей. И в городскую казну пожертвует еще полсотни.

Андрейка задумался. Крепко задумался.

Коли вон и Кондрат уже знает про краску, так и весь город знает. А значит, что? Правильно. Ведает откуда помощь пришла. Прямой выгоды в том нет. Но укрепление репутации с того ощутимое. И ежели кто притеснять Андрейку станет, то поместным дворянам это может не понравится. Понятное дело, оказанная услуга более услугой не является. Но вряд ли на фронтире собралось слишком уж много настолько гнилых людей. Даже если воевода что и присвоит, то не сильно. Он ведь сам чуть голову не сложил. Если бы царь не шуганул татар – вместе бы со всеми погибнуть бы мог. Может и в плен бы взяли за выкуп. Но бой – дело непредсказуемое. И шальная стрела вполне могла и его найти.

С другой стороны, Андрейка нешуточно боялся алчности людской. Даже если сделки пройдут успешно, то его тут могут недурно пощипать. Двадцать пять рублей монетой – сумма крупная. А с теми деньгами, что наш герой получил от Агафона – почти тридцать два рубля выйдет. Для большинства поместных дворян это доход с поместья года за три. Разом прибрать такие богатства соблазнительно. А если они и сдержатся, то разбойный люд, прознав, без всякого сомнения, тем заинтересуется. Или купцы, которые нередко мало отличаются от разбойников. Взять того же дельца, что попытался лишние копейки стрясти с бедного отрока за старую лодку, пользуясь ситуацией. Мерзавец ведь. Но таковы правила игры…

Парень прошелся по комнате.

Присел на лежанку, поправив саблю. И внимательно посмотрел на священника, что все это время наблюдал за ним.

– Ты ведь понимаешь, отче, что для меня такая помощь смертельно опасна?

– Ежели по весне придут татары, а воины наши съедят своих коней или разбегутся, то это станет смертельно опасно для всех нас.

– Я подумаю. Отец делал свои ухоронки давно. Мал я еще совсем был. Вспомнить, где он их заложил – нет так-то просто. Да и целы они или испортились не ясно. Столько лет прошло.

– Так ты поможешь?

– Приезжай после сбора урожая. Привози с собой полсотни рублей. Если я смогу вспомнить и отыскать отцовы ухоронки, то продам их тебе. Ежели нет, то сам понимаешь.

– Там вдвое больше краски?

– Должно быть. Но это не точно. Я могу путать, ибо мал был. И там могла быть совсем другая краска. Или вообще не краска. Так что, – развел руками Андрейка.

– Прекрасно! – посвежел ликом Афанасий.

– Не говори гоп, пока бревно не перепрыгнешь.

– Сын мой, а отчего отец твой, царствие ему небесное, – перекрестился он, – таился и дурным представлялся?

– Так с дурака какой спрос? – усмехнулся Андрейка. – Отец по молодости глупый был. Пытался думать. Потом поумнел. Начал соображать. Да и жить ему так было сподручнее. Да и деда он опасался. Дурень – род позорит, вот он нос и вертел, недовольный, и сына сторонился.

– А ты ныне, отчего за отцом не следуешь?

– Пока батя жив был, слову его следовал. А ныне, чего уж? Своим умом хочу жить. А для того, чтобы дурнем быть – ум крепкий требуется. Я же пока мал слишком.

– Мудрено ты говоришь.

– Потому как глуп по малолетству, отче. Не обессудь. Мудрые люди, как мне сказывали, говорят так, что их каждый поймет. Так что мне еще мудрости набираться и набираться.

Афанасий не сдержался и усмехнулся. А потом произнес:

– Ты же не доверяешь мне. И все равно согласился. Почему? Сказал бы, что краски больше нет. Я бы этим удовлетворился и подождал бы до весны, когда ты ее принес бы на продажу.

– Уметь доверять – это величайшая из наук, потребных нам в жизни. И мне нужно учится ей. Страшно, отче. Очень страшно доверять. Но судьба подобна благородному скакуну, она не терпит трусливого всадника, покоряясь лишь мужественному.